Сведений о моём деде, Парамонове Иване Григорьевиче, у меня мало. Я знаю, что я – его копия, у меня та же фамилия (по маме и по паспорту) и что извещение, пришедшее в 1943 г. (если я не путаю) гласило, что он погиб.
К извещению прилагалась статья из фронтовой газеты и стихотворение, как автомобиль «Зис», на котором мой дед возил снаряды на передовую на Ленинградском фронте, попал под бомбёжку. Одна бомба упала позади машины, вторая – впереди, а третья угодила в грузовик…
Несмотря на эти факты, официально мой дед считался пропавшим без вести. И все послевоенные годы статус моей бабушки Анастасии Дмитриевны был не как вдовы героя, а по советским законам – неопределённый и даже сомнительный. Это лишило её всяческих льгот и прочего.
Бабушка так любила мужа, что ждала его до самой кончины. Она была строгого нрава, принципиальная, отвадила от двора всех женихов, хранила верность и придерживалась всех канонов – божьих и человеческих.
Я её плохо помню, а мама о своём отце мало рассказывала. Только то, что в письмах с фронта он писал:
Я вас люблю, поцелуй за меня дочку Раечку…
Умерла бабушка рано – от инсульта. Ей не было и шестидесяти лет.
Ни тех присланных бумаг в связи с гибелью деда, ни его военных фото, к сожалению, не сохранилось. Может, их и не было.
Я помню одну отретушированную фотографию, где дед не похож на себя, она висела в рамке на стене. Дед там в будёновке и с кубарями. Это больше походило на рисунок, причём любительский.
И ещё я помню, где на небольшом дагерротипе (кажется) три друга в военной форме. Один из них – мой дед. Не зря его любимой песней была «На границе тучи ходят хмуро». Когда её пели по радио, то бабушка всегда плакала и говорила:
«Ванька любил эту песню».
«Ванька» звучало не грубо, а нежно и с тоской. У нас в деревне особо не нежничали, все были Верки да Кольки, невзирая на возраст.
И после, когда появился у нас в деревне первый телевизор, а потом и у нас в доме – уже свой, чёрно-белый и с маленьким экраном, когда шёл фильм «Трактористы» и Крючков, Канделаки и кто-то третий в поезде пели эту песню, у меня уже ком подкатывал к горлу.
Сохранилась одна крохотная, потёртая, подвенечная фотокарточка, где мой дед Иван в костюме жениха и бабушка в фате.
Мои многочисленные запросы в госархивы, когда я учился в Москве, результата не дали. И вот в 90-х годах прошлого уже века мать позвонила мне и сообщила, что поисковики нашли могилу деда. Матери прислали из военкомата адрес: Новгородская область, Чудовский район, с. Ольховка. То есть, после Ленинградского фронта дед ещё воевал и пал смертью храбрых (а не пропал) совсем в другом месте, хотя и неподалёку.
Наконец-то я узнал, что старший сержант Парамонов И. Г., родившийся в с. Михайловка, погиб 14 февраля 1944 г. Совсем незадолго до конца войны. Призван он был воевать в 1941 году, 22 октября, то есть вышел из того выкошенного поколения, от которого домой вернулись единицы. В момент гибели деду было 30 лет (он с 1914 г.р.).
Завеса неопределённости, существовавшая более полувека, спала с биографии деда. Может быть, он потому и не был убит в первые месяцы войны, что призывался уже не мальчишкой, успел жениться, поработать шофёром в колхозе, в родной деревне Васильевке, оставил после себя трёхлетнюю дочку и воевал за баранкой, а не в солдатском окопе. Но смерть настигла, внеся моего деда в огромный многомиллионный список жертв мировой бойни.
Единственная дочь продолжила фамилию, и у старшего сержанта Парамонова Ивана Григорьевича остались три внука, а теперь и два правнука. И всё мужики – носители фамилии. По крайней мере, половина из них.
Один из правнуков – Парамонов Вадим Юрьевич, закончил Самарскую космическую академию как компьютерщик, пополнив интеллектуальный потенциал обороноспособности современной России. В космической отрасли обосновалась и вся линия по мужу его дочери Раисы – моему отцу.
Ни моей мамы Раисы Ивановны, ни отца Подгорнова Виктора Васильевича, ни моего брата Юрия Михайловича (отца программиста Вадима, моего племянника) в живых уже нет. Но победный след солдата большой и страшной войны остался на земле, прах его погребён в отчизне, клеймо сомнений снято (за что низкий поклон поисковым отрядам!), а образ воевавшего и павшего за Родину деда Ивана – в генах и в памяти его потомков.
КЛЯТВА
Лежит в Новгородчине
павший мой дед,
Которому имя Победа.
Я семя его,
я сегодня поэт,
Я помню историю деда.
Я громко кричать
не умею о том
И строки слагаю простые.
Но светел душою
и русский притом,
Как дед мой,
мы – дети России.
Я вахту свою неусыпно несу,
Я сам –
благодарность и память.
И я от забвения деда спасу,
В котором недолго и кануть.
Быть может, больших
не достигну побед,
Покуда не смежатся веки.
Но не беспокойся,
погибший мой дед,
Тебя не предам я вовеки.
РАЗЛУКА
Как же ты сдала, дорогая, рано.
Как же ты ждала своего Ивана.
А Иван не шёл и не шёл по насту.
Так и не нашёл, не утешил Настю.
Как ему дойти
к той, что так любила?
Как сказать «прости»
ей за всё, что было?
Там, на небесах,
кончится разлука…
Иней в волосах у меня, у внука.
Донесу их дар и уйду по полю.
Деда не видал,
бабку еле помню.
Не моя вина, а моя кручина.
Но была война,
в этом вся причина.
РАЗГОВОР С ДЕДОМ
Помнишь Васильевку, дед?
Нашей Васильевки нет.
Память о прошлом в золе,
Ты – в новгородской земле,
Бабушка в отчей лежит,
Ворон над нею кружит.
Землю теперь не узнать,
Новые смерды и знать,
Новые люди, дома,
Жизнь поменялась сама.
Взрослые внуки твои
Топчут земные слои,
Где твой подорванный «ЗиС»,
Где незнакомая жизнь,
Где над Россией большой –
Небо с твоею душой.
Сергей Парамонов
