В Бутырском суде столицы решат судьбу «школьного стрелка» Сергея Г., год назад устроившего бойню в учебном заведении. Почти полтора часа отличник и гордость школы держал на мушке своих одноклассников. «Я вас не трону», — говорил подросток. А уже через несколько минут сам себе противоречил: «Прятаться под партами бесполезно. Если я выстрелю — пробью сразу несколько столов».
Все это время в классе лежало бездыханное тело учителя географии Андрея Кирилова, а в коридоре — застреленный школьником полицейский Сергей Бушуев. «Жизнь не имеет смысла, все это иллюзия», — пытался втолковать подросток одноклассникам. А когда ему позвонила мама, кричал в трубку: «Мама — ты моя галлюцинация, ты мой сон, я хочу проснуться, хочу увидеть, что будет после смерти!..» Эксперты-психиатры пришли к выводу, что у парня шизофрения. Но на скамье подсудимых — спокойный, рассудительный подросток. Да и то, как школьник готовился к преступлению, как он все спланировал, вызывает у потерпевших сомнение в его невменяемости.
Так кто же этот десятиклассник? Вундеркинд, не выдержавший сознания своей гениальности? Или же обиженный на весь мир подросток, убивший двух человек, чтобы доказать свое превосходство?
Накануне вынесения решения по этому делу корреспондент «МК» поговорил с адвокатами с обеих сторон, а также заглянул в материалы уголовного дела.
Из показаний Сергея в качестве подозреваемого:
«Примерно с 10 лет я понял, что жизнь не имеет смысла, что мир — это иллюзия, сон. И единственный способ пробудиться от этого сна — умереть. Об этом я и хотел рассказать одноклассникам. Я не хотел никого убивать. Оружие взял, чтобы ко мне отнеслись серьезно. Я хотел пострелять в потолок, попугать их. Потом рассказать о своих взглядах и застрелиться.
Но все пошло не так...»
«Человек, который практически Бог, не может никому подчиняться...»
3 февраля 2014 года. 11.40. Десять минут назад в школе начался четвертый урок. Охранник на проходной учебного заведения скучал: все ученики уже разбрелись по кабинетам. Но возникший у турникета посетитель заставил его проснуться: молодой человек был одет в длинное женское пальто, на голову был накинут капюшон. За полами плаща парень скрывал что-то длинное.
— Вы куда? — окрикнул школьника охранник. Тот снял с головы капюшон и направил на мужчину винтовку. Одну из двух, которые он прятал под пальто. В посетителе охранник узнал ученика 10-го класса.
— Сережа, ты что сдурел, что ты делаешь?! — охранник думал: это неудачная шутка.
— Вы мне не нужны, уйдите за дверь, я вас не трону… — сказал парень и пошел в сторону расположенного на первом этаже кабинета географии и биологии.
Далее события начали развиваться как в боевике: тревожная кнопка, сообщение в полицию о вооруженном нападении. И первый выстрел — в учителя географии…
Из показаний одной из одноклассниц Сергея:
«Андрей Николаевич подошел к входной двери, чтобы ее закрыть. Неожиданно в класс зашел Сергей. Он улыбался, вел себя как обычно. Все стали говорить: «О, Сережа пришел!» Андрей Николаевич пошел в его сторону, и мы услышали хлопок. Он упал. Все испугались, пригнулись, кто-то залез под парту…»
Но это было только начало бойни. Сергей было направился к кафедре, но тут услышал предсмертные хрипы Андрея Кирилова. «Вопрос на оценку. Почему он еще дышит, я же его убил?..» — парень направил в сторону одноклассников ружье.
Ребята молчали.
«Всем «два»!» — сказал школьник и выстрелил учителю в голову. Потом встал за кафедру и начал вещать.
Ребята вспоминают: то он говорил всем, чтобы не боялись, он никого не тронет. «Вы мне нужны для прикрытия, чтобы все думали, что я взял вас в заложники». А уже через несколько минут начинал угрожать, велел всем заткнуться. «Охранника я уже убил… У меня с собой две винтовки, более ста патронов, кинжал, нет смысла что-то делать, патронов хватит на всех…»
Некоторые из ребят вспоминают: Сергей был явно неадекватен — у него дрожал голос, тряслись руки. При этом парень все время спрашивал, может ли за ним следить снайпер. А когда к полуоткрытой двери подошел первый наряд полиции, подросток приказал всем хором кричать, чтобы они не входили… Впрочем, кому-то, наоборот, показалось, что вел он себя спокойно.
— Большинство ребят вспоминают: словесных угроз в их адрес он не высказывал. Но само поведение — как он застрелил полицейского, добил учителя, как водил ружьем над головами ребят — говорит о том, что это был именно захват заложников, — высказывает свою позицию один из представителей родных убитого учителя географии, адвокат Людмила Айвар. — Ребята попрятались под парты. Но на прошлом заседании прокуратура предложила переквалифицировать статью «Захват заложников» на более мягкую — «Незаконное лишение свободы», что, на наш взгляд, абсурдно.
— А все ребята прятались? — спрашиваю у адвоката.
— Нет, кое-кто остался сидеть. Не потому, что не восприняли исходящую от их одноклассника угрозу серьезно. Просто, как сказал один мальчик, не было смысла прятаться — он им сказал, что ружье пробьет парту насквозь.
— Дети пытались его уговорить сдаться, не делать глупостей?
— Пытались. Кто-то просил вызвать «скорую». Кто-то говорил: «Подумай о родителях». Он эти слова не воспринимал, хотя и сказал, что родных ему действительно жалко.
О чем говорил Сергей все эти полтора часа? Слова о том, что весь мир — иллюзия, в тех или иных подробностях вспоминают все школьники. «Говорил, что не понимает, сон это или явь, что, кажется, сошел с ума. Что «достала такая жизнь», что «пришел, чтобы здесь умереть», что хочет посмотреть, что будет после смерти…»
И лишь одна девочка вспомнила о промелькнувшем в его монологе упоминании некоей теории солипсизма. «Ссылаясь на нее, он говорил, что жизнь не имеет смысла, что все, что есть вокруг нас, — это иллюзия».
Адвокат «школьного стрелка» Владимир Левин говорит: именно чтобы объяснить ребятам эту теорию, он и пришел с оружием в класс.
— Он хотел быть услышанным, хотел пересказать одноклассникам то открытие, к которому пришел несколько лет назад. А потом — застрелиться. Но, уж извините за цинизм, ему постоянно мешали…
— Что это за теория?
— Это метафизическая теория, весьма эгоистическая. Речь, как я понимаю, идет об одиночестве человека и иллюзорности бытия. Начал он знакомиться с ней издалека — с теории электромагнитных волн, с учебников по физике, которые он начал осваивать лет, наверное, с десяти.
В три года Сергей начал читать, в первый класс пошел, когда ему не было еще и шести. Именно это опережение в развитии, считает адвокат Сергея, сыграло с ним страшную шутку.
— Знания, которые обычный ребенок должен получить в 14–15 лет, наложились на ум 10-летнего ребенка. К тому моменту, когда все произошло, он понял, что уже многое постиг. Все, что он видел вокруг, его начинало разочаровывать. Он пришел к выводу, что жизнь скучна. Он решил с ней расстаться. Но не просто, а посмотреть, что там, за границей жизни. Поскольку, согласно теории солипсизма, он знал, что люди после смерти не умирают, а попадают в иное измерение. Нет, это не религиозная теория, связанная с загробной жизнью. Он считает, что там, за смертью, люди продолжают существовать как потоки энергии.
Из бесед с психиатром:
«Мимо собеседника спрашивает: «Как могут эти иллюзии заставлять меня подчиняться?», «Ведь человек, который все создал и практически Бог, не может никому подчиняться…»
Спрашиваю у адвоката: не пытался ли Сергей поделиться с родителями своей странной теорией? Не смущало ли их, что сын увлекается не свойственной его возрасту литературой?
— Нет, он ничего не говорил, — отвечает адвокат. — Родители вспоминают: если бы был хоть какой-то «звоночек», они бы сразу отвели его к специалистам. А что касается книг — конечно, родители видели их у парня. Но если бы я, например, узнал, что мой сын пытается постичь какие-то законы физики в 10–12 лет, я бы только порадовался за него. Наверное, любой родитель обрадуется, если их сын будет расти вундеркиндом. Тем более, он не был книжным червем: увлекался спортом, ходил, например, на самбо…
Правда, то, что родители ни разу не слышали от сына слов об иллюзорности бытия, — не совсем так. По крайней мере, материалы дела говорят об обратном. Например, отец школьника на одном из допросов признавался, что слышал от сына о «мире, который мы сами создаем у себя в голове». Но считал все эти теории «последствиями переходного возраста». Не вызывали подобные рассуждения тревог и у матери: «Сын что-то говорил об этом вскользь, но потом переключался на обычные, повседневные дела, и в его поведении никаких странностей не наблюдалось».
«Не раскаивается. На вопрос об убитом им учителе географии ответил: «Ему там будет лучше...»
Из разговора Сергея с экспертами Института им. Сербского:
«...Что такого в слове «убить»? Я ничего плохого в убийстве не вижу. Одного человека убить хорошо, второго — плохо, третьего — нейтрально... Убить, например, педофила — благородное дело... Я думал этим заниматься, когда хотел быть благородным разбойником...»
Сообщал, что накануне правонарушения «понял, это было что-то типа озарения, что ничего хорошего уже не будет — экзамены, институт, работа», «иллюзия становилась довольно поганой», понял, что в этом мире радостей у него уже не будет...»
Спрашиваю у Владимира Левина: что думает сам Сергей о совершенном им? Раскаивается ли?
Ответ оглушает: нет.
Адвокат тут же поясняет:
— Поймите, человек вменяемый, у которого нет психического расстройства, действительно может раскаиваться. Но этот мальчик на вопрос об убитом им Кирилове ответил: «Ему там будет лучше». Первое время я был в шоке от его ответов. Потом, когда еще никакой психиатрической экспертизы проведено не было, я понял, что, видимо, мальчик болен. Просто внешне до определенного момента это никак не проявляется. Проведенная в последующем экспертиза это подтвердила.
Из признаний школьника психиатрам:
«...Если размозжили наш мозг кувалдой, он переходит в личность, а она живет вечно...»
Но адвокаты потерпевших сомневаются, что парень действительно страдает шизофренией. Слишком уж продуманными кажутся его действия.
— Накануне того, как прийти в школу, он списывается с одноклассницей, просит прислать ему эсэмэску, что первых двух уроков у него не будет. Цель одна — чтобы мама с папой ушли на работу, а он мог спокойно приготовиться к преступлению: открыть сейф с оружием, зарядить ружья и прийти с этим арсеналом в школу, — говорит другой представитель потерпевших, адвокат Игорь Трунов. — Он продумал все до мелочей: даже мамино пальто надел не потому, что у него не все в порядке с головой. Просто это была единственная длинная верхняя одежда в доме, которая позволяла ему дойти с ружьями до школы незамеченным.
Более того, по словам адвокатов потерпевших, за несколько дней до трагедии он прислал некоторым одноклассникам эсэмэски: «Увидите, что будет в понедельник».
Впрочем, адвокат «стрелка» говорит, что такая продуманность вписывается в картину его заболевания:
— Любой параноик всегда готовится к задуманному, будь то убийство или обычный поход в магазин. Просто мысли этих людей носят асоциальный характер. Та сторона хочет увидеть в мальчике «русского Брейвика». Если бы он стрелял ради убийства, он бы уложил и охранника, и учительницу, которая заглянула в класс на звук выстрела. Но он ее не тронул. Он стрелял, потому что боялся, что полицейские помешают ему досказать свою теорию — этого требовала его паранойя.
Адвокат Игорь Трунов уверен: в класс с оружием «стрелка» привело вовсе не желание высказаться о каких-то метафизических материях, а ссора с родителями накануне.
— Наверняка у всех в подростковом возрасте после скандалов с родителями в голове возникали мысли из серии: вот я сейчас назло всем пойду что-то устрою, а потом покончу с собой. И папа с мамой будут плакать над гробом. Но, как показывает практика, когда дело доходит до «застрелиться», рука поднимается мало у кого. Была ли у него возможность застрелиться? Сто раз. Близко он не собирался этого делать. Мы считаем, что мотив всего случившегося — обиды на родных. В деле есть информация, что накануне он серьезно поругался с родителями. Был и скандал с учителями. Но никто упорно не хочет обращать на это внимания.
Настораживает адвокатов и то, что в материалах дела нет распечатки переговоров с родными. А ведь почти полтора часа он говорил по телефону — с мамой, бабушкой, отцом.
— Если бы была запрошена распечатка переговоров, тема сумасшествия отпала бы сама собой. Дети вспоминают, что он высказывал накопившиеся обиды своей матери и бабушке. Почему нет этой распечатки? Мы же понимаем, что все разговоры, тем более в такой ситуации, записываются. Но нет, этих переговоров нет, потому что они не входят в общую концепцию сумасшествия «стрелка»...
«Мама, ты моя галлюцинация...»
Одноклассники вспоминают: парень действительно говорил, что поссорился с родителями, что «они меня не понимают». За что-то просил у мамы прощения. Но правильно ли сторона потерпевших истолковывает его слова?
— Да, он действительно просил у матери прощения. Но подоплека была совсем иной. Потом он хотел совершить самоубийство, это обычный разговор человека, собирающегося добровольно уйти из жизни, — говорит адвокат Владимир Левин. — А что касается переговоров: никто их не записывал. На тот момент правоохранительные органы еще даже не вступили в дело. Они не знали, какова фамилия мальчика, они не знали телефонов родителей. Мама и бабушка разговаривали с ним все это время, но делали все это по своей инициативе, пытались таким образом удержать его от ошибки.
Из показаний матери Сергея:
«...около 12.00 ей позвонил сын. У него была «истерика», он сказал: «Мама, я больше не могу, я хочу покончить с этим, я хочу покончить с жизнью, я устал от всей этой картинки, мне нужна другая картинка. Мама, ты моя галлюцинация, ты мой сон, я хочу проснуться, я хочу видеть дальше, что будет после смерти». Сообщил, что находится в школе, «учителя больше нет» и что он лежит в классе в луже крови... ему нужно было только рассказать и объяснить одноклассникам, почему он решил так сделать; сын сказал, что хотел отпустить ребят и в одиночестве застрелиться». На ее просьбу отпустить ребят сын говорил, что «тогда у него отберут ружье и не дадут застрелиться; говорил, что он «псих», что все это его галлюцинация, он хочет, чтобы это все закончилось…»
— В тот момент мать была на работе, — продолжает Левин. — Пытаясь удержать сына на трубке, она параллельно написала записку своей коллеге, чтобы та позвонила отцу Сергея. Он тут же примчался в школу. Как раз в этот момент туда подъехало все руководство полиции. На мужчину надели бронежилет, и он пошел в класс.
Из показаний одноклассников:
«...в кабинет заглянул отец Сергея, стал просить его выйти, говорил, что ему плохо от вида мертвого человека, от запаха крови. Сережа сказал, что никуда не пойдет. Тогда отец Сережи подошел к нему и спросил: «Ты же меня не убьешь?» — он ответил: «Нет». Но просил близко не подходить…»
Через какое-то время отец улучил момент и прижал сына к стене. Все было кончено.
«Мечтает стать бандитом и попробовать проделать то же, что и в компьютерной игре...»
Из опроса Сергея во время экспертизы:
«...С парадоксальной улыбкой добавлял: «Думал, что будет весело пострелять, не будет страшно, но все же было страшно». Заявлял: «Использовал страх, чтобы меня восприняли серьезно, так как оружие дает силу и вызывает страх...»
Говорил: «18 выстрелов — 5 попаданий», соответственно, «2 балла за точность». Пояснял: «это мой юмор», «за юмор отвечает поверхностный уровень, сейчас глубинный уровень пуст...»
На допросах и во время бесед с экспертами Сергей признавался: его всегда привлекали компьютерные «стрелялки». Проводить время перед компьютером ему было интереснее, чем с одноклассниками, «которые его не понимали». Но если раньше он держал в руках только виртуальное оружие, то пару лет назад отец познакомил его с настоящим.
Он начал водить сына в тир. В суде на вопрос, зачем он учил ребенка стрелять, отец Сергея ответил: «Ну не на балет же мне его водить…»
Один из одноклассников Сергея вспоминает: в последнее время он стал часто говорить об оружии. Рассказывал, что летом с отцом ездил на стрельбище. «Жаловался, что тогда не настрелялся, потому что было мало патронов». Также говорил другому однокласснику, что хочет попробовать в жизни то, что он делал в компьютерной «стрелялке».
— Полагаю, что у него был интерес к оружию. В стрелковом клубе, в который его возил отец, он отстреливал по 150 патронов. А чтобы вы знали, выстрелить 150 патронов занимает два часа. Человеку, которому это неинтересно, в определенный момент просто надоест. Все думают: пришел и начал палить. Но сперва надо зарядить оружие: в пачке по 10 патронов, их вручную надо раскрыть, загнать в магазин. Я, например, прихожу в тир, выстреливаю две обоймы — и мне это занятие надоедает. А он по 150 отстреливал.
Тот факт, что подросток все четыре раза попал, причем в случае с полицейскими — в единственное не прикрытое защитой место, по мнению адвоката, может свидетельствовать о его натренированности в стрельбе.
— Выстрелил в маленькую щелочку в двери — и убил одного полицейского, а другого тяжело ранил. Разве может так стрелять человек неподготовленный? Или человек, находящийся в невменяемом состоянии? — удивляется Трунов.
— Кстати, один из одноклассников во время допроса вспомнил, что Сергей вроде как признавался ему, что мечтает стать киллером, — замечает Людмила Айвар.
— Да, а также говорил, что хочет стать благородным бандитом, отбирать деньги у богатых и раздавать бедным, — парирует адвокат школьника Владимир Левин. — А еще говорил — и это тоже дети вспоминали на суде, — что хочет стать врачом и изобрести лекарство от рака. Это обычные разглагольствования детей, желание пофантазировать. Сегодня подросток говорит, что хочет быть как герой его любимой компьютерной игры, а завтра — что хочет стать космонавтом. Все эти попытки сделать из моего подзащитного опытного стрелка, чуть ли не киллера, не выдерживают никакой критики. Кто бы не попал с двух метров? Тем более что дуло винтовки уменьшает это расстояние еще почти на метр. Отстрелял 150 патронов? Но это просто то количество патронов, которое выдается на один сеанс в тире…
Владимир Левин уверяет: то, что его подзащитный убил одного полицейского и тяжело ранил второго, — просто случайность.
— Он не целился, не хотел именно убить полицейских. Он боялся, что сейчас у него заберут оружие и он не сможет досказать свою теорию до конца. Люди годами учатся стрелять. А здесь мальчик один раз съездил в тир. И один раз отец, направляя его руку, дал ему возможность нажать на курок в карьере. Тем более у мальчика диоптрии 4,5. Какой из него профессиональный стрелок? Когда отец попросил поставить оружие на предохранитель, он сказал, что даже не знает, как это делается.
«Допустят ли меня после больницы посещать тиры и стрельбища?»
Из наблюдений психиатров:
«...С нескрываемой гордостью сравнивает себя с «норвежским Брейвиком». Заявляет, что якобы «уважает его за то, что пошел против системы», при этом «ненавидит того за то, что он убил 70 невинных людей», «а еще косяк допустил, так как сдался властям». Тут же, без критической оценки, заявляет о намерении побега из отделения, при этом оглядывается по сторонам, перечисляет наличие камер видеонаблюдения, «оружия у охранника», приводит возможные способы нападения. Глядя на собеседника, рассуждает о том, что «нет преград перед убийством», «кто они все — людишки», спохватываясь, говорит, что «вас бы еще задумался, убивать или нет, а остальные не имеют значения».
— Мы наблюдали за подростком в течение полугода, пока шли заседания, и ни одного признака сумасшествия не заметили, — говорят адвокаты потерпевших. — На вопросы он отвечает, причем не невпопад. «Вам понятны показания?» — «Понятны». — «Вопросы есть?» — «Нет». — «Хотите что-то сказать?» — «От моего имени скажет мой защитник». Поймите, по ответу, по тому, как он реагирует на вопрос, видно, насколько человек адекватен. За свою долгую практику мы сопровождали на экспертизу невменяемых, вели такие процессы и можем сказать: это не тот случай. Хотя несколько раз, когда речь заходила об экспертизе, он пытался — после знака мамы в его сторону — закатить глаза, потрясти головой…
Из наблюдений психиатров:
«...С некоторым сомнением полагал, что, «наверное, психически здоров». В последующем, возвращаясь к теме своего психического состояния, говорил, что «хотел бы сам в нем разобраться», «не все просто и понятно». Говорил: «Спорить и так тяжело, а с иллюзиями — тем более».
«Указывает текущий год, при этом затрудняется назвать месяц и число, безразлично заявляет, что «перестал следить за этим», «живу в своем времени, календари мне не нужны».
Специалисты отмечают: к концу производства экспертизы состояние школьника изменилось — он стал злобным, часто и бессвязно ругался матом, стучал кулаками о стол, ногтями оцарапал предплечья, вскакивал с места, требовал доказать, что «все происходящее — не сон, не эксперимент, который ставят с его телом в закрытой лаборатории». Был уверен, что «во сне» видел свою мать, которая вела его по подземному бункеру к лаборатории, откуда управляют им, а он сам как иллюзия...»
Представители потерпевших настаивают: отправить Сергея на принудительное лечение будет ошибкой.
— Во время допроса психиатра, проводившего исследование, я спросила: через какое время он сможет выйти из клиники, если будет туда помещен? — вспоминает Людмила Айвар. — И знаете, какой был ответ? Каждые полгода он будет проходить новую комиссию, и, если будут замечены улучшения, ему каждый раз будут прописывать более мягкий режим содержания. А дальше он выписывается на амбулаторное лечение, стоит на учете у психиатра по месту жительства и периодически приходит показываться. На вопрос эксперту, гарантирует ли она, что после того, как его выпишут и будут лечить амбулаторно, ситуация со стрельбой не повторится, она долго уходила от ответа, но в итоге сказала: «Не гарантирую». Сам он говорил врачам: не прочь полежать в больничке на полном пансионе…
Транслирую эти слова защитнику «школьного стрелка».
— Фраза моего подзащитного о том, что он бы хотел полежать в больнице, была неправильно истолкована. Дело в том, что в камере его третировал сосед, который хотел жить «по понятиям», пытался подчинить его тюремному кодексу, — говорит Владимир Левин. — Но он действительно говорит: пусть меня быстрее направят лечиться, я больше не могу. И это совпадает с выводами экспертов, которые сказали, что если к нему не применять методы психофармакологической коррекции, то его диагноз ухудшится в сторону параноидальной шизофрении. А что касается домыслов, что он через полгода выйдет, это не так. Эксперт на допросе пояснила, что лечение мальчика займет много времени — скорее всего, всю жизнь. В семье растет еще один ребенок, никто не будет вытаскивать Сергея из больницы раньше времени. Это аналогично самоубийству. Они сами боятся.
Скорее всего, Сергея все же направят на принудительное лечение. Но сколько времени он проведет в больнице? И что будет потом? У специалистов Института имени Сербского он уже спрашивал, сможет ли после больницы посещать тиры и стрельбища…
«Те, кто попадает в спецбольницу, потом нам говорят: лучше бы нас отправили на зону...»
Сможет ли подросток выйти из психбольницы в ближайшее время? В каких условиях будет там содержаться? Прояснить ситуацию «МК» попросил психиатра, президента Независимой психиатрической ассоциации России Юрия САВЕНКО:
— Скажу сразу, то, что человека, совершившего тяжелое преступление, например, публично расстрелявшего нескольких человек, признают недееспособным, скорее исключение из правил. Чаще под прессингом общественного негодования его признают вменяемым и отправляют на зону. Так было, например, с «русским Брейвиком» Дмитрием Виноградовым, расстрелявшим людей в аптеке. Понятно, что в противном случае родные убитых посчитают такое наказание слишком мягким, будут возмущены. Но я уверяю: в спецбольнице условия очень жесткие, настолько, что люди, попавшие туда, нам потом признаются: лучше бы нас отправили на зону. Что касается скорой выписки, это исключено. Обычно человек отбывает в условиях спецбольницы даже больший срок, чем он отбывал бы на зоне. Кроме того, из спецпсихбольницы не выписывают «на волю», а переводят на принудительное лечение в психиатрическую больницу общего профиля. Да, он действительно каждые полгода будет проходить повторную экспертизу. Но это вовсе не значит, что его переведут на облегченный режим. Врачи сами перестраховываются, стараются подержать таких пациентов подольше. Случаев, когда после лечения человек совершает повторное преступление, я припомнить не могу.
Но, увы, в российской практике они бывали. В феврале 2010 года, например, в московском районе Братеево едва вышедший из спецпсихбольницы мужчина задушил в лифте девушку. В лечебное учреждение его направили после того, как в 2004 году он при похожих обстоятельствах задушил свою первую жертву — продавщицу магазина. Тогда психиатрическая экспертиза выявила у молодого человека серьезное душевное расстройство. Отбывать срок его отправили в закрытую психиатрическую клинику. Но спустя пять лет психиатры посчитали душителя неопасным и выпустили его на свободу. Как итог — еще одна жертва
