Состоявшийся в конце мая в Москве Первый съезд Общества русской словесности раскололся на две части. По одному, но весьма существенному признаку: во второй день на пленарном заседании произносились разнообразные хвалы русской словесности от общественных авторитетов, начиная с президента Путина, выразившего уверенность, что ОРС должно принимать участие в формировании государственной политики, до научного редактора журнала «Эксперт» Александра Привалова, сказавшего, что филологи имеют полное право на такое участие, должны его требовать, если права им не дают, и отметившего: «Быть филологом — достойная участь. Филолог — завидное звание».
Однако в день первый, когда высказывались не фигуры, более-менее удаленные от непосредственного взаимодействия с русской филологией, а те, кто плотно связан с нею в повседневной деятельности (работники средней и высшей школы), такого высокого полета и такого уверенного блеска не было и следа. Это были невеселые и проблемные выступления, и, чем шире был горизонт, за который пытались заглянуть выступавшие, тем больше они видели затруднений.
Первое и фундаментальное: с чего мы вообще взяли, что русская филология — это престижное и завидное занятие? Почему бы это так было? Русский язык стал обязательным для изучения на территории всего Советского Союза только в 1938 году, с самого начала его вынуждали делить просветительскую площадку с иными языками республик. После закономерного распада СССР на эти отдельные республики Российская Федерация никак не поддерживала бытование русского языка в «ближнем зарубежье», за вычетом нескольких литературных премий (типа ельцинской «Русской премии»), и выбор авторов, которым они присуждались, никогда не предполагал лояльности к РФ.
В ноябре 2014 года в Минске русский поэт Анатолий Аврутин спрашивал меня, почему российские литературные журналы так до странности часто запрашивают стихи именно авторов-белорусов, пишущих на белорусском языке, предпочитая их русским. Буквально пару месяцев спустя в Москве я услышала, как редактор журнала «Дружба народов» Александр Эбаноидзе сетует, что не может найти для журнала авторов-казахов, пишущих на казахском языке. Увы, подавляющее большинство толковых авторов до сих пор пишет на русском! Именно так: увы.
И это отнюдь не какие-то исключения. Несмотря на очевидный огромный потенциал русского языка (до сих пор ведь действует!), по вкоренившейся советской привычке дружба народов у нас воспринимается так: русский язык — вспомогательный механизм, который должен помочь авторам, пишущим на менее известных языках, донести их творения до широкой аудитории. Он не воспринимается как самоценность, награда, обязательный сияющий рубеж, которым нужно сперва овладеть, чтобы явить себя миру. Отсюда ли пойдет престиж русской словесности?
В двух известнейших советских фильмах о школе — «Завтра была война» и «Доживем до понедельника» — именно учитель русского языка и литературы — это воплощение казенщины, зашоренности, душевной холодности. Почему так? Да потому что не было бы такого режущего душу противоречия, если бы черствым сухарем был математик. Или даже историк, погруженный в прошлое, как чеховский Беликов в свои мертвые языки. Но учительница живого великорусского языка и литературы (почти всегда воображение на этом месте рисует женщину) — она ведь должна быть почти как мама. Она должна все-все понимать про жизнь, это с материнского пения над колыбелью в нас заложено. Но нате вам кинематографический образ, имеющий, однако, корни в холодной реальности: не понимает. И в отличие от математика или биолога словеснику это не простят.
Объяснить детям, что они должны учить русский язык, тем труднее, что так или иначе, но в школе они уже кое-что о русском языке знают и кое-как умеют на нем объясниться. Дальше следует каскад вопросов. «Ты должен говорить грамотно». Почему? Ведь сами взрослые говорят неграмотно, даже ведущие на радио, даже дикторы телевидения, даже известные политики… даже сами учителя. «Ты должен писать грамотно». Почему? Ведь все вокруг пишут безграмотно. Даже вывески, даже заголовки новостей. «Ты должен читать классику, лучшие литературные образцы». Почему? Ведь ты сам их не читаешь. «Я прочел, когда учился в школе». Видишь, как давно это было? Сейчас-то совсем другое время. «Какое сейчас время?» Я не знаю, другое. И вообще: там непонятные слова. Вот.
Хотя на самом деле все начинается еще раньше, и об этом на съезде словесников тоже говорилось: родители позабыли русский детский фольклор, они не используют его в общении с маленькими детьми. Эти тягучие убаюкивающие песенки, эти потешки-нескладушки, полные архаичноватых слов, эти коротенькие незатейливые сказки… Мы всегда переводили очень много иностранного — Советский Союз только считался закрытым, но впускал очень много инокультурного в детскую литературу, что, вообще говоря, совсем не принято. До поры до времени, пока у государства сохранялся какой-то самобытный стержень, это уравновешивалось и балансировало. А потом перестало.
Да, есть еще один стимул, который мог бы вернуть престиж профессии словесника-русиста. И это прямое государственное вмешательство. Начиная с элементарного: с денег. В самом деле. Есть доплаты учителям иностранных языков — а то как бы они не ушли в переводчики. Есть доплаты, которые дают правительства республик с «государственными языками», отличными от русского, преподавателям этих других языков — потому что им важно сохранить местную национальную идентичность, а не русскую и общероссийскую. Но почему русист должен оставаться в стороне от этого живительного источника? Почему студенты, поступающие на филфак, должны захотеть выбрать именно русский язык, а не более завидную участь? (С этим выбором, как прямо говорилось на съезде, есть большие проблемы.) Если не из-за денег, то?.. За идею.
Ну хорошо. Президент Путин на пленарном заседании ОРС так и сказал, что сохранение русского языка имеет самое непосредственное отношение к русской национальной идентичности. Где-то здесь должна брезжить идея, которая объяснит, зачем быть русским. Не «просто культурным человеком» — перед «просто культурным» и так широчайший выбор хорошо оплачиваемых возможностей. Не россиянином — россиянину достаточно знать русское правописание на слабую «тройку», уметь связно изложить две мысли (чтобы «акт коммуникации состоялся», как значительно называют это лингвисты), прочесть сборник кратких пересказов и посмотреть десяток экранизаций. Всё, он уже в теме, уже включен в некое рамочное культурное пространство, где Татьяна почему-то отказывает Онегину, Раскольников убивает неприятную старуху, а Мастер пишет роман об Иисусе Христе. Но зачем быть русским?
Это фундаментальный вопрос. На Первом съезде Общества русской словесности он не то что остался без ответа — он просто совсем не поднимался. Предположим наилучшее: он не поднимался потому, что собравшиеся по умолчанию знали на него ответ. Однако даже если так — это знание тайное. Оно не поддается сколько-нибудь связному изложению. Акт коммуникации не может состояться.
А это значит, что престиж русской филологии — это деревце, колеблемое ветром. Сегодня оно переживает бурю.
