На фестивале «Территория», проходящем при поддержке Министерства культуры РФ в рамках национального проекта «Культура», показали спектакль швейцарца Мило Рау, умеющего превратить в хороший театр все, до чего он дотрагивается. Как подростки разыгрывают историю преступлений бельгийского педофила Марка Дютру, наблюдала Алла Шендерова.
В 2007-м Мило Рау создал «Международный институт политического убийства» — театр, поначалу целиком вписывавшийся в документальный формат. В 2013-м в Сахаровском центре режиссер показал «Московские процессы», поставленные в форме суда над кураторами выставок «Осторожно, религия!», «Запретное искусство» и участницами группы Pussy Riot. Спектакль посетили казаки, ОМОН и православные активисты (подробнее см. “Ъ” от 5 марта 2013 года). Больше Мило Рау в России не был — его просьбы о российской визе кончались отказом. Между тем режиссер вырос в одну из ключевых фигур современного театра. В 2016-м фестивалю «Территория» удалось привезти его спектакль «Сострадание. История одного оружия», поставленный в берлинском «Шаубюне». Социальное высказывание в нем (не только против обоюдной резни африканских племен бхуту и тутси, но и против любимого приема документального театра — привлечения на сцену жертв насилия) было облечено в невероятно изысканную художественную форму.
Спектакль, сделанный Мило Рау в Бельгии, называется «Пять легких пьес» — по форме он и правда легкий, тем более его разыгрывают семеро подростков и один взрослый, он же ведущий (актер Хенрик ван Дорн). Вот только тему его легкой не назовешь — пьесы посвящены маньяку, насиловавшему девочек, самой младшей из которых было восемь.
«Я их не убивал, я дал им снотворное и закопал, умерли они сами»,— говорил Дютру на следствии. Потрясший Бельгию педофил — сын педагога, детство провел в Конго, попал туда перед тем, как страна перестала быть бельгийской колонией. На большом экране — взрослые артисты, на сцене их движения повторяют дети. 1960-й. Праздник независимости. Похожий на живую мумию король Бельгии сухо поздравляет народ Конго. К микрофону выходит Патрис Лумумба и страстно приветствует свободу, не забывая напомнить о зверствах колонизаторов. Ведущий сообщает: через полгода Лумумба будет похищен, бумагу с той речью его заставят съесть и после пыток расстреляют.
«Это как?» — спрашивает 15-летняя Ева Луна, уроженка Шри-Ланки, усыновленная бельгийскими родителями, ей выпало изобразить Лумумбу. Двое подростков держат ее, потом символически стреляют. Она падает. Сцена становится отправной точкой спектакля. Значит ли это, что растворенное в воздухе насилие отравило крошку Дютру и он стал чудовищем? Рау не дает ответа. Он лишь расставляет акценты, без нажима, но так, что ощущение сложности мира усиливается с каждым эпизодом.
Вот, например, в прологе ведущий, сидя за столом, разговаривает с каждым ребенком, спрашивая имя, возраст, почему тот хочет заниматься театром. Камера транслирует лица на экран — пока смотришь, невольно вспоминаешь, что маньяк тоже снимал своих жертв на видео. «А теперь представим отца Марка, Виктора Дютру» — и тут мальчик, только что рассказывавший, что кашлял в животе у матери, а роды происходили дома в ванной и были такими долгими, что папа проголодался и пошел съесть спагетти, вдруг преображается в старика. Да так точно, что ему веришь даже на крупном плане. Само собой, отец маньяка потрясен и даже хочет сменить имя и фамилию — он ценит свободу и хотел бы называться Патрисом Лумумбой.
Сюжет не закольцуется, Лумумбу больше не упомянут. Как не появится и папа, евший спагетти, и другие по-хармсовски смешные подробности из монологов детей. Мир вообще не складывается в единый пазл. Детские вопросы парадоксальны, на них не всегда можно ответить. «А если я направляю пистолет в зал, я это делаю как актриса или как персонаж?» — целится в зрителей одна из участниц.
Спектакль Мило Рау никого не спасает и ничему, кроме такта (с которым, оказывается, можно говорить с детьми на любые темы), не учит. Он, скорее, напоминает, какими необыкновенными существами все мы можем быть, ведь мы ими когда-то были! Вот, например, юная Сабина (ей довелось спастись от Дютру), сидя в подвале, писала письма. Одно из них в спектакле потрясающе читает 11-летняя Бланш. В нем ясность ума сочетается с абсолютной поэзий. Сабина знает, что вряд ли уцелеет, и догадалась, что мучитель не отправляет ее писем. Но она пишет. Без злости и надрыва, чтобы пощадить родителей. В конце не прощается, а предлагает: «Вспоминайте меня каждый раз, когда едите конфеты».
Алла Шендерова
