Самый обсуждаемый сериал последних дней в Америке — начавшая выходить на HBO «Эйфория», возможно, самое дерзкое в истории телевидения упражнение в жанре подростковой мелодрамы. Стремление смутить реалиями подростковой жизни, впрочем, оправдывается дерзостью формальной: это она, а не секс и наркотики, делают сериал взрослым.
Где-то на просторах Америки семнадцатилетняя Рю (красиво подросшая звезда диснеевских детских шоу Зендая) выходит из рехаба — три месяца назад у нее случился передоз прямо в собственной комнате, скорую вызывала нашедшая ее в луже рвоты младшая сестра.
Первое, что делает старшеклассница, вернувшись к повседневности — обзаводится стаффом: пацанчик лет двенадцати с наколками на лице, ведущий дела в молочном отделе мини-маркета, не только предлагает дизайнерские вещества с передовой наркопрогресса, но и бурчит о волатильной природе бизнеса и адских ставках по семейной ипотеке («Поэтому в долг я не работаю»). Таблетки пригодятся Рю тем же вечером на вписке: в толпе пьющих, употребляющих и трахающихся подростков она впервые встретит свою новую лучшую подругу — только переехавшую в город трансдевушку Джулс (трансмодель и актриса Хантер Шефер). Их одноклассница-полнушка Кэт (Барби Феррейра) там же — попавшись на слабо — расстанется с девственностью, еще не зная, что заснятая на телефон часть этого процесса вскоре попадет на PornHub. А футболист-плейбой Нэйт (Джейкоб Элорди) застанет бывшую за сексом с каким-то фраером — прямо в бассейне, окруженном толпой.
Это не предел, а только начало, завязка пилотного эпизода.
Молодежь в «Эйфории» живет быстро — и в следующих сериях дойдет до первого опыта с фентанилом, первых долларах, заработанных в вебкаме, и так далее: дорожки опиоидов и кислотные трипы, ссоры с родителями и вспышки насилия, короткие влюбленности и долгие их проводы, дружба и одиночество, секстинг и секс.
Все это — под аккомпанемент грязного уличного рэпчика и похотливые стоны нео-R&B. И под сардонический, почти сартровский по сочетанию эмоциональной отстраненности и не лишенной нарциссизма хрупкости закадр из уст главной героини — Рю описывает зависимость и другие приключения (свои и окружающих) так метко и едко, что кажется, наследует в этом плане главному нарко-Вергилию нескольких прошлых поколений, Рентону из «На игле». Тому, впрочем, было уже за 20. Рю, как и большинство окружающих ее персонажей, еще ходят в школу.
Бедные, то есть, родители — и способная шокировать откровенность «Эйфории», нового сериала Сэма Левинсона (сына режиссера «Человека дождя» и «Хвост виляет собакой» Барри Левинсона), первую серию которого на выходных показали на HBO, уже провоцирует как патерналистские по своей природе лонг-риды о распущенности и нигилизме (или, в не сильно лучшем случае, о завидной свободе и лихости) предстающего на экране поколения, так и обвинения в сознательной скандализации контента, посвященного чаяниям и увлечениям (включая незаконные и аморальные) малолеток.
Но подобные обобщения и возмущения больше все же говорят о смотрящих. Левинсон же — который хоть и эксплуатирует лобовую эффектность показа молодых тел и умов в экстремальных состояниях, исследует своих героев с не менее очевидным сочувствием и интересом — обходится без морализаторства и поучений: мелькающие на втором плане взрослые персонажи явно не заслуживают ни доверия, ни трибуны — хотя бы из-за хронических несовершенств собственного бытия и поведения.
Отсутствие ярко выраженной, артикулированной в лоб авторской позиции, впрочем, не равняется аморальности. Моральна по своей природе сама кинокамера (что еще более справедливо для подразумевающего более продолжительный контакт с аудиторией и домашний характер зрелища телевидения) — и об отношении режиссера к теме и сюжету куда лучше них самих говорят те решения, которые он принимает на уровне формы, стиля и подхода к повествованию.
Вот и дерзость персонажей в «Эйфории» дополняется бравурностью постановки: экзальтированное поведение иллюстрируется экзальтированным, эйфорическим (отсюда похоже и название) стилем, взращенном на ударных приемах культового кино девяностых, здесь умножением доведенных до уровня базовых синтаксических единиц. Если трип — то с хождением по стенам а-ля Ноэ и Нолан. Если сплетни — то с уэсандерсоновской воображаемой лекцией о классификации дикпиков. Если вечеринка — то при гротескном перегрузе цветов и фильтров. Полиэкран, монтажные VHS-флешбэки, аудиовизуальный натиск и штурм.
Эта преувеличенность, театральная почти постановочность формы парадоксальным образом облегчает, объясняет запредельность происходящего в кадре — обнажая сильную театральность, показушность любых тинейджерских эскапад. Тем более, что при всей своей упоротой экспрессивности «Эйфория» последовательно сохраняет трезвость в иллюстрации стоящего за загулами и зашкварами своих юных и не очень героев внутреннего мира (запредельность же здесь всегда нагнетается социальной жизнью).
Поведение и реакции персонажей действительно экзальтированы — но не их чувства и опыт: в отличие от подавляющего большинства фильмов и сериалов о молодости, «Эйфория» не впадает в преувеличение подростковых переживаний: никто здесь не грезит иллюзиями о вечной любви и не страдает до гроба, а даже расставание с девственностью не равняется потере психологической невинности.
В сериале Левинсона отношения коротки, надежды скоротечны, а разочарования давно стали нормой — передозы передозами, но у этих подростков очень толстая кожа. Это логично — инфантильность взрослых заставляет рано взрослеть детей. Осуждать последних (или удивляться) было бы проявлением юношеского максимализма — поминками по которому «Эйфория» на примере юных, похоже, и стремится быть.
Денис Рузаев
