Однажды, когда Дэвид Линч был маленьким, осенним вечером отец почему-то оставил их с младшим братом гулять возле дома допоздна, и он увидел женщину, идущую по шоссе в их сторону. Она была абсолютно голой, у нее было окровавленное лицо, и, как показалось Дэвиду, она была огромного роста. Пока мальчик думал, что бы предпринять, она села на обочине и заплакала.
Это самая, может быть, дикая — хотя герою впоследствии встретятся не менее удивительные женщины (одна, например, будет изображать курицу), — но вполне тии, может быть, Линч вообще все придумал, может быть, так оно и было — это совершенно неважно. Главное, что именно таким, разумеется, детство автора «Твин Пикса» и «Синего бархата» и должно было быть: это единственная версия, заслуживающая нашего внимания.
«Жизнь» — подобающе случаю загадочный проект. Режиссерами значатся три человека, из которых что-то известно только про Оливию Неэргор-Хольм, монтажера (она работала, скажем, на однокадровой немецкой «Виктории», где монтажер, конечно, был важной фигурой). Остальные двое — Джон Нгуен и Рик Барнс — вообще непонятно кто, но, очевидно, люди очень близкие к Линчу. Десять лет назад они выпустили страннейший фильм «Линч» про то, как режиссер работает над «Внутренней империей». И потом, надо понимать, поселились у него дома с камерой.
«Жизнь в искусстве» — полтора часа прихотливо склеенного монолога. Иногда мы видим, как Линч произносит его в микрофон, но по большей части звук и картинка прямо не совпадают. Единственный человек, помимо героя иногда попадающий в кадр, — его маленькая дочка Лула. Но в основном на экране одинокий Линч, сосредоточенно колдующий в мастерской над своей живописью, или просто задумчиво курящий, или едущий куда-то на машине. Плюс домашние видео и фотографии с юным Дэвидом. И конечно, его картины: мрачные сюрреалистические работы, выполненные в смешанной технике и часто снабженные подробными — по-своему еще более жуткими — поясняющими подписями.
В фильмах, книгах и передачах про Линча недостатка нет, но тут авторы нашли специфический угол зрения: то, что он еще и кинорежиссер, упоминается только ближе к концу. Хронологические рамки фильма — от рождения до «Головы-ластика»: портрет увлеченного художника, которому однажды покажется, что его картина зашевелилась и с нее подул ветер, после чего он займется анимацией, а потом чудесным образом получит грант на короткометражку и поступит в киноинститут.
В своей характерной манере — неторопливо, очень четко артикулируя — Линч рассказывает про детство и юность, явно пропуская какие-то ключевые моменты, но неизменно точно указывая имена, фамилии и адреса. Как полагается одному из самых американских — не по прописке, а по сути — художников, в его биографии оживает карта США: сперва много переезжали его родители, потом он сам. Идиллический, залитый солнцем Средний Запад, угрюмые пригороды Вашингтона, где все пошло не так, город зла Филадельфия, волшебная Калифорния.
И в центре всего этого — странный ребенок, потом юноша, потом взрослый молодой человек. Его все время окружают, естественно, какие-то люди, семья, друзья, женщины, но живет он, как очевидно следует из этого монолога, в первую очередь один: в собственном пугающем, но не отпускающем его параллельном мире, который, как мы знаем из линчевских фильмов, всегда рядом, за углом, за дверью. Линч рассказывает какие-то анекдоты, иногда забавные, иногда не слишком, — про первую марихуану, про концерт Дилана и так далее, — но может вдруг прерваться в невиннейшем месте (переезжая, они прощаются с соседями), взволнованно сказать: «Нет, эту историю я не могу рассказать» — и действительно замолчать — естественно, после этого думаешь только о том, что же там произошло с мистером Смитом. Причем вообще-то герой готов открывать довольно интимные вещи. Скажем, как отец, которого он после разлуки пригласил в гости, чтобы с гордостью показать в студии какие-то гниющие в художественных целях фрукты, глубоко задумался и наконец сказал: «Дейв, тебе никогда не нужно иметь детей».
Может быть, по монтажу и особенно звуковому дизайну фильм слишком назойливо и манерно сделан «под Линча». Вероятно, многим зрителям за пределами фан-сектора он покажется попросту скучным. Но вообще говоря, этот диковинный портрет стоит того, чтобы сделать над собой в начале некоторое усилие: потом размеренный голос режиссера вводит в почти гипнотическое состояние — и это как минимум любопытно. К тому же при всех своих чудачествах Линч всегда заигрывает с простым, даже банальным. «Жизнь в искусстве» не просто штамп: это образ жизни, который Линч придумал себе в юности — и которому, судя по всему, с некоторыми оговорками верен и в свои 70. Он описывает идеал так: сидеть в студии, пить кофе, курить сигареты и писать картины (и, может быть, иногда видеться с девушками). Не так уж и загадочно.
Станислав Зельвенский
