Завтра исполнилось бы 70 лет Юрию Айзеншпису, которому пришлось пройти огонь, воду и медные трубы на тернистом пути отечественного шоу-бизнеса и все же удалось оставить после себя память и целую плеяду музыкальных героев, занявших места под солнцем «молитвами» своего первого продюсера. Один из них — Дима Билан, успешно стартовавший на эстрадной сцене в начале нулевых во многом благодаря предприимчивому проводнику. Артист рассказал «МК», какое наследие оставил ему наставник, как повлияла на их работу любовь Айзеншписа к «запрещенной» музыке и из-за чего ссорились певец и продюсер.
— Дима, какие главные уроки вы извлекли из работы с Юрием?
— Несколько лет проработав с Айзеншписом, я очень четко осознал следующую вещь: то, к чему ты идешь львиную долю своей жизни, — это твой настоящий путь, твое главное счастье, несмотря на все трудности. И если вдруг у тебя по жизни возникают моменты заблуждений, периоды, когда хочется бросить все, ни в коем случае нельзя поддаваться таким настроениям, потому что это будет предательством по отношению к самому себе и своей профессии, ошибкой, которую ты никогда не сможешь себе простить.
— В чем, по вашим ощущениям, Айзеншпис отличался от других своих коллег?
— В отличие от тех продюсеров, для которых песни — это просто бизнес, он был абсолютно искренне увлечен музыкой. Она значила для него ничуть не меньше, если не больше, чем для самих музыкантов: разница была лишь в том, что он не выходил на сцену, как они, не играл и не пел, хотя в кругу друзей и коллег в неформальной обстановке мог здорово станцевать. Он был очень увлекающимся человеком, который зажигался внутри, если кто-то из исполнителей по-настоящему вдохновлял его тем, что делает, и был большим знатоком, «энциклопедистом» музыки. Мне кажется, когда-то в юности он сам, возможно, мечтал стать музыкантом, но у него была своя дорога, и он реализовал свою мечту, свой творческий потенциал иначе — участвуя в судьбе артиста. К тому же Юрий Шмильевич обладал колоссальной работоспособностью.
— Сам он любил повторять, что она составляет 20 процентов личности продюсера, а остальные 50 — интуиция и 30 — удача. Как вы думаете, было ли в этом соотношении место таланту?
— В его случае — да: Айзеншпис стопроцентно обладал редким талантом рисковать — смелости на такое хватает не каждому. Благодаря этому качеству он выходил победителем в 90 процентах случаев, несмотря на любые преграды и обстоятельства.
— Вам всегда было комфортно работать с ним?
— Нет. И я думаю, что сказать об этом будет абсолютно честно с моей стороны. Я, конечно, тоже всегда был своенравным человеком. Для меня очень много значит мое дело, за него я могу и подраться. (Смеется.) У меня есть две слабости в жизни — вкусная еда и музыка. Вторая, конечно, перевешивает все. И если кто-то в какой-то момент делает то, что, на мой взгляд, может ей навредить, я могу поругаться с ним, даже если это самый близкий человек. Были ситуации, когда я входил с Айзеншписом в конфронтацию, и иногда между нами возникал серьезный диссонанс. Например, я очень долго и упорно отстаивал свой первый альбом, спорил с продюсером о том, каким он должен быть. Однажды мы так поссорились с Айзеншписом, что я выскочил из его машины прямо на светофоре, громко хлопнув дверью с криком: «Я больше никогда не буду работать с вами!» И ушел довольный, весь из себя гордый… Сейчас я уже даже не помню, из-за чего мы повздорили. И потом, конечно, конфликт был исчерпан. Надо отдать Юрию Шмильевичу должное: он был очень отходчивым человеком и умел извиняться, если оказывался не прав, что, безусловно, обезоруживало. Ему всегда хотелось платить за это добром.
— Вы помните, как познакомились с ним?
— В первый раз мы встретились в 1998 году в казино, куда я зашел с моими московскими друзьями: столкнулись в дверях, когда он выходил из клуба с певцом Никитой, которого он тогда продюсировал. Увидев его, я подумал: «Вот бы здорово было работать с ним!» Прошло 4 года, и моя мечта сбылась. Я не знаю, как это получается, но давно заметил, что в моей жизни часто все складывается так, как я себе это представляю в самых смелых фантазиях. История с Юрием Шмильевичем — самое яркое тому подтверждение.
— Как вы думаете, в чем был главный вклад Айзеншписа в музыкальную индустрию?
— Я бы назвал его человеком эпохи перемен, персонажем вне времени, сумевшим объединить несколько поколений, пронести через них свой опыт и в каждом найти своих героев. Айзеншпис спродюсировал первую в нашей стране рок-группу «Сокол», спустя 20 лет работал с «Кино», «Технологией» и другими легендарными командами, потом первым заметил певицу Линду, вывел на большую сцену «российских Guns’N’Roses» — коллектив «Янг Ганз», «Динамит», Влада Сташевского. Каждый из артистов, работавших с ним, благодарен за то, что их узнали тогда и помнят до сих пор, именно ему.
— В молодости он был увлечен так называемой «запрещенной» музыкой, альтернативной той, которая была представлена на советской эстраде. Его вкусы и предпочтения отражались на работе?
— Безусловно. В выборе материала он был очень раскрепощенным, стилистически свободолюбивым человеком, в чем я убедился на собственном опыте. Ведь когда я начинал, можно было просто ограничиться тем, чтобы показать «два притопа — три прихлопа», но я выделялся из толпы, пропагандировал r’n’b. Первые шаги были смелыми, за что я благодарен своему первому продюсеру. Он понимал, что музыкальная мода постоянно меняется и нельзя слепо следовать ей, нужно вырабатывать свои тенденции. Он был очень креативным человеком, и я мечтал работать с ним именно потому, что его артисты всегда делали по-настоящему современную и актуальную, новаторскую музыку, интересную и по сей день.
