Российскому государственному симфоническому оркестру кинематографии в этом году исполняется 95 лет. При его участии созданы не сотни, а тысячи советских и российских картин. Свидетельство тому — фильмы Сергея Эйзенштейна, Григория Александрова, Леонида Гайдая, «Покровские ворота», «Дерсу Узала», «Москва слезам не верит», «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына», «Сталинград» и «Собибор». Его худрук и главный дирижер Сергей Скрипка, четверть века занимающий эти посты, 5 октября отмечает 70-летие.
— Как отпразднуете важные даты?
— Прежде всего, хочу поблагодарить «МК». Это одна из немногих газет, откликающихся на музыкальные события.
У нашего оркестра большая и славная история. Долгое время мы не могли понять, в каком из кинотеатров «Арс» начиналась его деятельность. В Москве их было два: на Арбате и на Тверской, где располагается «Электротеатр Станиславский». В нем-то все и началось. Поначалу не было постоянного состава, музыканты собирались из лучших московских оркестров на определенные концерты. Но постепенно сформировался костяк. В годы войны оркестр был в эвакуации в Ташкенте и участвовал в записи музыки Прокофьева к «Ивану Грозному» Эйзенштейна. Сам я попал в оркестр случайно, хотя в жизни не бывает ничего случайного. Первая поразившая меня музыкальная тема, которую я запомнил и напевал, — из мультфильма «Нильс и гуси». Я ее часто играю в концертах.
— Вы тоже считаете, что современному кино серьезная музыка мало нужна? Насколько узок круг таких режиссеров, как Урсуляк, непременно работающих с оркестром?
— Узок их круг. Страшно далеки они от современных продюсеров. К большому сожалению, первыми попали под перестроечный нож музыкальные и литературные редакторы. Была такая хохма: если в титрах слово «аранжировщик» написано правильно, то это победа. В титрах теперь много грубых ошибок. Музыкальные редакторы восполняли недостаток музыкального образования у режиссеров. Они прекрасные люди, замечательные в своей профессии, но в музыке, как правило, не разбираются. Таких, как Урсуляк, можно по пальцам перечесть. В кино пришли продюсеры, выросшие на шансоне, звучащем на радио. Наиграют им что-то на кухне друзья под водку на гитаре, а они скажут: «Ой! Чудно! Напишешь музыку к моему фильму?» Еще большая беда — увидел человек фильм, где Монику Беллуччи насилуют в переходе, и говорит: «О! И у нас так будет». Кто-то посмотрел сериал «Скорая помощь», понравилась ему там музыка, и пошли у нас сплошные «Скорые помощи». Политику музыкального озвучивания сейчас продюсеры определяют. Если им потребуется возвести еще один замок — пожалуйста, а музыка… Да зачем она нужна?
Алексей Шелыгин написал прекрасную музыку к «Бригаде», но совершил одну ошибку. Узнав, что на проекте есть деньги и будет оркестр, он, счастливый, записал всю свою музыку на очень хороших семплах — заменителях инструментов. Хотел показать режиссеру, как все будет звучать в фильме; а тот послушал и сказал: «Замечательно! Меня это устраивает. Не нужен никакой оркестр». Люди просто не слышат разницы, у них ухо не воспитано. И нет над ними музыкального редактора, который отодвинул бы их и сказал: «Не вмешивайтесь! Это не ваше дело». Была на «Мосфильме» музыкальный редактор Лукина, которая могла и Рязанову сказать: «Эльдар Александрович, отойдите в сторонку, не мешайте нам работать». И не придерешься: какая музыка была в картинах, на которых она работала! Эта культура утрачена, но я все-таки надеюсь, что будет пробуждаться тяга к высокому.
Сейчас стало гораздо меньше работы в кино, но мы все-таки востребованы. Через месяц у нас запись кремлевской елки. Нас называют пожарной командой: сегодня позвонили, завтра запись. По этой причине мы перестали ездить на гастроли.
— В идеале какой должна быть работа вашего особенного оркестра?
— Если фильм получает господдержку, то в договоре должно быть прописано, что в работе принимает участие оркестр кинематографии. Это могло бы поднять уровень фильма, дать работу нашим музыкантам. Теперь модно делать сведение звука в Англии. Да вы лучше потратьте эти деньги на струнный оркестр. Он вам лучше сыграет, и объем у фильма будет другим. Кино заполонили синтезаторы и непрофессиональные авторы. Надо выбираться из трясины. Не могу слышать то, что звучит по радио. В каком состоянии должен находиться человек, чтобы писать такие стишки.
— Можете вспомнить самую безумную задачу, которую поставил вам режиссер?
— Была такая. А поставил ее Юрий Грымов. К сожалению, не могу о ней детально рассказать, потому что потребуется запикивание. Композитор, услышав ее, вышел из студии, поскольку не мог договориться с режиссером. Я поговорил с Юрием, и он проговорил задачу еще раз. Дирижер часто бывает переводчиком, модератором, примирителем между режиссером и композитором.
Чего мы только не записывали на картине «Мой ласковый и нежный зверь»! Иллюстрировалось все. Но режиссер Эмиль Лотяну сказал, что это никуда не годится. После каждого дубля он выбегал и говорил, что хуже нас играют только в сельском клубе. Но знаменитый вальс из его фильма звучит до сих пор. Записывали его дирижеров семь. Из семи вариантов записи звучит только наш, что мне безумно приятно.
Режиссер Сергей Урсуляк: «Мы вместе работали на «Жизни и судьбе», «Ликвидации», «Тихом Доне». Для меня единственный счастливый период в производстве картины — это запись музыки с оркестром кинематографии под руководством Сергея Скрипки, когда я получаю удовольствие после ужасов подготовительного периода, кошмаров съемочного, паноптикума монтажного. Часто композиторы приносят музыку в разобранном виде. А мне нужна одна и та же тема длиной в 16 секунд. Именно в 16, а не в 15, не в 17 или 6 секунд. И надо уложить музыку в размер куска экранного времени. Всем этим занимается исключительно Сергей Иванович Скрипка. Как он это делает — не понимаю. Это фантастика!»
Композитор Юрий Потеенко: «Сегодняшнее оркестровое звучание в кино отличается от того, которое сопровождало нас десятилетия назад. Благодаря новым техническим приемам, эстетике современного звука оркестр должен звучать по-другому. Благодаря Сергею Скрипке мы нашли возможность работать по-новому на базе старого, заставить оркестр зазвучать современно. Сергею Ивановичу по силам любые задачи. Я прихожу, излагаю идею. Он смотрит на меня удивленными глазами. А потом как в знаменитом стихотворении Кедрина: «Ответили зодчие: «Можем! Прикажи, государь!».
