Не могу сказать, что в аппарате горкома меня встретили дружелюбно, скорее — настороженно.
Первым моим заданием была подготовка статьи Демичева для журнала «Советские профсоюзы». Провозился я с ней месяца три. Тема была незнакома, а П.Н. Демичев весьма капризен. Кстати, большая редкость в кругах начальников — гонорар за статью он отдал мне. В «Вечерке» мой заработок вместе с гонораром был значительно выше, чем зарплата в горкоме.
А через помощника к
Наконец… меню завтрашнего обеда:
Помню один свой звонок: передаю поручение зав. отделом строительства и стройматериалов Евгению Самодаеву. Норовистый был мужик… Спрашивает меня: чье это указание — мое или Петра Ниловича? «А вы позвоните Петру Ниловичу и спросите», — отвечаю я. Больше таких вопросов мне не задавали.
Признание наступило после моего переезда в кабинет первого помощника: Николая Сычева избрали
Положение мое в аппарате упрочилось после того, как, не помню уже кто, П.Н. Демичев или сменивший его Н.Г. Егорычев, дал указание: ни один документ бюро горкома не должен выходить в свет и рассылаться в райкомы, прежде чем я не отредактирую его. Дело в том, что проекты постановлений бюро отделы писали таким казенным, неудобоваримым языком, что продраться через них было непросто. На меня возложили не только литературную, стилистическую правку. Я должен был следить за логичностью изложения, убедительностью аргументов.
Бывало, секретари горкома, прежде чем вносить документ на бюро, просили меня «пройтись» по нему: В.Я. Павлов, секретарь по промышленности, впоследствии член ЦК, посол СССР в Венгрии; А.Е. Бирюков, секретарь по строительству, ставший заместителем председателя Совета Министров РСФСР; Р.Ф. Дементьева, странным образом ведавшая школами, здравоохранением и… административными органами, при Гришине она — член ЦК, второй секретарь МГК КПСС.
Ведал помощник и приемом посетителей. Пробиться к
Однажды мне позвонили из Отдела культуры ЦК и попросили принять писательницу Галину Серебрякову. Ответил, что это бесполезно: Демичев готовится к важному докладу и не принимает даже секретарей горкома. Инструктор ЦК настаивала: мы просим именно вас принять Серебрякову. Честно говоря, я не имел о ней никакого представления, знал только, что написала книгу о Марксе. Пришлось согласиться…
И вот передо мной сидит немолодая, красивая еще женщина со следами пережитого на лице. Уже через несколько минут беседы она, нимало не смущаясь, расстегнула кофточку и показала шрам на груди.
— Это след нагайки самого Абакумова (ближайший сподвижник Берия. — В.С.). Любил садист во время допросов есть груши и виноград…
Потом она стала вспоминать, как сидела во Владимирском централе — в одной камере с известной певицей Лидией Руслановой и женой «всесоюзного старосты» М.И. Калинина, не посмевшего, как и Молотов в отношении своей жены, заступиться за самого близкого человека. Так вот, в этой страшной тюрьме, по ее словам, каждое воскресенье повар в белом халате и белом колпаке вместе с надзирателем обходил камеры и протягивал в окошко список — ассортимент тюремного буфета. Каких только деликатесов там не было! Но
— Тащи все!
Оказывается, известнейший конферансье Михаил Гаркави прислал Руслановой три тысячи рублей. Несколько суток узниц камеры мучил кровавый понос…
После услышанного я ворвался к Демичеву и попросил его хотя бы на несколько минут принять писательницу. Она как член семьи врага народа 20 лет провела в тюрьмах, лагерях, ссылке.
— Вы же знаете, как я занят… — недовольно проворчал
— Вы не пожалеете, Петр Нилович, это необыкновенный человек.
Он неохотно согласился. Беседа их продолжалась два с половиной часа.
Когда Серебрякова ушла, П.Н. вызвал меня:
— Позвоните в Моссовет, ей надо помочь.
Через две недели Галина Иосифовна Серебрякова с семьей получила трехкомнатную квартиру на Кутузовском проспекте…
Известно, что от помощника порой зависели человеческие судьбы: как он доложит, в каком свете изобразит. Решал все, конечно,
…В Москве началась очередная кампания против алкоголизма и пьяниц. Горком встревожил тот факт, что в вытрезвители стали попадать «руководящие товарищи». С согласия П.Н. я дал указание Главному управлению внутренних дел ежедневно присылать в горком сводку с перечислением всех «номенклатурных» гостей вытрезвителей. Потом обзванивал райкомы партии, требуя принятия мер.
И вот однажды в сводке появилось имя… зав. отделом горкома партии N. Это было ЧП. Прежде чем докладывать
Естественно, N сразу захмелел. Выйдя со стадиона, он почувствовал себя плохо и обратился к постовому милиционеру с вопросом: где находится ближайшая аптека. Милиционер с подозрением принюхался к гражданину и… вызвал «УАЗик», который и доставил N в вытрезвитель.
Работа моя не только расширяла кругозор, но и воспитывала, учила знать свое место.
…В малом зале горкома была организована выставка продуктов из кукурузы, выпускаемых московскими предприятиями. То было время повальной моды на кукурузу. Чего только не было на выставке: торты, пирожные, кукурузные хлопья… Глаза разбегались!
Когда выставка закрылась, я попросил устроителей отобрать несколько деликатесов для Демичева. Всемогущий и всезнающий управляющий делами МК и МГК КПСС Е.В. Мосолов выразил мне свое неудовольствие: нечего лезть не в свое дело. А потом меня вызвал П.Н. и отчитал: помощник не должен вмешиваться в хозяйственные дела. Это был первый нагоняй.
Первый и, слава Богу, последний. П.Н. не раз выражал удовлетворение теми или иными документами, в подготовке которых я участвовал. И вот однажды мне улыбнулась настоящая удача. Демичев спросил про очередную речь:
— Кто ее готовил, вы или отдел?
— Я, но отдел согласен с текстом.
— Какие у вас жилищные условия? — последовал неожиданный вопрос.
— Живем с женой и сыном вместе с тещей, тестем, братом жены, его женой, бабушкой — всего 8 человек.
Через день Евгений Васильевич Мосолов, сменив гнев на милость, сказал укоризненно: ты что же молчишь насчет жилья?! А еще через 10 дней я получил ордер Моссовета на отдельную двухкомнатную квартиру — малогабаритную, но отдельную! Свою!
На XXII съезде партии П.Н. Демичева избрали секретарем ЦК. Почти год он совмещал должность
Появилась и новая нагрузка: принимать (когда отсутствовал помощник по ЦК) кучу материалов к очередному заседанию секретариата ЦК КПСС и докладывать их, подчеркивая наиболее важные места.
Документы ЦК удивляли меня своей незначительностью: кого куда передвинуть, назначить, какие мероприятия провести профсоюзам и комсомолу, выдать 100 фунтов стерлингов известному коммунисту Л.С. Шаумяну для приобретения протеза в Англии и т.п., и т.д. Раз в две недели приходил специальный работник Общего отдела ЦК и забирал документы.
В тот день я должен был сдать 101 лист. Посчитал раз, другой, третий — только 100. Одного нет. А на каждом гриф «Совершенно секретно». Если бы я потерял хоть один документ, меня бы немедленно выгнали с работы, исключили из партии и, возможно, передали в лапы КГБ. Я был в отчаянии. Но работник Общего отдела Дутиков (имени не помню, а фамилия врезалась навсегда) был хладнокровен и предложил самому пересчитать документы. И он спас меня, обнаружив, что одна страница подкололась к другой… Документы были сданы под расписку. Ровно 101 лист…
Другой случай был такой. Фельдъегерь принес срочные документы к секретариату, в том числе конверт с грифом «Особая папка». Не понимая, что это значит, я разрезал все пакеты, как всегда подчеркнул главное и отнес всю пачку
Через пять минут он меня вызвал:
— Вы прочитали материал «Особой папки»?
— Да, конечно.
— Понимаете ли вы, что это государственная тайна?
Тоже мне тайна: в одном из западных посольств КГБ установил подслушивающее устройство, и оно успешно функционировало.
— Конечно, понимаю, Петр Нилович, я знаю много тайн…
— Это верно…
С того дня «Особая папка» больше не рассылалась, секретари ЦК теперь знакомились с ней прямо на заседании секретариата.
…В октябре 1962 года, когда П.Н. Демичев целиком сосредоточился на работе в ЦК — химик по образованию, он ведал «Большой химией», —
Знаю, что существуют разные, в том числе сугубо негативные оценки этого партийного деятеля. Не стремясь вступать в полемику с ними, хочу представить свое видение этого человека. Может, это послужит созданию более объемной картины.
Человек огромной энергии, чрезвычайно инициативный, пользовавшийся полной поддержкой партийного актива, Н.Г. Егорычев много сделал для демократизации жизни столицы, «пробил» через ЦК и Совмин целый ряд принципиальных решений, определивших облик Москвы. Он во многом нейтрализовал бюрократическую возню отделов горкома. Обстановка в горкоме начала меняться на глазах: больше демократичности, коллегиальности, творческого подхода к сложным проблемам. Изменения происходили и в городе, органах советской власти. Росла доля многоэтажного жилищного строительства, бережнее стали относиться к памятникам старины. Егорычев очень гордился тем, что сумел уберечь две прекрасные старинные церквушки: одна — рядом с гостиницей Россия, другая — на Новом Арбате. Ну и, конечно, для него, бывшего фронтовика, предмет особой гордости — Могила неизвестного солдата; сооружению ее Москва целиком обязана Николаю Григорьевичу Егорычеву, меченному двумя пулевыми ранениями, сражавшемуся на передовой.
А история этой исторической Могилы была непростой. Однажды Егорычеву позвонил председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин:
— Вот вернулся из Польши, возложил венок на Могилу неизвестного солдата. Почему в Москве такой нет? Разве у нас мало сгинувших в безвестности?
Егорычев и сам часто думал о том, что в столице должен быть монумент погибшим. Горячо согласившись с главой правительства, он сказал, что в горкоме уже работают над соответствующим проектом. И тут же с группой ведущих архитекторов стал подыскивать подходящее место для памятника. Было несколько вариантов, Егорычев остановился на лучшем — у Кремлевской стены.
Спустя неделю Николай Григорьевич доложил Косыгину об этом и получил полное одобрение. Но через несколько дней вернувшийся из отпуска Брежнев стал придираться к проекту. Все дело было в том, что не ему, а Косыгину Егорычев доложил свой проект. Дело могло затянуться надолго и еще неизвестно, чем бы закончилось. И тогда Егорычев пошел на хитрость. Был изготовлен макет Могилы и установлен в Кремлевском Дворце Съездов, в комнате отдыха членов президиума. По окончании торжественного заседания 6 ноября 1966 года Николай Григорьевич пригласил президиум осмотреть макет памятника. Все полностью одобрили проект, и Брежневу не оставалось ничего другого, как нехотя буркнуть: «Ну, что ж, сооружайте».
Конечно, очень важной была поддержка Косыгина. Надо сказать, что у первого секретаря МГК и Предсовмина сложились очень хорошие деловые отношения. Правительство всегда помогало Москве, но и Москва не оставалась в долгу: она все заметнее превращалась в крупнейший промышленный, транспортный и научный центр.
…Забегая вперед, расскажу одну историю. В
— У меня тоже там статья, 27 страниц на машинке, ни одна газета столько не напечатает, — сказал Егорычев.
— А вы дайте мне почитать, может быть, что-нибудь получится.
Прочитал, воспоминания интереснейшие и прекрасно написаны. Вообще Егорычев — отличный стилист, править его статьи, интервью нет надобности. Размеры только великоваты. Я сделал из 27 страниц 17 — как раз на газетную полосу. Причем я ничего не правил — просто сокращал и создавал «мостики» между фрагментами. Отнес статью первому заместителю главного редактора «Вечерней Москвы» Юрию Ивановичу Казарину — журналисту высочайшего класса (непонятно, почему Казарин, ставший вскоре главным редактором «Вечерки», был снят с этого поста в начале 2000 года). Но на этот раз он явно допустил промашку: «Опять Брежнев, опять Косыгин, надоело…». Тогда я пошел к главному редактору газеты А.И. Лисину: «Не согласен с Казариным, прочитайте вы». Тот пообещал, сказал, чтобы я зашел через три дня. Но вначале я нанес визит Шоду Мулоджанову, главному редактору «Московской правды», спросил, не заинтересуют ли его воспоминания о Косыгине. Ответ был утвердительным. А уж после этого отправился к Лисину. Секретарша заявила, что главный сегодня очень занят и никого не принимает. Оставалось одно: шантаж.
— Вы все же зайдите к Лисину и скажите, что если он через 15 минут не прочитает статью Егорычева, я отнесу ее в «Московскую правду».
Лисин вышел из кабинета в приемную ровно через 15 минут:
— Спасибо, Виталий Александрович, статью принимаем и ставим в следующий номер.
Слово свое он сдержал. На другой день после выхода «Вечерки» у Егорычева зазвонил домашний телефон:
— Николай Григорьевич, это Виктор Степанович Черномырдин. С удовольствием прочитал вашу замечательную статью, распорядился снять с нее ксерокопии и направить всем членам правительства. Вы сделали благородное дело — напомнили всем нам о выдающемся государственном деятеле, незаслуженно забытом. Спасибо вам большое! Что я могу для вас сделать?
— Спасибо за добрые слова, Виктор Степанович, но мне ничего не надо.
— Как же так! Ведь не каждый день председатель правительства предлагает помощь…
— Ну, если вы так ставите вопрос, то помогите издательству «Республика». У него подготовлена целая книга о Косыгине, но не хватает денег для выпуска ее.
Через два месяца книга воспоминаний «Премьер известный и неизвестный» увидела свет…
Выходец из простой крестьянской семьи в подмосковной деревне Строгино (теперь это крупный жилой комплекс столицы), воспитанник знаменитого МВТУ имени Баумана, Егорычев, уже став первым секретарем столичного горкома, упорно «работал над собой», изучал строительное дело, городское хозяйство, предприятия и научные институты, систему снабжения москвичей, работу органов внутренних дел, транспорта, военно-промышленного комплекса.
Пять лет, проведенных им в горкоме, совпали с периодом всевластия КПСС, унаследованного со времен Сталина. Первому секретарю горкома, фактическому хозяину города, подчинялись все и вся, начиная с жэка и кончая гигантом ЗИЛом. И от стиля работы Первого зависело очень и очень многое.
Егорычева отличали прежде всего демократизм — не лозунговый, а практический, уважительное отношение к человеку и его правам, здравомыслие, вдумчивый подход к любому начинанию. У подчиненных были развязаны руки, не надо было опасаться грозного окрика сверху, каждая полезная инициатива получала поддержку.
Он и крах своей партийной карьеры встретил с достоинством, мужеством, как подобает фронтовику. А ведь в специальном фотоателье на улице Куйбышева, где изготавливались портреты членов Политбюро и секретарей ЦК, прежде чем многотысячными тиражами размножиться на страницах печати, в праздничных колоннах демонстрантов, на главных улицах городов и в правлениях колхозов, — так вот, в этом фотоателье его уже отсняли: намечалось избрать его секретарем ЦК. А он — нет чтоб тихонько сидеть и умильно поглядывать наверх — пошел в открытую атаку.
…Шел знаменитый пленум ЦК 1967 года. Впервые за многие десятилетия член ЦК осмелился покритиковать Политбюро. Нет, внешне все было «как положено». В речи «воздавалось должное» Генсеку Брежневу, не назывались имена тех, на кого неожиданно обрушилась серьезная критика. Первый секретарь МГК КПСС Н.Г. Егорычев хотел одного: продолжить курс ХХ и XXII съездов партии, приумножить новые, демократические обретения в самой партии, в ее верхнем эшелоне.
Я горжусь тем, что причастен к этой речи. Неделю мы работали с ним на горкомовской даче. Блестящий аналитик и стилист, он нуждался только в моей чисто редакторской помощи. Да и взгляд со стороны был полезен. Когда речь была готова, он ознакомил с ней некоторых секретарей горкома. Они все одобрили, хотя потом всячески открещивались от этого.
Егорычев развил четыре тезиса.
Первый: как член Военного совета Московского округа противовоздушной обороны, он выразил озабоченность состоянием ПВО. И когда спустя десятилетия наглец Руст сел на Красной площади, Егорычеву тут же позвонил бывший заместитель командующего Московского округа ПВО: «Как вы были правы, Николай Григорьевич…».
Второй тезис: политика государства в области производства вооружений непоследовательна, слишком дорого обходится народу, подрывает экономику. То мы строим гигантский авианосец, вкладывая в него миллиарды, то разрезаем его на металлолом и объявляем главным оружием атомные подлодки с баллистическими ракетами, ставим их производство на поток, а это тоже разорительно для страны, тем более что столько ракет нам не требуется. То был прямой выпад против секретаря ЦК Устинова, ведавшего военно-промышленным комплексом.
Третий тезис: однобока политика СССР на Ближнем Востоке. Мы целиком ориентируемся на арабов, игнорируя Израиль. Когда уйдет Насер — президент Египта, награжденный Хрущевым званием Героя Советского Союза, арабы могут повернуться к нам спиной и «отдаться» Западу. Так оно и произошло при новом президенте Садате. А ведь внешней политикой, как и Вооруженными Силами и производством вооружений, руководило Политбюро!
Четвертый тезис: у нас никогда не было и нет продуманной, последовательной национальной политики, что недопустимо, просто опасно в государстве ста наций и национальностей. Мы обязаны выработать дифференцированный подход к каждому региону. Заявление, что у нас национальный вопрос решен раз и навсегда, — пустая декларация. ЦК так и не разработал четкую концепцию по национальному вопросу. События в Чечне, на Северном Кавказе вообще, целиком и полностью подтвердили правоту Егорычева.
Егорычев поплатился за смелость и честность. Сразу после его выступления был объявлен неурочный перерыв. С записавшимися ораторами провели соответствующую работу. Первым после перерыва выступил азербайджанский руководитель Багиров. Он заявил, что противовоздушная оборона у них в республике вполне надежна, и осудил Егорычева за панические настроения. «Приложили» строптивого московского лидера и другие ораторы.
На следующее утро Егорычев пришел к Брежневу и попросил об отставке. Руководитель столичной парторганизации должен пользоваться полной поддержкой ЦК, а прения на пленуме показали, что это не так, сказал Егорычев. И хотя он понимал, что прения умело срежиссированы, он не желал каяться и отступать от своих позиций.
— Коля, ты подумай еще, — лицемерил Брежнев. — Ты же знаешь, как я к тебе отношусь… Ты остынь, не волнуйся.
Он явно хитрил. Брежнев всегда с некоторым недоверием и опаской относился к слишком инициативному и авторитетному в партии первому секретарю МГК.
На другой день Егорычев снова пришел к Брежневу и снова настаивал на отставке.
— Единственное, о чем я прошу, — дать мне работу по специальности. Я окончил МВТУ.
— А ты хорошо спал? — юлил Брежнев.
— Вполне хорошо. У меня совесть чиста…
Так он стал заместителем министра тракторного и сельскохозяйственного машиностроения СССР. Участок ему выделили самый трудный и неблагодарный — капитальное строительство. Хозяйство министерства было огромным: букет тракторных заводов — Волгоградский, Минский, Харьковский, Владимирский, Красноярский и другие, плюс группа комбайновых заводов, плюс предприятия, выпускающие другую сельхозтехнику. В отрасли работали 800 тыс. человек. Заводам требовалась реконструкция, строились все новые цеха, производство сельхозтехники постоянно наращивалось.
Егорычев мотался в командировках, стараясь залатать прорехи.
С нового замминистра глаз не спускали. И очень не нравилось наверху, что Егорычева на местах радушно встречали первые секретари обкомов, председатели облисполкомов. Не нравилось, как он себя ведет: не кается, деловой, энергичный.
И решили тогда отправить его подальше: послом в Данию. Четырнадцать лет был Егорычев «невъездным». Правда, года три спустя после его назначения приехал в Данию И.В. Капитонов, секретарь ЦК по кадрам. Это ему поручалось пристраивать провинившихся. «Надо поговорить, — заявил гость, — но без посторонних ушей». «Нет проблемы, Иван Васильевич, пойдем в комнату шифровальщиков. Там уж наверняка не будет посторонних». «Нет, давай на природу поедем, там и поговорим».
Отвез гостя посол в лучший рыбный ресторан у моря. Метрдотель встретил Егорычева сладчайшей улыбкой, отвел самый удобный столик.
— Николай, — сказал Капитонов, — а тебя в Москве ждут.
Было ясно, кто ждет, но с повинной, раскаявшегося.
— Нет, Иван Васильевич, каяться не поеду. Если МИД вызовет — на совещание или для консультаций — пожалуйста.
— Это ты окончательно решил?
— Не обессудьте, — развел руки Николай Григорьевич…
В Москву его вызвал уже Горбачев и отправил послом в Афганистан. Это был очень ответственный момент — начинался вывод советских войск. Егорычев с гордостью вспоминает: первые пятьдесят тысяч солдат были выведены домой без потерь — совпосол и глава афганского государства Наджибула точно выполняли все договоренности.
А потом министром иностранных дел стал Э.А. Шеварднадзе. Егорычева он не любил — тоже за самостоятельность и независимость. А заодно, назначив новым послом в Афганистане своего первого заместителя Воронцова (что неслыханно в мидовской практике!), министр убил и второго зайца — набиравшего силу соперника отправил подальше от Москвы.
…С Егорычевым мне работалось хорошо. Я должен был быть доволен.
Но рвался я в газету, на творческую работу. Школа, пройденная в горкоме, была полезной, но учиться в ней вечно я не хотел. И в июне 1963 года бюро горкома утвердило меня редактором «Вечерней Москвы».
Так я вернулся домой. В 34 года стал самым молодым редактором столичной газеты. Начался новый этап жизни.
Виталий Сырокомский
