В 2015 году Роберт Эггерс буквально ворвался в кинематограф со своим дебютным полнометражным фильмом «Ведьма». Его мистические истории Новой Англии получились воистину страшными, при этом режиссеру удалось очень удачно совместить все признаки жанрового кино с очень авторским подходом, что получается далеко не у всех. В итоге каждый мог найти в «Ведьме» что-то свое. Для кого-то она стала одним из лучших фильмов ужасов, для других – глубоким авторским высказыванием о боге и грехе, наполненным символами до таких краев, что, казалось бы, даже самые однозначные сцены можно трактовать двояко. А были ли в самом деле ведьма и колдовство, или же все это – галлюцинации, вызванные спорыньей? Или, чего хуже, лишь символы того, как религиозный фанатизм порождает не любовь, а гордыню, ненависть и разрушения?
«Маяк» получился в точности таким же, какой была «Ведьма», только с одним жирным «но» – это не фильм ужасов. Это принципиально другой жанр. В некотором смысле «Маяк» – это антихоррор. Картина использует все признаки этого жанра, местами даже откровенно пугает, но все это – лишь инструменты для конструирования мира.
Томас (Уиллем Дефо) и Эфраим (Роберт Паттинсон) прибывают на маяк. Смотрителю и его помощнику предстоит жить и работать вместе несколько недель. Они задумчиво смотрят вдаль на отплывающий от берегов их небольшого скалистого острова корабль. О чем можно говорить в такой ситуации? Герои не отличаются многословностью; им обоим предстоит много тяжелой работы – крыша лачуги протекает, в колодце с питьевой водой грязь и ржавчина, да и сам маяк требует обслуживания. Только вечерами, за общим столом они могут собраться вдвоем, выпить и поговорить. Они работают посменно, причем смотритель не пускает своего помощника на самый верх маяка, ревностно относясь к испускаемому свету, как к любимой жене. У обоих героев есть свои мрачные тайны, вынудившие их скрываться в столь отдаленном от людей месте, которое одновременно ассоциируется и с полной свободой, и с тюремным заключением.
Само собой, как и в «Ведьме», в определенный момент в фильме начинает происходить непонятное. При этом ключей к пониманию режиссер дает еще меньше, чем в первой полнометражной картине. Вместо этого он предлагает целую россыпь символов и метафор, которые зрителю предстоит разгадывать на протяжении более чем полутора часов (от чего он получит несомненное удовольствие).
В некотором смысле «Маяк» – это адаптация мифа о похищении огня Прометеем, если бы он был сочинен не в античную эпоху, а уже в индустриальное время, и с явными левыми взглядами на плохой капитализм, который ведет к духу соревнований и разрушению личности. Но и такая трактовка выглядит слишком простой. Эфраим – подлинный ли Прометей, достойный огня, или безумец, готовый на низкие поступки из-за галлюцинаций? А Томас – настоящий ли Зевс, способный вызвать со дна морского своего брата Посейдона, или просто спятивший от одиночества старик? Да и к самому маяку есть масса вопросов. Он попеременно оказывается в фильме то символом токсичной маскулинности, то (ничуть не менее пугающей!) женственности и женского коварства. Герои отчаянно стремятся попасть внутрь маяка, видя в его свете мистическое спасение от окружающих чудовищ. Маяк заменяет им и древнегреческий огонь, и бога, и даже любимых людей – недаром Томас относится к нему лучше, чем к покинутой на большой земле жене. Только свет маяка он считает достойным его любви. Но в самом ли деле есть эти чудовища?
Самое замечательное в «Маяке» – это то, что, как и «Ведьма», он представляет собой фильм для всех. Каждый зритель найдет в нем что-то свое. Для одних это будет фильм ужасов про клаустрофобию, сводящую с ума. Для других – комедия о том, как весело напиваться с другом до беспамятства, переживая таким образом жизненные кризисы. Хипстеры порадуются эстетике картины и нестандартному соотношению сторон экрана. Интеллектуалам понравится сложная мифология и необходимость для ее понимания вдумчиво изучить все мельчайшие детали, появляющиеся в кадре. Даже люди, которые ненавидят артхаус, останутся в итоге довольны, потому что «Маяк» старательно, шаг за шагом, на протяжении всего своего хронометража, весь претенциозный современный артхаус высмеивает.
Павел Соломатин
