Поверхностное, «приглядное» отношение к ученикам все еще в ходу: дети тихо сидят на уроках, не балуются, внимательно слушают — значит, все нормально. Когда какой-то баламут мешает вести занятия, его следует осадить: «Помолчи!», а то и изолировать: «Выйди из класса!» В благословенную старину дело поправил бы увесистый подзатыльник, а что церемониться, наглец же, «каким рожен, таким и заморожен!».
Рассуждают: а что такого, я же простой учитель, не энтузиаст, мне на хлеб заработать надо да еще множество бумаг заполнить.
Но если таких вялотекущих занятий большинство и каждое — капля в океане представлений о жизни молодых людей?
...Ко мне на кружок почему-то любят захаживать как раз баламуты. С первого взгляда на гостя становится ясно, что паренек пришел не сочинять и читать, а показать себя: произнести в присутствии других неприличные стихи, погыгыкать, погримасничать — вот, дескать, я каков, никого не признаю! Но я-то не Макаренко, нет у меня колонии, чтобы подобрать для парнишки интересное занятие вроде изготовления нужных для народного хозяйства предметов. Мы всего лишь пытаемся с ребятами сочинять истории, стихи и обсуждать их.
Правда, после таких вот «заходов» они хотят обсуждать жизнь. Рассказывают, что таких, кто с пятого класса мечтает стать бандитом, в школе не очень много, но у них есть влияние, они травят тех, кто не может дать отпор, организуют драки «класс на класс», как-то связаны с «большими».
А я думаю: во многом из-за того, что с раннего возраста их загоняют в плоское требование «слушайся». Иррациональные силы настоящей педагогики, увы, не включаются — ни дома, ни в школе. И мы начинаем тосковать по колонии Макаренко — в наши-то дни, при таком-то количестве образованных взрослых вокруг!
Привычка пренебрегать своими стремлениями
Обычный ребенок всегда видит вокруг озабоченных, вечно чем-то занятых взрослых. Иногда я смотрю на себя глазами детей и думаю: а хорошо ли быть постоянно занятым? Может, порой надо освободить душу для чего-то, что кажется бесполезным?
И что забавно: увлекшись занятиями детей, я чувствую, что они принимают меня за своего, обижаются, если я их обхитрю, обгоню или как-то еще использую свои умственные или физические преимущества.
Опять смотрю на себя глазами ребенка: торопящийся, порой суетливый, то и дело жалуюсь, что ничего не успеваю. А что делать — работа, бесконечные домашние и огородные дела. Они занимают в жизни взрослого место тех требований, которые предъявляли ему родители, когда он сам был маленьким: надо то, надо это. Человек вырос, а привычка пренебрегать своими стремлениями осталась: сначала работа, а веселье и безмятежная радость неуместны.
Хитрость поговорки «Сделал дело — гуляй смело» в том, что всех дел никогда не переделать. И дети видят: взрослые редко бывают довольны жизнью и постоянно ворчат.
Но есть тут и другая, менее заметная хитрость: так нам легче отмахнуться от детей: «Некогда мне, ты что — не видишь?» Поговорить, поиграть, посмотреть какую-то интересную вещицу или игрушку, которую они где-то отыскали, почитать, наконец, — на все один ответ: «Подожди, я занят». Даже в голову не приходит придумать что-то более новое.
И дети остаются в горестной задумчивости. Что-то важное эти взрослые сделать в жизни так и не успели, вот и спешат, суетятся. И уже никогда, наверное, не успеют.
Безмятежность до добра не доведет?
«Эх, жалко, что вы писатель, а не игратель. Тогда бы мы играли, играли»... «Что, не пишут вам ваши писатели? (Я проверяю электронную почту.) Забыли? Они забыли — и вам надо о них забыть»... «А вы это кому пишете? Борису? Да ведь это же кошачье имя!»
Какие же красивые стали дети! В наше время девочки были какие-то обыкновенные, да и среди ребят не припоминаю таких интересных лиц, какие вижу сейчас. Наверное, на нас сказались физические и душевные потрясения наших родителей в годы войны. А современные дети — цветут.
Все мои мечты ученика-лодыря они осуществили. Учиться, не выходя из дома, например, мне в старших классах очень хотелось. «Вот бы, — мечтал я, — разложить вокруг себя учебники, чтобы мать не приставала, и... читать, читать американскую фантастику сколько хочешь».
У них теперь есть интернет, и все под руками, можно учиться на расстоянии. И они не бросают свои дела по первому зову родителей, не бегут опрометью, куда им сказали. Они степенные, сами чем-то управляют, сидя перед монитором, что-то настраивают, принимают какие-то решения.
Но родители тревожатся: «Как же они жить будут? Бездельники, с самомнением, без закалки». И я, глядя на внука, порой думаю: надо же, маленький Обломов, и в кого только?
Вот мы гуляем, и опять раздается его надоедливое: «Поиграем давай с тобой». А сам он, выходит, поиграть не может? Меня терзают мысли о несделанных делах, о больном друге, которого я должен проведать, но я приставлен к ребенку, а он ни за что не даст мне свести общение к минимуму, потому что на мои слова «поиграй пока один» он обязательно развернет ловушки, которыми затащит меня в поле своих интересов. Что ж, значит, в сторону все прочие дела.
Но все равно это редкие, счастливые для ребятишек минуты, когда мы с ними играем или просто разговариваем. В остальное время мы от них, по традиции, отчуждены: мы заняты, нам некогда, мы взрослые.
Наверное, дело в том, что старшее поколение все еще не в силах поверить, что возможна жизнь без страха и превозможения сил. Все еще нам кажется, что безмятежность до добра не доведет, что делу время, потехе — час.
А детям хочется и можется жить в радости, они не собираются «пахать» и напрягаться через «не могу». Опять же, может, потому они у нас такие лодыри растут, что семя своей усталости мы регулярно сеем в их душах — попреками ли, безразличием, раздражением или поверхностным, «приглядным» общением.
Избавиться же от этого стереотипа очень трудно. Мне вот пока не удается.
Александр Титов
