Психолого-лингвистическая экспертиза может переломить судебный процесс и решить судьбу человека. Как это было с 61-летним учителем физкультуры 375-й школы Санкт-Петербурга Виктором Хлупиным, в отношении которого Красносельский районный суд 28 октября вынес оправдательный приговор. Мужчину обвиняли в насильственных действиях сексуального характера над 9-летней ученицей. Ему грозило до 20 лет лишения свободы. Судом была назначена психолого-лингвистическая экспертиза. Специалисты пришли к выводу, что показания второклассницы «заучены» и «скорректированы взрослыми», а сознание девочки в таком возрасте «не способно отражать действительность настолько по-взрослому». Мать школьницы призналась, что показания были написаны под диктовку следователя.
Спецкор «МК» выяснила, как проводятся подобные психолого-лингвистические экспертизы по делам против половой неприкосновенности несовершеннолетних. На какие критерии эксперты-лингвисты и эксперты-психологи обращают прежде всего внимание.
— При проведении психолого-лингвистической экспертизы идет психологический анализ либо протокола допроса, либо видеозаписи допроса потерпевшей или потерпевшего, — говорит эксперт-психолог Многопрофильного центра судебных экспертиз и криминалистики Екатерина Чернышева. — Есть специализированные методики, которые помогают разобраться, насколько правдиво то, что сообщает ребенок. Является эта информация достоверной или нет. Имеются ли признаки психологического давления на ребенка со стороны следствия. Насколько речь потерпевшего характерна для его возраста. Эти методики были разработаны на детях, которые пережили насилие.
По словам эксперта, специалистами ставится вопрос: соответствует ли рассказ ребенка определенным критериям. А их около 20.
— Анализируя протокол допроса, я обращаю внимание, насколько слова, словосочетания и обороты речи характерны для ребенка этого возраста. Я немало изучила дел, прочитала достаточно протоколов допросов. И нередко сталкивалась с тем, что в показаниях детей присутствуют словосочетания, характерные для взрослого человека, в том числе для работников следствия, их профессиональный сленг, слова-канцеляризмы. Например, «так как», «который», сложные причастные и деепричастные обороты. Можно выявить, что предложения построены таким образом, что ребенок, который пережил насилие, таким образом описывать события не будет.
— Следователь может сказать, что просто помог ребенку описать случившееся.
— Стоп! Все процессуальные действия, как и слова ребенка, следователь должен фиксировать, излагать в протоколе допроса точь-в-точь. Он не может их изменять и как-то по-своему интерпретировать. Там есть тонкие нюансы. В частности, это еще и дает информацию о том, понимал ли ребенок то, что с ним делают, смысл происходящего?
— Можете привести конкретный пример?
— Женщина с 8-летней дочкой приехала в гости к мужчине. По словам ребенка, пока мама была в ванной, он начал к ней приставать. У нас были протоколы допроса девочки. Видеозаписи, к сожалению, не было. В конце там была фраза о том, что от видеофиксации мать отказалась. Девочка все очень обстоятельно рассказывала, как они с мамой стояли возле метро, как к ним подъехала машина, они поднялись в квартиру, она смотрела мультики. Я сразу обратила внимание на выражение «приставал к маме», которое нехарактерно для ребенка этого возраста. Я понимаю, если бы она сказала «трогал маму», «обнимал маму». В рассказе ребенка фигурировали такие фразы, как «по приезде домой», «так как», «половой орган». Ее рассказ был безэмоциональный. В нем не было таких слов, как «я испугалась». Если девочке 8 лет и с ней происходит то, что она описала, ребенок по-любому должен был испытывать какие-то эмоции, страх или удивление. А тут все было изложено достаточно сухо. Не было ничего личностного. Вроде рассказ шел от первого лица, а было такое чувство, что ребенок рассказывал не о себе, а излагал все «от» и «до», как в школе на уроке, четко заученными фразами.
В заключении я написала: недостоверная информация. Было неправомерное психологическое воздействие со стороны следствия.
— Можете коснуться еще ряда критериев, через которые эксперты «пропускают» рассказ несовершеннолетнего?
— Объясню это на примере. Мама нашла для своей 9-летней дочери в Интернете репетитора по английскому языку. У него было лингвистическое образование, но он не был преподавателем. Занимался бизнесом и подрабатывал репетитором. Отзывы о нем были исключительно положительные. Мужчина стал заниматься с девочкой, причем уроки часто длились дольше положенного времени. Мама девочки в это время находилась в соседней комнате. Репетитор был требовательный, школьнице приходилось много времени уделять английскому языку. Она капризничала, говорила, что не хочет больше с ним заниматься. И однажды поведала маме, что репетитор «трогал ее в одном месте». В отношении мужчины было возбуждено уголовное дело. Я изучала протоколы допроса девочки. В ее показаниях были такие фразы, как «я проживаю с младшей сестрой 2014 года рождения», «родители с бабушкой относятся ко мне хорошо», «все необходимое у меня есть», «ученический стол, за которым я делаю уроки», «занятия в течение прошлого учебного года проходили спокойно», «засунул мне руку под юбку и отодвинул трусы». Как будто рассказ был изложен взрослым человеком, предложения были логично сформулированы, последовательны, написаны как под диктовку.
В этом повествовании прослеживалось структурированное изложение. Не было такого, чтобы школьница прерывалась и говорила, ой, я вам забыла еще это рассказать. То есть не было возврата к сказанному.
Отсутствовало описание взаимодействия. Четко описывалось действие мужчины, но при этом девочка не говорила, что она при этом сказала или сделала.
Не было в ее рассказе континуальных вставок. Когда это произошло, кто-то мимо прошел, машина проехала и так далее. Отсутствовало описание неожиданных затруднений во время случившегося, не было объяснения психического состояния нападавшего, какой он был в момент совершения этого действия.
— Но ведь это достаточно травматический для ребенка момент?
— Да, и в этом случае должна быть какая-то обрывочность в воспоминаниях. Память в таких случаях не может работать на полную катушку. К тому же в психологии есть такое понятие, как вытеснение, один из механизмов психологической защиты. Из сознания вытесняется то, что человеку неприятно вспоминать. И, конечно, специалиста должно насторожить, если ребенок все четко, уверенно в данном случае излагает.
Если рассказ ребенка не соответствует большей части критериев, это позволяет сделать вывод, что он не переживал то, о чем говорит. В данном случае у девочки были выявлены признаки недостоверности сообщаемой информации. Там было незначительное количество признаков, указывающих на достоверность.
— Дети могут таким образом избавиться от преподавателя?
— Могут. Они же не осознают, насколько это серьезно для взрослого, что его посадят. Ребенок думает, что вот сейчас я скажу, от услуг репетитора откажутся — и у меня будет свободное время, чтобы играть в куклы. Зачем мне этот английский язык?
— Часто на детей на допросах оказывается психологическое давление?
— Случается. Однажды мы проводили комплексную психолого-лингвистическую экспертизу, изучали видеозапись допроса 12-летней девочки. Она была из неблагополучной семьи, была плохо одета, недоедала. Ее заприметил 30-летний мужчина, который был в разводе, жил с трехлетней дочкой. И по доброте душевной стал ей помогать. А потом девочка-подросток, родители которой устраивали в квартире пьяные оргии, стала у него жить. Кто-то донес, опека начала копать. И против мужчины возбудили уголовное дело, обвинив его в том, что он развращает подростка.
На допросе девочка замкнулась, не хотела ничего говорить. Психолог чуть ли не нависала над ней, повторяя: «Говори, говори…» А далее было то, что делать ни в коем случае было нельзя. Психолог сказала, давай я начну, а ты будешь продолжать. И начала: «Ты легла в кровать и…»
Есть еще такое понятие, как наводящие вопросы, вопросы с вариантом ответа, например, когда спрашивают: «Это было так?..» Во всех этих случаях можно говорить о неправомерном психологическом давлении на ребенка.
— Учитываете психологию жестов, язык тела и невербальные сигналы, которыми человек подсознательно дополняет или опровергает сказанное?
— Когда говорят неправду, количество жестов-иллюстраторов возрастает. В обиходе считается, что если человек смотрит в глаза, то он — искренний и правдивый. А психологи вам скажут, что все наоборот. Чем меньше зрительный контакт, тем лучше. Специалист оценит ваши показания как более правдивые.
На память приходит еще один случай. Женщина обвинила своего бывшего сожителя в том, что он изнасиловал ее 13-летнюю дочь. Причем имело место несколько эпизодов. Девочка сначала молчала, а потом решила рассказать все маме. Было возбуждено уголовное дело. Мы изучали видеозапись допроса. Девочка спокойно отвечала на вопросы. Между ней и взрослым мужчиной проходила очная ставка. У девочки-подростка, которая была достаточно крупной для своего возраста, была открытая, уверенная поза. Она сидела с развернутыми плечами, и не испытывала никакого страха. С ее стороны была даже некая бравада, вызов. Так не ведут себя при, грубо говоря, мучителе. А мужчина, наоборот, сидел напротив девочки весь сжавшийся, забитый.
Мы выявили психологические признаки недостоверности сообщаемой ею информации. Они значительно превалировали над признаками достоверности. Там вышел только один или два признака за достоверность. Я склонялась к мысли, что между ними ничего не было. А если и было, то по взаимному согласию.
— Сколько времени требуется специалисту, чтобы вынести заключение?
— В среднем 5–7 рабочих дней. Но над материалами работают несколько специалистов — как психологи, так и лингвисты. Все изучается комплексно. В течение трех-четырех недель выдается заключение.
— Что можно сказать о количестве психолого-лингвистических экспертиз по делам против половой неприкосновенности несовершеннолетних?
— Таких экспертиз проводится немало, и их количество постоянно растет.
Светлана Самоделова
