Культ трудоголизма не сбавляет оборотов. Мы характеризуем себя только через профессиональную идентичность, считаем бессмысленные переработки добродетелью (а не наказанием), с ужасом думаем о пенсии и не знаем, чем себя занять за пределами офиса. Социолог Пьер Бурдье называл это «вовлечением в игру», где люди, вопреки всякому здравому смыслу, не жалеют сил и ресурсов на работу, которая приносит им мало удовлетворения и счастья. О том, как труд поглощает нашу индивидуальность, превращает в контрол-фриков и всего лишь в винтики в безжалостном корпоративном механизме, — в отрывке из книги «Быстрая черепаха: Неделание как способ достичь цели».
Стресс и контроль
Я на работе уже три часа, и меня то и дело отвлекают просьбами и вопросами. Трудно сосредоточиться на чем-то одном.
Иногда при виде количества дел меня просто оторопь берет, и от ужаса я не в состоянии расставить приоритеты.
Я без конца переключаюсь с одного на другое, так что редко испытываю удовлетворение от полностью выполненной работы. У каждой победы есть привкус горечи, я слишком устаю, чтобы праздновать, и просто перехожу к следующему пункту списка. Я легко раздражаюсь и не доставляю особой радости в общении.
У меня как будто две обезьянки на плечах сидят, и каждая говорит, что мне делать в этот день. Одна, суперрасслабленная, велит наслаждаться каждой секундой, чтобы быть счастливым. Другая больше похожа на полицейского: взывает к чувству долга и подсчитывает количество выполненных дел в моем списке. В удачные дни побеждает спокойная обезьянка. А в обычные, которых процентов восемьдесят, побеждает обезьянка-полицейский.
[…] Бенджамин (имя изменено) довольно долго был старшим редактором в издательстве образовательной литературы. Его коллегу, проработавшую в компании пару лет, повысили до издателя, и она стала его начальницей. Сначала они ладили, но чем дальше, тем сильнее становилось ее стремление контролировать каждый шаг Бенджамина.
«Мне казалось, что ей нужно было самоутвердиться в новой должности, и она вмешивалась в каждое мое решение», — говорит Бенджамин.
Контроль со стороны руководительницы усиливался, как и степень давления на Бенджамина. Хотя в ее обязанности входило отслеживание только ключевых вопросов, начальница требовала посвящать ее во все детали его работы, включая область его компетенции. Кроме того, она начала вносить изменения, часто в последний момент, что означало дополнительную работу для Бенджамина и всей команды. Чем больше она стремилась вмешаться и выявить недостатки, тем больше отстранялся и старался придерживать информацию Бенджамин. В результате создалось взаимное недоверие, и Бенджамин почувствовал, что ему не хватает полномочий, креативности и мотивации для эффективной работы.
Со сменой обстановки или в ситуации неопределенности повышается уровень стресса, и мы чувствуем все большую зависимость от обстоятельств. Именно это заставляет нас пытаться усилить контроль, чтобы избавиться от чувства беспомощности.
Контроль кажется защитой, противоядием от неизвестности и гарантией определенности. Подобно начальнице Бенджамина, люди могут злоупотреблять властью и переходить на авторитарный стиль руководства.
Стремление ухватиться за что-то действительно важное и готовность бороться за это вполне естественны. Но здесь кроется риск: пытаясь контролировать результат, мы можем погубить именно то, что представляет наибольшую ценность. Кроме того, есть опасность того, что наши действия станут натужными и неискренними попытками добиться результата, не следуя естественному ходу вещей.
Такая проблема возникает из склонности переоценивать степень своего контроля над происходящим. Психолог Эллен Лангер называет это иллюзией контроля, которая возрастает в стрессовых и состязательных ситуациях. Думать, что нам подконтрольны все важнейшие факторы успеха, — ошибка, наглядной иллюстрацией которой может выступить идея «Получится или нет — зависит только от меня». Если считать, что хорошие оценки, повышение или жизненный успех зависят лишь от нас, то вопрос только в том, чтобы больше работать и контролировать ситуацию, чтобы добиться своего. Однако в конечном итоге судьба зависит от нашей воли куда меньше, чем хотелось бы.
Статичная идентичность
[…] Став гендиректором австралийской некоммерческой организации VICSERV, Ким Куп начала принимать участие в совещаниях с основными партнерами. Ее задачей была защита интересов членов организации, для чего ей часто приходилось противоречить позиции участников, спорить, возражать и высказывать альтернативные мнения.
Это было очень нужное дело, и оно получалось у меня хорошо.
В один прекрасный день председатель неожиданно и без каких-либо объяснений отказался от своей роли и предложил ее Ким. Она не поняла, почему об этом просят ее, но согласилась.
«Потом я пожалела, — вспоминает она. — В качестве председателя я была ужасна. Я постоянно вмешивалась в обсуждение и, как обычно, спорила и гнула свою линию. Ставки были высоки, я не смогла сбросить привычную роль и твердо стояла на своем». Ким не понимала, как влияет ее поведение на ход совещания. Уже потом она сообразила, что в новой для себя роли председателя ей следовало придерживаться более нейтральной и взвешенной позиции, прислушиваться к выступающим и направлять ход дискуссии, а не высказывать или защищать некую точку зрения. «К сожалению, у меня не вышло. Этот опыт стал для меня звоночком. При всей его болезненности, он помог мне понять, что нужно соотносить свою роль с конкретной ситуацией и каждый раз как следует думать, стоит ли действовать или лучше попридержать коней».
Свыкнувшись, подобно Ким, со своей ролью, мы рискуем позволить ей определять нашу идентичность. Мы становимся олицетворением вытекающих из этой роли обязанностей и ожиданий и теряем способность видеть, насколько наши действия соответствуют ситуации.
Не проводя различий между собой и своей должностью, мы начинаем придавать слишком большое значение своей работе и базировать на ней свою самооценку. В случае неожиданной потери работы это опасно.
Когда Джеффа Мендала уволили из одного стартапа, более болезненной для него стала потеря места, а не источника дохода.
Я оказался ненужным и легко заменимым. И кто я такой, если не работаю? Увольнением мне как бы указали на мою никчемность.
Джефф ощущал необходимость как можно быстрее найти новую работу, чтобы восстановить самооценку и чувство собственного достоинства. Он не хотел, чтобы родные говорили окружающим, что его уволили и теперь он безработный.
Клеймо безработного в моей отрасли — это поцелуй смерти. Все очень серьезно. Помню, что я впал в сильную депрессию и прорабатывал ситуацию с психотерапевтом.
Как и во многих других сферах деятельности, должность и статус имеют в IT-отрасли большое значение.
«Здесь принято собирать информацию о том, в какой компании ты сейчас, за что в ней отвечаешь, и обо всех позициях, на которых ты когда-либо работал. Большинству потенциальных работодателей безразлично, какой ты человек, главное, чем ты занимаешься сейчас и что делал раньше», — объясняет Джефф.
[…] В современном мире каждый человек является «целью в себе». В своей книге «Краткая история мысли» философ Люк Ферри пишет, что значение человека определяется тем, что он совершил и достиг для самого себя. Главным источником идентичности становятся успешные результаты деятельности.
Как показывает история Джеффа, простое приравнивание своей идентичности к занимаемой должности делает человека опасно уязвимым по отношению к давлению среды, в которой он работает.
Жестокая игра
Иоана Лупу и Лора Эмпсон работают в лондонской Школе бизнеса имени сэра Джона Касса. В своей научной работе «Иллюзия и переработка: Правила игры в отрасли бухгалтерских услуг» они разбирают, «как и почему опытные профессионалы, считающие себя независимыми людьми, соглашаются с требованиями организации работать сверхурочно». Авторы цитируют труды социолога Пьера Бурдье и согласны с его концептом «иллюзии» — феномена «вовлечения в игру» индивидов, не жалеющих для этого собственных сил и средств. «Игра» — это поле социальных взаимодействий, на котором люди конкурируют за специфические ресурсы и блага.
Лупу и Эмпсон утверждают, что «дисфункция делания и поглощенности работой состоит в том, что она исподволь лишает нас независимости и делает невозможным разделение собственной идентичности и идентичности, возникшей на работе». Проведенное ими исследование аудиторских фирм показало, что опытные профессионалы лучше соблюдают правила игры по мере восхождения по карьерной лестнице. Однако при этом они все больше попадают под власть «иллюзии» и утрачивают способность ставить под вопрос как саму игру, так и затрачиваемые на нее усилия. Это является результатом повторяющихся действий и ритуалов, создающих бессознательное стремление к подкреплению правил игры.
Люди начинают верить, что можно загонять себя ради достижений целей, и попадают в своего рода добровольное рабство.
Переработки, избыточный контроль и утрата цели, что происходит в результате бессмысленной деятельности, — все это ведет к негативным последствиям. Откуда берутся наши неблагополучные отношения с деланием? Почему мы делаем то, что делаем?
Выйдя на пенсию, я не понимал, что мне делать. Я был больше не нужен, у меня не было ни должности, ни обязанностей, ни жизненной цели. В кого я превратился без своей работы? Я месяцами сидел дома, потерянный, отрешенный, депрессивный.
Я знаю, что так жить не стоит, но в глубине души понимаю, что никогда не остановлюсь, поскольку, сделав это, докажу лишь, что ни на что не годен. Уверен, что, если перестану упорно работать, меня уволят или обойдут с повышением.
Как практикующий врач я принимаю множество людей, которые относятся к своему переутомлению как к знаку отличия, признаку силы и важности. Они живут своей работой и не воспринимают себя отдельно от нее.
Труд как наказание
[…] В своем эссе «Протестантская этика и дух капитализма», изданном в 1904 г., социолог Макс Вебер писал, что Мартин Лютер и Джон Кальвин считали обязанностями христианина трудолюбие, самоотверженность и дисциплину. Упорный труд рассматривался в качестве источника праведности и признака богоизбранности. Эта идеология распространилась по всей Европе и за ее пределы, в североамериканские и африканские колонии. Со временем трудолюбие стало самоцелью.
«Пуритане превратили труд в благодетель, очевидно, забыв, что Господь создал его как наказание»,
— съязвил журналист The New York Times Тим Крайдер в своей статье «Ловушка деловитости».
Французский философ-экзистенциалист Альбер Камю показал абсурдность бессмысленных трудов в своем эссе «Миф о Сизифе». Греческие боги приговорили Сизифа вкатывать на гору тяжелый камень, который, едва достигнув вершины, раз за разом скатывался вниз. Бесполезная работа не только абсурдна, но и вредна. Вплоть до XIX в. в Англии ее применяли в качестве наказания для заключенных: выполнение трудных, однообразных и часто бессмысленных задач должно было сломить их волю. В частности, арестант должен был поднять тяжелое чугунное ядро на уровень груди, перенести его на определенное расстояние, медленно положить на землю, а затем повторять проделанное снова и снова.
Нездоровое отношение к деланию формируется экономическим мифом о том, что больше — значит лучше. По мнению Бетти Сью Флауэрс, это самое распространенное заблуждение нашего времени. В статье «Дуэли бизнес-мифов», опубликованной в 2013 г. журналом Strategy+Business, Флауэрс выдвигает предположение, что экономический миф тесно связан с самым мощным человеческим инстинктом — родительским. В этом и состоит его ущербность.
Когда дети подрастают, их отпускают жить самостоятельно, в то время как развитие продукта — бесконечная задача.
Она предупреждает об опасностях односторонних оценок успешности, таких как выручка, прибыль или рыночная доля.
Требование повысить производительность может исходить и от самих работников. Поскольку материальное и нематериальное поощрение основаны на выполнении работы, возникает глубинная психологическая потребность к увеличению ее объема. Но когда «достаточно» действительно достаточно? Опасения, порожденные системой, поощряющей рост, никогда не будут полностью нейтрализованы текущими достижениями. С раннего детства нас приучали к тому, что накопленные материальные блага могут дать ощущение безопасности, надежности и благополучия. Идея иметь больше выглядит вполне разумной с исторической точки зрения. Умение накапливать ресурсы в виде пищи и воды на случай голода или засухи было критически важным для выживания, но сегодня оно не приносит нам пользы.
Вера людей в то, что для выживания нужно работать больше и дольше, кажется социально обусловленной, особенно для стран с усиливающимся неравенством доходов, растущей стоимостью продуктов питания и низкой занятостью населения. Но дело в том, что тенденция перерабатывать сохраняется даже после удовлетворения всех базовых потребностей. В частности, ее подпитывает
жажда потребления.
Неблагополучие наших отношений с работой усиливает лексика, используемая в рабочей обстановке, и образ организации как механизма. Теории Ф.У. Тейлора о научных методах управления и эффективности движений сформировали представление об организации как о некоем управляемом устройстве. В своей книге «Открывая организации будущего» Фредерик Лалу подмечает инженерный сленг, свидетельствующий о том, что это представление сохраняется и в наши дни:
Мы говорим об учетных единицах и уровнях, входящих потоках и исходящих потоках, эффективности и результативности, о том, что надо нажать на рычаги и перевести стрелки, ускориться и притормозить, оценить масштаб проблемы и взвесить решение, пользуемся терминами «информационные потоки», «узкие места», «реинжиниринг» и «сокращение».
Образ механизма расчеловечивает организацию и работающих в ней людей. Если считать ее механизмом, то для увеличения объема выхода достаточно более напряженной круглосуточной эксплуатации.
Если что-то не получается, можно заменить детали, перенастроить или реконструировать систему.
Люди воспринимаются как взаимозаменяемые и съемные детали, запас которых всегда можно пополнить. Осознание собственных ценностей в сопоставлении с ценностями и культурой рабочей среды позволяет подвергнуть сомнению существующие парадигмы и оспорить их. Используемые слова и образы очень важны: они могут сближать людей или лишать их человеческих черт.
