Я буду мстить за родину и бога.
Я не о ком-нибудь другом забочусь, —
Пятно снимаю с самого себя.
Кто б ни был тот убийца, он и мне
Рукою той же мстить, пожалуй, станет.
Если бы у нас сохранились его цветные фотографии, был бы на чёрно-белых фотокарточках он изображён малюткой? Был бы он оборванец или мещанин? Закончил бы Эколь Нормаль или три класса церковно-приходской школы?
Если бы его не подобрал Полиб, и кровь его была бы недостойно алой, как моя и твоя, дышал бы он хлором и ипритом под высоким небом Фландрии?
Посещал бы он в interbellum венское кафе «Централь» или вёл бы вместо этого долгие разговоры по адресу Берггассе, 19? А, может, по адресу Никольская, 23?
Дружил бы он в юности с Рёмом или со Либкнехтом? Или, может быть, с Красновым или с Валленбергом?
Судили бы его в Лейпциге или в Нюрнберге? Вряд ли ему было бы позволено обойтись ослеплением. Но вот вопрос: был бы он гильотинирован, повешен, расстрелян или задушен?
Вам надлежит исполнить мой приказ,
Мне угождая, богу и стране,
Бесплодью обречённой гневным небом.
Вряд ли ему было бы позволено скитаться по пепелищам европейского континента. Остаться на одном из таких пепелищ навсегда — Арбайтсдорф и Алданстрой, Штуттгоф и Шосдорлаг — это запросто, но не более. Никто не стал бы охотиться за его прахом.
С Этеоклом и Полиником всё ясно — они в братской могиле. А что сталось бы с Антигоной и Исменой?
Разделились бы их судьбы? Такие обычные, такие банальные. Познакомилась бы Антигона с Баадером? Познакомилась ли бы Исмена с Любарским? Встретились бы сёстры в Палестине, каждая воюя за своё?
С Парнаса снежного нам просияло слово:
Злодея нам велит безвестного искать.
Антигона вряд ли дожила бы до наших пор. Она наверняка погибла бы где-то между Кубой и Вьетнамом. Или между Вьетнамом и Кубой — особенной разницы нет.
Исмена же могла бы и дожить. Осунуться, стать чьей-нибудь молчаливой прабабкой, вспоминать перед сном ужасы и мечты былых лет, круглосуточно мучиться беспричинной виной и в послеобеденные часы надеяться как можно скорее присоединиться к своим давнишним знакомым на Ваганьковском или Трумпельдорском кладбище.
Василий Полупанов
(использованы фрагменты трагедии Софокла «Царь Эдип»)
Фото: Freepik
