Про Клима я уже говорил.
Вам, конечно, интересно, приняли у него синопсис или нет. Конечно, приняли.
Он знает конвенции жанра и может форматно подать любую идею, и даже ту, которую я предложил ему в качестве заявки на немую чёрно-белую короткометражку для фестиваля «Сандэнс», известного тем, что русские фильмы там идут под титром
"OH THAT F..CKING MOCKING RUSSIANS BUT WHERE ARE THE BEARS AND THE BEARDS?".
Но Клим не всегда был таким цельным человеком.
Он родился в городе Переславль-Залесский, и его отец служил там в уголовной милиции.
От греха подальше Клима отправили прожить первые годы в закрытый военный городок к дедушке с бабушкой. Городок называется Снежинск и связан с атомной энергетикой. Въехать и выехать можно только по пропуску.
Естественно, как только Климу выдалась возможность, он оттуда выехал.
Но поехал он не в Переславль к отцу, который к тому времени уже ушёл из милиции, а поехал он в Москву, потому что туда устремилась его одноклассница, в которую он был влюблён, несмотря на то что она регулярно впадала в депрессию и уходила гулять по ночному городу одна.
Вскоре она сказала, что не любит его, но Клим к тому времени уже поступил на биологический факультет МГУ.
Довольно быстро он перестал понимать, что собственно ему делать дальше. Биологом он быть не хотел. Тогда он встал перед выбором — оставаться ему в Москве или нет.
Отец, ставший к тому времени подающим надежду художником-импрессионистом, упорно звал его к себе, говорил, что сможет пристроить в органы, но тут Клим познакомился с ещё одной девушкой, регулярно впадавшей в депрессию, и они вместе поехали на Урал тушить лесные палы.
Не знаю, что случилось с ним там, но когда он вернулся, он решил, что теперь его жизнь пойдёт по одному из двух сценариев.
«Либо я впишусь на продажу почек в Турцию, либо поеду в Америку чернорабочим».
Он сказал это, когда мы стояли на очереди в "Перекрёстке".
— Слушай, а купишь мне молока? В бутылке. Я верну.
Мы вернулись за молоком, потом пошли обратно на кассу, и тут он предложил: — А поехали со мной.
— Не люблю Турцию, там жарко, — сказал я.
— Да-да. И обе почки ты уже продал, остряк. Я про Америку.
Я сделал вид, что задумался. Вообще перспектива интересная, ничего не скажешь. Но не получится ли так, что мы приедем туда и тут же поймём, что совершили ошибку.
К тому же совершенно ясно, почему мы едем. Мы бежим от женщин. Точнее от того, что у нас с ними не клеится.
— Да, там можно сколотить немало баксов, а потом вернуться и открыть здесь средний бизнес.
— В смысле малый?
— Нет, средний. Это такой, который позволяет тебе говорить, что ты торгуешь не продуктами, а смыслами.
Тут-то я и не выдержал. В то время я был до одури увлечён отечественной фантастикой патриотического уклона, а именно — произведениями Вячеслава Рыбакова, ученика Стругацких, написавшего роман «Гравилёт Цесаревич».
Торговля смыслами казалась мне продажей родины. Я поспешил спросить у него, каков номер телефона его матери, о которой мы никогда прежде не говорили.
Оказалось, что номер у него есть, но он ни разу в жизни с ней общался. И даже не видел, потому что она оставила его отца, переславльского милиционера, а теперь художника-импрессиониста, когда Клима вынесли из роддома в голубой пелёнке на морозный воздух Средней России.
Я позвонил его маме и сдал с потрохами. Она отговорила его ехать в Америку.
И потому тот синопсис был про меня. Тем котом был я. Это наша личная история.
Эх кто знает, из какого сора растут стихи...
Глеб Буланников
