Круглосуточная трансляция из офиса Эргосоло

«Если он что-то хотел, роль или женщину, они безоговорочно становились его»

Актер Влад Маленко — о мужской харизме Высоцкого, его режиссерских амбициях и черепе в реквизиторской

Влад Маленко помнит, что Высоцкий хотел ставить в театре «Калигулу» и снимать кино про «Зеленый фургон». Уверен, что от современников он на том же расстоянии, на каком шестидесятники были от Маяковского. И надеется, что в Театре на Таганке восстановят его гримерку. Об этом актер и поэт, служивший в легендарной труппе Юрия Любимова, рассказал в интервью «Известиям».

— Вы много лет проработали в Театре на Таганке. Знаете все мифы и реальные истории о Владимире Высоцком. Про его взаимоотношения с Юрием Любимовым рассказывают разное. На что шел Любимов ради Высоцкого?

— Владимира Высоцкого на Таганку привела Таисия Додина, замечательная актриса с трагической судьбой. Она была его однокурсницей в Школе-студии МХАТ. Придя на прослушивание, Владимир Семёнович показался не очень удачно. Читал Маяковского, еще что-то, но не впечатлил Юрия Петровича. Любимов спросил: «А для чего же гитара? Может быть, тогда споете?» И он спел. «Это чьё?» — «Моё». Любимов попросил еще спеть и взял его.

А после ему позвонили: «Вы, Юрий Петрович, делаете ошибку». Далее версии, кто уговаривал чиновников оставить Высоцкого в театре, расходятся. Директор Таганки Николай Лукьянович Дупак говорит, что этим занимался он, а Любимов уверял, что это его заслуга. Он до последних дней был для Высоцкого как отец. А в театре не понимали, почему Владимиру Семёновичу многое сходит с рук.

— Говорят, Любимов мог забрать у кого-то роль и передать ее Высоцкому. Было такое?

— Было и не раз. Так было, когда Александр Калягин выпустил спектакль «Галилео Галилей», сыграл в нем главную роль. Любимов убрал его и поставил Высоцкого. После этого Калягин ушел из театра. Когда Эфрос ставил «Вишневый сад», на роль Лопахина утвердил Шаповалова. За месяц до выпуска Шапен (так Виталия Владимировича звали на Таганке) пришел в мастерские театра Моссовета, где шили костюмы. Швеи удивились его появлению: «А вы кто?» — «Шаповалов. На Лопахина». — «А мы шьем Высоцкому. Видите белый костюм? Он не вашего размера».

Шапен пошел в театр, где встретил Любимова и Эфроса. И сказал им: «Володя сыграет несколько спектаклей, потом укатит на концерты. А вы позовете меня». — «Но вы же будете играть?» — «Нет. Это всё нечестно и отвратительно», — сказал артист. Виталий Владимирович сам мне рассказывал эту историю. Она нанесла ему большую рану. В итоге случилось так, как он предрекал. Но второго состава у спектакля не было. Каждый раз ждали Высоцкого.

— Как Шаповалов после этого общался с Высоцким?

— Я спрашивал. Все-таки они рядом сидели в гримерке. Шаповалов сказал, что они поговорили. Шапен добрый был. Он на него не обижался.

— Но как два таких разных по фактуре артиста могли претендовать на эту роль?

— Шаповалов — большой, как медведь. А Высоцкий компенсировал недостаток фактуры мощной мужской харизмой и голосом. Если он что-то хотел, будь то роль или женщина, они безоговорочно становились его. Высоцкий мог нахрапом взять Эфроса. Устоять против такого напора было нереально. Но ближе к концу Высоцкий, по его выражению, спрыгивал с ролей. У него были дублеры во всех спектаклях, кроме «Гамлета».

Иван Сергеевич Бортник рассказывал мне, что однажды Высоцкий пришел к нему домой, а на глазах у него слезы. «Чего ты?» — «Представляешь, я пошел к шефу и сказал: «Я, наверное, уйду из театра». А шеф так легко: «Да уходите, я могу хоть сейчас подписать». И Высоцкий остолбенел. Он не ожидал такой реакции, думал, что Любимов его будет уговаривать. А тот: «Но вы знаете, все-таки иногда снисходите. Все-таки здесь ваши товарищи. И роль. Играли бы хоть раз в месяц «Гамлета». Ведь вы долго меня просили, уговаривали дать вам ее». Любимов мог найти нужные нотки.

Этот разговор не закончился увольнением. Высоцкий собирался и играл. Но он понемногу остывал к исполнительскому труду. Ему было тесновато. Иметь такое количество начальников над собой: завтруппой, режиссер, директор.... Он сам подумывал над постановкой.

— Что хотел ставить?

— Думал о Камю. «Калигула»... А еще хотел снимать кино. Вместе с Игорем Шевцовым работал над сценарием фильма «Зеленый фургон». Они писали, литрами пили кофе-чай, он загорелся этим произведением Александра Казачинского. Был заключен договор с Одесской киностудией. Потом началась катавасия какая-то с Госкино, наложился запой. Через пять дней после его смерти на киностудию пришла бумага, что он утвержден режиссером-постановщиком. «Зеленый фургон» всё-таки сняли в Одессе, только через три года. Играли Александр Соловьев и Дмитрий Харатьян. А режиссером был Александр Павловский.

— Как Юрий Петрович вспоминал 25 июля 1980 года?

— В пять утра ему позвонил Давид Боровский и сказал: «Вот и закончилась ваша борьба с актерами за Высоцкого». Такая фраза была.

— Жестокая.

— В театре очень много жестокого, а в жизни и того больше. В конце пути Высоцкого стали окружать люди, неравные ему по масштабу. К сожалению, они только и делали, что доили его. Они были, как полипы. Он намекал на это в своем творчестве. Например, в «Маскараде». «Вокруг меня сжимается кольцо, меня хватают, вовлекают в пляску. / Нет-нет, мое нормальное лицо все, вероятно, приняли за маску». При всей суете вокруг Владимира Высоцкого к финалу его привело олимпийское одиночество.

— Почему олимпийское?

— Здесь можно искать подтекст, пересечения, совпадения. Но факт остается фактом. В июле 1980-го в Москве была Олимпиада. О том, что 25 июля скончался Высоцкий, в прессе не сообщали. Маленькая заметка в одной газет и случайно попавший в кадр спортивной кинохроники плакат с надписью «Умер Высоцкий». Но этого хватило, чтобы сарафанное радио разнесло весть по всей стране. Владимир Семенович не вписывался в советские стандарты. Он сам был вершиной, Олимпом, который не покорить. Равных ему не было и нет до сих пор.

— Говорят, что в день похорон Высоцкого Юрий Петрович о чем-то разговаривал с могильщиками?

— Это очень грустная история. На церемонии прощания было очень много народа. Но среди всех присутствующих могильщики безошибочно определили, что Любимов главный. После похорон они подошли к нему и сказали: «Мы закопали его на 3 м. Чтобы подольше сохранился». Это была их дань любимому артисту. Есть в этой истории нечто шекспировское, мистическое. Эти ребята, как могильщики из «Гамлета».

Когда я играл «Ричарда III» в театре на Таганке, попросил реквизитора Ларису принести череп для мизансцены. Я рассчитывал, что это будет деталь от школьного скелета или что-то из папье-маше, но когда она вошла, почувствовал, что в ее сумке лежит настоящий череп. От него шла странная и страшная энергия. Я отказался с ним работать.

— Не с этим ли реквизитом Высоцкий играл Гамлета?

— С ним. Он брал его в руки, обращался к нему — «Бедный Йорик». А потом череп благополучно стоял на полочке у Ларисы.

— Как человеческие останки попали в театр?

— А кто его знает. Никто не мог вспомнить. Когда Давид Боровский для спектакля «Гамлет» придумал историю с могилой, на сцене появилась настоящая земля и настоящие кости. В советское время художники любили настоящую фактуру. Да и спокойно относились к этому.

— Как только Высоцкий умер, у него вдруг объявилось много друзей.

— Это история, как про Ленина и бревно. Кто только не нес его с Владимиром Ильичом. Хотя Высоцкий действительно сталкивался с большим количеством людей. Но близких было совсем немного. Лучшим его другом был Всеволод Абдулов. Очень уважал Владимир Семёнович Вадима Ивановича Туманова и бесконечно его слушал: у него сложная судьба, человек провел 20 лет в лагерях. Михаил Шемякин был близок с Высоцким к концу жизни. С ним он чувствовал себя на равных. Иван Сергеевич Бортник, с которым я дружил, тоже был близким другом. Называл его шутейно Вольдемаром или Вольдемариусом. А тот, в свою очередь, величал Ивана Сергеевича Ваняткой.

Кроме того, Высоцкий уважал его отца. Сергей Бортник возглавлял Гослитиздат. Был человеком образованным, знал Анну Ахматову, Бориса Пастернака. Даже был на диспуте Маяковского с Есениным, который проходил, кстати, в ресторане «Кама». Сейчас там зрительский буфет театра на Таганке.

Когда московские власти стали расширять Садовое кольцо, были ликвидированы трамвайные пути и собирались сломать театр, Любимов с Высоцким пошли отстаивать Таганку. Юрий Петрович говорил чиновникам, что в этом здании выступал Ленин, Маяковский с Есениным выпивали. А Высоцкий посмеивался: «И мы с Вознесенским. Так что не надо трогать». И театр сохранили.

— Но на театре даже нет таблички, говорящей об этом?

— Одно время я горел идеей повесить мемориальную доску на здание — «Здесь работал Владимир Высоцкий». Потом думал, что этого будет недостаточно. Придется писать еще и о том, что здесь служили Филатов, Золотухин, выступал Вознесенский, бывал Шукшин, сэр Лоуренс Оливье и другие. Досок будет много, как у Дома на набережной. В итоге отказались от мемориала.

Хорошо, что спустя много лет Таганский тупик, что за театром, все же переименовали в улицу Высоцкого. Одно меня удручает, в театре сделали мемориальный кабинет Юрия Петровича, а до гримерки Высоцкого руки так и не дошли. Гримерная — не музей. В ней даже я много лет занимал соседний столик.

— Это место вам досталось за особые заслуги?

— Мне оказал честь Виталий Владимирович Шаповалов. Сам бы я никогда такую дерзость себе не позволил. Шапен предложил: «Давай-ка собирай вещички и перебирайся из общей гримерки сюда». «Благословляю», — сказал Юрий Петрович. Так меня поселили рядом с Высоцким. Оставаясь один в гримерке, в особо трудные времена я поглаживал столик, стоящий справа и просил: «Володя, помоги».

— И помогал?

— Да, помогал. Мы сейчас от Высоцкого на таком расстоянии, на каком шестидесятники были от Маяковского. Спустя 40 лет после его ухода становится понятна величина и масштаб этого художника, поэта, артиста. У него была милость к падшим — то, за что его глубинно полюбил народ. Он никогда не был высокомерен по отношению к окружающим.

Мне кажется, главное качество Высоцкого — он был еще и добрый парень. Даже первый спектакль Таганки назывался «Добрый человек из Сезуана». Он и в друзьях своих видел светлое. Даже советовал использовать эти качества в ролях.

— Но роли бывают разные. Кому он советовал добрее?

— В 1979 году Михаил Швейцер снимал картину «Маленькие трагедии». Владимир Семёнович играл там Дон Гуана. На роль Моцарта режиссер пригласил Валерия Золотухина. И вот в театре он встречается с Высоцким, настроение хуже некуда. Оказывается, Валерий Сергеевич встретил на киностудии Смоктуновского, которого утвердили на роль Сальери. Иннокентий Михайлович поприветствовал Золотухина и сказал: «Валерий, видел ваши пробы Моцарта. Это отвратительно». И ушел. Золотухина трясло. Он стал сомневаться, хотел уйти из фильма. Ему даже в голову не пришло, что таким образом Смоктуновский мог уже репетировать Сальери.

На выручку пришел Высоцкий. Он посоветовал Валерию Сергеевичу построить образ Моцарта на том, каким был сам Золотухин, сыграть его солнечным и добрым. Эти слова очень помогли ему. Для меня Высоцкий таинственный, глубокий, мудрый. Но его упрощают и пытаются прилепить к попсе. Нельзя гения ставить в один ряд с легионом.

Зоя Игумнова

Источник

302


Произошла ошибка :(

Уважаемый пользователь, произошла непредвиденная ошибка. Попробуйте перезагрузить страницу и повторить свои действия.

Если ошибка повторится, сообщите об этом в службу технической поддержки данного ресурса.

Спасибо!



Вы можете отправить нам сообщение об ошибке по электронной почте:

support@ergosolo.ru

Вы можете получить оперативную помощь, позвонив нам по телефону:

8 (495) 995-82-95