Мёртвых любить несложно. Ты дорисовываешь за них взаимность. Они не могут разочаровать тебя, после того как ты признался. Здесь, конечно, вопрос, что считать мёртвым. Недавно я слышал, как один человек цитировал Ломоносова — в тот момент я подумал, что вижу то измерение человека, которое было им открыто — ровно то же самое, каким в Европе славилась эпоха Возрождения, говорившая, что человек может быть реализован всесторонне.
Михаил Ломоносов. Wikipedia.org
Мертво или живо советское кино?
На мой взгляд, оно, конечно же, мертво, причём оно не похоронено, а просто оставлено позади и забыто. То немногое, что мы о нём знаем, не выдерживает никакого сравнения с тем, сколького мы не знаем. Это касается и студентов киновузов и киношкол, которые знают чуть больше и чуть глубже, чем все остальные, — но знают маленький фрагмент, вырезанный из огромного полотна — кто как смог, в конъюнктурных или антиконъюнктурных целях — неважно: это как рассказывать историю любви, меняя лишь взгляд на то, где реперные точки.
У советского кино и времени, с которым оно шло в ногу — то впритир, то сбивая шаг, то опережая, то запаздывая, — был серьёзно закрученный роман. Сейчас бы сказали, что эти отношения были токсичны. И всё-таки дети рождались, и иногда они даже вырастали, отдавали всё лучшее, что у них было, и славно оканчивали жизнь в забытье, покрытые культурным слоем следующих поколений.
Для меня вопрос ясен. Мертво. Так же, как и современное российское кино (и какое угодно другое, даже то, которое снимают на мобильный телефон на острове Пасхи). Потому что жизнь — это акт бытийствования. Те из вас, кто что-то находит, неважно — новое или старое — осуществляет акт поднятия из мёртвых, как бы патетично это ни звучало. Пафос вообще обыденен, мне кажется. И он вызывает у нас неловкость именно тогда, когда мы делаем вид, что это не так, выпячивая его, словно бы это нечто удивительное. С чудесами, как будто, так же — как только придал чуду избыточное значение, оно сразу кажется надувательством — и поэтому кудесник, ангел, случайный прохожий не сделает его по запросу — так же, как ни один комик не пошутит смешно после просьбы рассмешить.
Другое дело: структуры думания мира. Как мы мыслим себя, окружающий мир, в каких красках, в каком музыкальном сопровождении, быстро или медленно (как стратеги или тактики — или наобум, впрочем, там тоже двоится на «авось» и «небось»).
Я изложу некоторую закоснелую модель мышления, которой сейчас движется общение в сфере кино. Это моё практическое знание — оно надуманное и раздутое, и не самыми глупыми людьми, в том числе — я единственно хочу его выложить, чтобы тайное стало явным, оно тут же потеряет заряд серьёзности, которым обладает — всё равно что дикпик, который на поверку оказывается всего-то слегка напряжённой человеческой плотью (ничем не хуже античных образцов, за исключением мастерства художников, с нею работающих).
Дело в том, что квнщики победили. Они сейчас триумфаторы искусства кино — и ровно поэтому это никакое не искусство, а сфера развлечения. И если употреблять в этом контексте слово «аттракцион», то только в смысле «парк аттракционов», а не «монтаж...». Иначе было в советские годы, когда победителями были вгиковцы.
Дальнейшие рассуждения имеют узкосоциологический характер, надеюсь, вы простите мне то, что я не думаю о том, чтобы увлечь вас.
Сперва, как полагается, цитата. Телевизонщики говорят, что это самая ценная часть материала. Она такая: «Выпускники ВГИКа самые заштампованные». Я это слышал заочно, а потом я услышал это лично от людей, с которыми работал. Важная деталь: это были квнщики.
В чём причина, кроме конкуренции двух кузниц кадров? (Кстати, интересно, что между квнщиками солидарность есть, а между вгиковцами — нет; вероятно, потому что КВН зарекомендовал себя как выгодная площадка для нетворкинга, в отличие от ВГИКа, где, как ни печально, главной сарафанной вестью становится чей-нибудь уход из жизни, нередко — добровольный).
Квнщики точно такие же заштампованные, как и вгиковцы. Причём квнщики на самом деле заштампованы крепче — точно так же, как вгиковцы в СССР. Потому что квнщики существуют в таком же романе со временем, как вгиковцы в СССР. Что касается вгиковцев, то они скорее не заштампованы, а фрустрированы — от невозможности заниматься профессией по причине того, что живут не в реальном времени, а во сне о «золотом веке», в котором Тарковский гонял актёров, как сидоровых коз, и они были ему благодарны за просвещённый абсолютизм.
Некоторое время, по выходным, я выделял пару часов, чтобы, упав в медитацию, поразмышлять, как разрешить эту проблему. Однажды, играя в сычуаньский маджонг, я спросил у своей подруги, которая в тот момент работала на «Союзмультфильме», какой она видит выход из сложившейся безвыходной ситуации. Её ответ показался мне разумным: она сказала — «нужно просто поспать», — но я, увы, никогда не слушал женщин, вследствие чего детей у меня нет, соответственно, плодовитым я себя назвать не могу, а что стоят слова холостяка, который ни за что не отвечает?
Мои мысли находились в дипломатическом русле. Я думал, как примирить обе эти стороны, как их связать (вы можете сказать, что есть альтернатива в виде киношкол, но в основном их учредили те же самые выпускники ВГИКа). Я пришёл к выводу, что сделать это невозможно, а если всё-таки обязательно — и мне нужно найти связи — то это будет общий опрос под названием «Назовите три ваших любимых фильма с Джейсоном Стэтхэмом, Джеки Чаном и Эдди Мёрфи».
В целом, изложенная мною дихотомия ложная, и никакая связь, кроме «я человек — ты человек», — не живуча.
Но если уж на то пошло (в конце концов, я успел поучиться во ВГИКе и поработать с квнщиками), то мои любимые — это «Адреналин», «Городской охотник» и «Золотой ребёнок».
Глеб Буланников
