Федор Добронравов ностальгирует по советским героям, не устал от «Сватов», но считает себя в первую очередь театральным актером. Об этом народный артист России рассказал «Известиям» в преддверии своего творческого вечера, который состоится 26 сентября в Московском международном Доме музыке.
— Почему вы решили устроить творческий вечер? Зачем вам это?
— Я так долго к этому шел и так боялся! Для меня само название «творческий вечер» ответственно. Но было много просьб его устроить. Это и склонило меня к положительному решению. Но я отказался от стандартного формата, в основе которого поэзия и музыка. Мне понравилась демократичная обстановка, которую я наблюдал на вечерах своих друзей, когда зрители задают вопросы, а артист отвечает. Здесь будет нечто подобное. И, конечно, я расскажу что-то о себе, есть же счастливые люди, которые не смотрят телевизор и понятия не имеют, кто такой Федор Добронравов. Таких много.
— А петь будете?
— Песни тоже будут. Многие, правда, не верят, что я пою сам. Признаюсь, своего пения я тоже стесняюсь и не считаю себя певцом. Пою для себя, для родственников... К сольной программе, как у Дятлова, Безрукова или Певцова, я еще не готов.
— Ваши сыновья — популярные актеры Виктор и Иван Добронравовы — много снимаются, и вот мы, наконец, увидим вас вместе на экране. Недавно закончились съемки фильма «От печали до радости», где вы выступаете продюсером. Каково это — играть с детьми?
— Однажды, когда я снимался в «Сватах» в Крыму, ко мне в гости приехала вся семья, и режиссер Андрей Яковлев придумал маленький эпизод, чтобы я сыграл его вместе с сыновьями. Но настоящих совместных больших ролей еще не было ни разу.
Зато я с Виктором и Иваном играю в спектаклях. Но в «От печали до радости» мы впервые появимся втроем, чему я рад, давно хотелось в кино с сыновьями поиграть. Хотя и ответственно, ведь не знаешь, что выйдет после монтажа.
— Почему именно эта история вас троих объединила?
— Мне нравятся сценарии Алексея Бородачева. В его фильмографии — «Жили-были», «Как Витька Чеснок вез Лёху Штыря в дом инвалидов». После «Жили-были» мы попросили Алексея создать что-то на производственную тему, которая незаслуженно забыта. Я вырос на таких картинах. Были же фильмы, которые определяли человеческие судьбы. После просмотра ленты, скажем, про завод люди сознательно меняли свою судьбу, поступали учиться на токаря, фрезеровщика. Сейчас такого нет, мы куда-то бежим, в кого-то стреляем, догоняем — такого в избытке. Одни детективы.
— Это плохо?
— Считаю неправильным такой перекос. Наверное, подобное кино приносит деньги. Вот мой последний фильм «Жили-были» ни копейки не заработал, хотя взял много призов на различных фестивалях. Недавно в Сингапуре его приняли со слезами и овациями, потому что в нем затронуты общечеловеческие ценности. Дружба, любовь — вечны.
Хочется снимать такое кино, которое сам любишь. В памяти простые советские картины, где нет вторых, третьих, двадцать пятых планов, никто никого не убивает и не спит в летаргическом сне полфильма.
— А как вы относитесь к тому, что в нашем кино не так просто выйти из определенного амплуа? Даже в новом «От печали до радости» ваш герой вновь мужик-трудовик, победитель заводских конкурсов…
— Много лет подряд мне предлагали персонажей комедийного плана. Вот это хочется изменить. Сейчас я довольно часто отказываюсь от ролей, потому что хочется попробовать себя в разных жанрах. В Голливуде сами артисты могут влиять на выбор героя, им позволено экспериментировать. Комик вдруг создает трагический образ, и наоборот. В России такого пока нет. Режиссерам, наверное, удобнее следовать сформированному стереотипу.
— Народная любовь к вам пришла после сериала «Сваты». Сейчас зрители ждут седьмой сезон. Вы не устали от этого проекта?
— Не устал. В «Сватах» великолепные партнеры, режиссер, сценарий, в нем нет ничего, кроме добра, — ни политики, ни крови. Наверное, народная любовь из-за этого и пришла. В какой-то период, после того, как мы сняли уже шесть сезонов, я предложил завершить проект или сделать перерыв. Ведь шесть лет подряд мы занимались только этим сериалом. Но прошло пять лет, и я понял, как зрители полюбили его, нас постоянно спрашивают, как дела у героев, будет ли продолжение. Тогда мы решили возобновить съемки.
Из-за геополитических неурядиц пришлось два года снимать в Белоруссии. Всё было прекрасно, персонажи все остались, новые появились, но опять пришлось приостановить работу. Надеюсь и молюсь, что мы скоро все доснимем. Пока что готова половина сезона.
— Как думаете, какие темы и герои сегодня интересны зрителям?
— Мне кажется, современного героя нет. Он размытый, неопределенный. Можно, наверное, сказать, что полицейский, следователь стал героем. Но это тоже навязанный образ. Мы сами себе его придумали. Может, потому что были лихие 1990-е, когда на улицах стреляли и процветал бандитизм. Видимо, это эхо тех дней.
По большому счету сейчас нет героев, подобных тем, в которых мы играли. У меня была настольная книга «Тимур и его команда», еще кумиром мальчишек был Чапаев... Этим героям хотелось подражать. Гагарин, наша хоккейная сборная, которая всех побеждала...
— Правда, что зрители сегодня хотят лишь развлекательное, легкое кино?
— Мне кажется, это обман, что люди хотят развлечений. Я вижу это по театру. Философские спектакли встречают забитые зрителями залы, люди хотят сопереживать. Это же наша ментальность. Русским надо душами соприкасаться.
— У американцев и европейцев нет души?
— Мне кажется, что в Америке и Европе больше любят отдыхать, нежели работать. Их отдых доведен до высокого уровня. Мы же даже после тяжелой работы собираемся на кухне и говорим по душам. Нигде в мире так не делают! Нет у них культуры общения, ты — это ты, я — это я. У нас менталитет такой. Мы должны делиться своими мыслями, душевным состоянием.
— Вы давно служите в Театре Сатиры. Стал ли он для вас за это время домом или это уже устаревшее понятие?
— Я без театра-дома вообще не могу. Был период, когда я ушел из «Сатирикона», чтобы почувствовать себя свободным. На то время мне так хотелось. Нет, я ни с кем не ссорился, ушел честно, ввел вместо себя актера… Но когда походил три месяца по Москве в невесомости, без «своего» места, мне стало очень некомфортно. Звонок от Александра Анатольевича Ширвиндта, который пригласил меня в Театр Сатиры, стал судьбоносным. Уже 15 лет играю там и не могу без него. На сегодняшний день мне хорошо.
Театр — такая неосязаемая вещь, его невозможно пересказать. Это фильм можно пересмотреть, а спектакль от спектакля отличается. Театральные фанаты знают любимые постановки до мелочей и ловят кайф от того, что сегодня было по-другому, чем в прошлый раз. Я играл с Евстигнеевым и не могу пересказать, насколько он был прекрасен. Космос!
— Вы чувствуете себя больше театральным или киношным актером?
— Всё, что я умею, — это театр. Да я и не знаю суперкиношных актеров. В театре я репетирую годами, оттачиваю интонации, голос, движения. В кино же пришел и за один раз, если умеешь, всё делаешь. Это раньше уезжали на съемки на полгода в экспедицию, обживали костюмы, репетировали. Сейчас такого нет. Фильм «От печали до радости» мы сняли за 29 съемочных дней. Гораздо легче было бы, если бы нам дали полтора-два месяца.
— Вы как-то сказали, что актеры мало чем отличаются от детей. Мол, солидному, серьезному человеку «играть» в голову не придет.
— Да, только дети могут играть и создавать иллюзию в себе. Взрослому человеку, если он не актер, несвойственно создавать миры вокруг себя. Причем в этот момент актер такой уязвимый, ранимый, можно что угодно с этим человеком сделать. Как с ребенком. На сцену выходишь, душу открываешь, и всё — ты уязвим. Все наши «старики» — и Ширвиндт, и Аросева, и Державин — как дети, до конца. Актерство — это вирус, при котором душа не стареет никогда.
Анна Позина
