Кто сказал, что красота — это порядок? Что ж, порядок всегда был соблазнителен: ровные линии, геометрические формы, симметрия, словно кто-то выстраивал мир по линейке и циркулю, боясь лишний раз задеть край бумажной реальности. Но хаос… хаос танцует. Без партитуры. Его не выстраивают, он возникает, как снежный вихрь посреди пустыни. Мы видим его в растерзанной бумаге под ногами, в осколках бутылок дешёвого портвейна на асфальте, в трещинах стен, которые, словно вены истории, проступают через фасад современности.
Но почему хаос завораживает? Возможно, потому, что он обманчиво честен. Он бросает вызов нашему мозгу, жаждущему упорядочить всё и вся, навести светскую чистоту на балу случайности. Вот они — крошащиеся берёзы осенью, их кора, похожая на исписанный стихами дневник какого-то невидимого лирика. Вот — абстрактная картина, написанная рукой художника, который сам не знает, что творит. Или знает, но молчит.
Возьмём улицу. Самую обычную, в спальном районе большого города. Заброшенные машины, покрытые слоем уличной пыли, напоминают скульптуры футуристов — что-то из мира, где время остановилось, но жизнь всё равно продолжается. Люди проходят мимо. Одна бабушка ругает подростков, бросивших пустую пачку чипсов на тротуар, но не замечает, что этот хлам красиво контрастирует с окрестными старыми деревьями. Линии беспорядка, линии реальности. А что если посмотреть на это под таким углом?
И ведь не просто так самые знаменитые работы современного искусства часто рождаются из… мусора. Буквально — трэш. Что делать ещё с этой нелепой и неизбежной горой пластика, кроме как вписать её в новую мифологию, манифестирующую реальность? Они стали чем-то вроде археологических артефактов, живыми и неживыми одновременно. В этом есть что-то от русской тоски — постапокалипсис не за горами, а эстетика всё ещё живёт в сломе цивилизации.
Ладно пластик, а давайте поговорим о натурализме в его чистейшем изводе.
Ведь ничто не создаёт хаоса так изящно, как природа. Она не строит свои картины под мраморные залы, ей плевать на белый куб галерей. Каждая ветка, согнутая под своим углом, каждый лист, полусгнивший на земле, — это вызов нашему мозгу, привыкшему искать закономерности. И если лес — это дух ветвящегося анархизма, то горы — это воинственное начало, разрушающее любые структуры. Их линии рвутся, как струны. Камни, хаотично раскиданные по долине, словно забытые богами.
В русском духе природный хаос всегда воспринимался с нежностью. Берёзовые рощи в снегу, заборы, которые облезают под натиском метели, заброшенные деревни. Мы смотрим на это и чувствуем странное тепло. Как будто хаос — это дом, в который хочется вернуться. Потому что это и есть жизнь.
А мегаполисы — самые непредсказуемые полотна. На первый взгляд они холодны и математичны. Архитекторы, урбанисты, весь этот новый технофетишизм стремится к совершенству. Но город всегда сопротивляется. Случайность врывается даже в самые вылизанные пространства: граффити на новом фасаде, сломанные качели в детском парке, потёки краски на стене.
Стеклянные башни, отражающие советские хрущёвки. Мосты, которые ведут куда-то. Выцветшие объявления о продаже квартир, наклеенные поверх рекламы новых банков. Это — симфония случайностей, и каждое звено звучит особенно ценно для того, кто проходит мимо этих абстракных нот каждый день, каждый вечер, каждое утро.
Человек не умеет жить без порядка. Даже в самом хаотичном пространстве мы пытаемся создать структуры, искать узоры. Это наше проклятие и наш дар. Мы рисуем круги там, где их нет, придумываем истории, чтобы оправдать нелепые события. Хаос становится красотой только тогда, когда мы учимся видеть его таковым.
Возьмите, к примеру, японский принцип ваби-саби — находить прекрасное в несовершенстве. Разбитая чашка, склеенная золотом, не менее красива, чем новая. Но и русская традиция в этом смысле прекрасна. Наш взгляд на хаос более меланхоличен, но не менее глубок. Мы любим приручать его через творчество, через воспоминания, через тёплую ностальгию, убаюканную Тарковским.
Порядок скучен, он не оставляет места для случайностей, а значит, для чуда.
Смотреть на хаос — значит видеть больше, чем мы привыкли. Значит чувствовать жизнь в её сырой, необработанной форме. Но это и есть плоть жизни, её могущественная, первозданная форма. Замечать и ценить эту наготу мироздания — особый смак, достойный самых прошаренных наблюдателей.
Леонид Ткачёв
