Исполняется 90 лет со дня рождения Николая Каретникова — одного из главных представителей авангарда в серьезной российской музыке ХХ столетия. При жизни его музыка исполнялась редко: сказывалась предвзятость советской цензуры. Лишь относительно недавно мы стали по-настоящему открывать для себя Каретникова. Сын композитора Антон, директор Фонда Николая Каретникова и арт-директор Центра Вознесенского, рассказал «Известиям» об отце и о том, как сохраняется его наследие.
— В одной из посмертных статей Николая Каретникова назвали «самым неизвестным из крупнейших российских композиторов», а в другой написали, что большинство его сочинений еще предстоит оценить мировой аудитории. Вы разделяете это мнение?
— Да, очень многое из написанного отцом еще ждет своего часа. Он был новатором, модернистом, имел и в жизни, и в творчестве свои строгие идеалы. Так, открыв для себя композиторов Новой венской школы, на всю жизнь остался верен системе серийной додекафонии. Эта техника стала его убеждением. Не пошел ни на какие компромиссы — внутренний кодекс не позволил.
— Понятно, что сослагательного наклонения в искусстве не существует, но если бы он не умер так рано — в 64 года, его музыкальное наследие ждала бы иная судьба?
— Смерть остановила маховик, который начал раскручиваться: в начале 90-х отец стал выездным, прошли концерты в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, в городах Германии. Всё было завязано тогда на личных контактах и интересе к его личности, а не только к музыке. Он писал сложную музыку, которая требовала серьезной работы и от исполнителей, и от слушателей. И в первую очередь от самого композитора — надо сказать, писал он медленно. В СССР негласный запрет на его сочинения длился более 20 лет — с окончания оттепели.
— Но при этом с советской властью у Каретникова были, говоря словами другого классика, «разногласия чисто стилистические», не так ли? Он же не был диссидентом в прямом смысле слова, как, скажем, Александр Галич, его близкий друг и крестник?
— Это была, скорее, внутренняя эмиграция. Уезжать из страны отец не собирался. На кусок хлеба приходилось зарабатывать музыкой для кино и театра, сотрудничал с ведущими режиссерами: Хуциевым, Хейфецом, Аловым и Наумовым. С Юрием Любимовым работал над спектаклем «Десять дней, которые потрясли мир». Авангардное, этапное для русского театра зрелище! Отец относился к этому серьезно, по заказу мог писать любую музыку: в его портфолио более ста работ. Мастерски владел оркестром, любил с его помощью создавать сверхреалистические эффекты: удар молота, треск огня, крики чаек. Считал, что пишет не музыку к фильму, а музыку фильма, много размышлял над музыкальной драматургией и все-таки считал это другой профессией. А многие имеют о нем представление лишь по «Бегу», «Скверному анекдоту» и «Прощай, шпана замоскворецкая...»
— И не знают, что Каретников — это еще и автор духовной музыки…
— Он был глубоко верующим человеком. И в своей книге подробно и откровенно пишет об этом: «К Господу я пришел благодаря Баху. А в 54-м году купил пластинки с записью «Страстей по Матфею» и, для того чтобы понять, как музыка Баха соотносится со словом, вновь открыл Евангелие». Ему стало ясно, что его музыка соответствует не слову, а духу слова. И он был убежден, что нашу страну может спасти только вера.
— Я слышал, что ваш отец задолго до появления интернета предсказал то, что мы наблюдали в период пандемии коронавируса, когда артисты из разных точек сливались в едином хоре…
— Он получил патент на идею всемирного концерта. В 1987 году Каретников написал статью о принципиально новой возможности организации концертов классической музыки. Тогда стали популярны телемосты, и он писал о том, что музыкантам и публике необязательно находиться в одном месте, они могут видеть дирижера и друг друга на больших экранах и исполнять одно сочинение одновременно на пяти континентах. Эта акция позволила бы человечеству осознать себя как единое целое.
— Будет ли юбилей Николая Николаевича отмечаться как-то официально?
— Концерт с мировой премьерой его последнего произведения, Второй камерной симфонии, который планировался в Московской консерватории силами ансамбля «Студия новой музыки», должен был стать главным юбилейным событием, пока перенесен на осень. Но зато в мае в «Издательстве Ивана Лимбаха» вышел сборник мемуарной прозы отца «Темы с вариациями» (1990 г.). От первого прижизненного издания это отличается тем, что книга расширена и обновлена — и текстами, и фотографиями с комментариями, и вступительной статьей поэта и философа Ольги Седаковой.
Фирма «Мелодия» опубликует в этом году три произведения Каретникова на цифровых площадках. Это архивные записи. Например, к записи первого исполнения Четвертой симфонии в СССР, осуществленной Геннадием Рождественским в 1985 году, можно предъявить претензии, поскольку эта музыка требовала от исполнителей бóльшего количества репетиций и высокого профессионализма, оркестры в то время не имели достаточной практики исполнения современной музыки. Но сам факт исторический и заслуживает внимания. И еще идут переговоры о переиздании монографии Александра Силицкого «Николай Каретников. Выбор судьбы» издательством «Композитор». Это академическое исследование, рассчитанное в первую очередь на специалистов, будет интересно всем, кто увлечен современной музыкой.
— Какими тремя прилагательными вы бы охарактеризовали своего отца?
— Он был очень живой, очень нервный и очень веселый. Воспринимал жизнь как чудо. Это удивительно, ведь вся его музыка глубоко трагична и он трагически переживал, что все его основные сочинения лежат в столе, без перспективы быть исполненными. И при этом был задорным и деятельным человеком, считавшим уныние тяжким грехом. Еще в молодости с отцом произошел случай, закаливший его характер. Дмитрий Шостакович, услышав по радио Вторую симфонию Каретникова, по собственной инициативе рекомендовал ее знаменитому дирижеру Евгению Мравинскому. Отец приехал к нему в Ленинград, заложив ради этого в ломбард тещины серьги.
Мравинский сказал, что он стар и болен, и это сочинение отца отнимет и у него, и у его оркестра все силы. Но попросил написать специально для него что-то не слишком сложное, на полчаса звучания. Через полтора года отец привез ему свою Третью симфонию. Мравинский послушал фортепианную запись, изучил партитуру и честно сказал, что эта музыка «не его романа». Каретников, конечно, расстроился: «У меня нет надежды ее услышать!» На что великий дирижер ответил, что Шуберт умер, так и не услышав ни одной своей симфонии. Это, конечно, веский аргумент, который как-то поддерживал отца. Сам Шуберт!
К сожалению, Каретников так и не услышал своего главного произведения — оперы «Мистерия апостола Павла», над которой работал больше 20 лет. На это сочинение об обращении римлян в христианство его благословил отец Александр Мень, прихожанином которого он был больше 25 лет. Первое концертное исполнение «Мистерии» состоялось только через год после смерти автора, в 1995 году, в Ганновере. Дирижировал Валерий Гергиев. После маэстро сказал, что это была самая сложная партитура, которую он держал в руках...
Влад Васюхин
