Все мы верили в детстве в существование Деда Мороза. И большинство из нас со временем от этой веры отступилось. Но по-прежнему каждый Новый год в каждый дом приходит ощущение грядущего волшебства. Как так происходит? И сущетвует ли Дед Мороз на самом деле? Читайте об этом рассуждения Эрика Каплана в нашей статье.
Дмитрий Меньшиков, редактор "1001.ru".
Вопрос о том, существует ли Санта Клаус (или Дед Мороз), редко всерьез волнует взрослого человека. Но раз в году очень многим из нас хочется прожить несколько дней с ощущением того, что старый волшебник и правда где-то в пути. Сценарист и продюсер сериала «Теория большого взрыва» Эрик Каплан в книге «Санта действительно существует?» весело и занимательно рассказал о том, как философы, мистики и нейробиологи во все времена пытались примирить рациональное с иррациональным.
Возможно, плоха не вера в Санта-Клауса (хотя и она тоже), а то, что она заставляет нас делать. Возможно, из-за нее мы рискуем попасть в беду. Я не имею в виду, что над нами будут насмехаться философы, — я говорю о настоящих неприятностях. Мы можем потерять деньги.
Лучше всего данный принцип отражается в понятии практической рациональности. Грубо говоря, ее суть заключается в том, что, если вам чего-то хочется, вы должны найти способ это получить. А если у вас слишком много желаний, вам нужно пересмотреть свои убеждения, которые помогут вам получить все, что вы хотите, а заодно убедиться, что вы последовательны в этих желаниях, — иначе за всю жизнь вы так и не почувствуете удовлетворения. Например, если вам больше хочется съесть кусок пиццы, чем выпить стакан колы, вы не можете одновременно больше хотеть колы, чем пиццы. Что бы вы ни предпочитали, одно не должно противоречить другому. Точно так же и ваши убеждения должны быть последовательными. Иначе вы рискуете потерять деньги и жизненные шансы. Все, что вы цените, можно разрушить нерациональным поведением или приумножить рациональным.
Любая теория в начале своего существования кажется очень простой, но со временем запутывается и усложняется. Одни мыслители выдвигают опровержения, другие отметают их, делая свою теорию все тоньше, сложнее и подробнее. А затем она умирает. Вернее, перед смертью она еще некоторое время живет в специальном заповеднике для теорий, которые стали слишком сложными и не могут выжить в дикой природе. Такие заповедники обычно называют университетами. Практическая рациональность тоже прошла все эти этапы и на сегодняшний день существует в изощренной форме, называемой теорией субъективно ожидаемой полезности. Согласно ей, мы относимся к каждому состоянию окружающего мира с определенной степенью одобрения и принятия, а также верим, что любое наше действие изменяет такое состояние мира. Чем рациональнее мы действуем, тем больше становится произведение значений уровня одобрения и вероятности изменений. Это называется максимизацией нашей субъективно ожидаемой полезности.
Как она работает? Представьте, что в мире есть что-то очень плохое и существует способ предотвратить это, не требующий никаких затрат. В подобных обстоятельствах мы должны выбрать именно такой способ. Иными словами, если вы не хотите, чтобы весь мир взлетел на воздух, и вы можете помешать этому, пошевелив мизинцем, и такое шевеление мизинцем ничего вам не будет стоить — то шевелите скорее!
Или, к примеру, вы любите апельсины и перед вами стоит автомат с двумя кнопками. Нажмете на первую — выпадет один апельсин, на вторую — два. Стоимость нажатия обеих кнопок одинакова. Раз так, при прочих равных вам стоит нажимать на вторую кнопку — если, конечно, вы не найдете способ получить желаемое, вовсе ни на что не нажимая. Возвращаясь к Санта-Клаусу, можно сказать, что взрослому человеку лучше в него не верить, потому что действия, связанные с этой верой (например, развешивание носков на каминной полке), вряд ли приведут к достижению желаемой цели. То есть такие действия неэффективны. Мысль о том, что вера в Санта-Клауса ущербна с практической точки зрения, отлично сочетается с нашим представлением о том, что в него верят только сумасшедшие или лжецы. И то и то является ошибкой в действиях, а не в мышлении.
Но можно ли назвать практическую рациональность лучшим способом прожить жизнь? Одна из самых известных рождественских историй в мире доказывает нам, что нет. Я говорю о рассказе О. Генри «Дары волхвов». Это история о двух новобрачных — девушке, которая гордится своими прекрасными длинными волосами, и молодом мужчине, чья самая большая драгоценность — роскошные карманные часы. Оба очень бедны, но каждый хочет подарить другому что-то на Рождество. Наступает рождественское утро, и муж делает жене подарок — красивый, но очень дорогой гребень для волос. Она удивляется, на какие деньги тот ее купил, и муж признается, что он продал свои часы. Тогда жена дарит ему свой подарок — цепочку для часов. На вопрос, откуда она взяла деньги, девушка отвечает, что остригла и продала волосы.
Как вам кажется, какое будущее ждет эту семью? Лично я думаю, что их жизнь окажется счастливой, хотя бы если судить по моей собственной эмоциональной реакции. Я был бы не прочь оказаться на месте одного из влюбленных, о которых написал О. Генри, пускай они и получили абсолютно бесполезные подарки — расческу для отсутствующих волос и цепочку для отсутствующих часов. Окончилась бы эта история лучше, окажись наша парочка более рациональной? Если бы они придерживались принципа максимальной рациональности, то сначала спросили бы друг у друга, чего хочется каждому, а потом купили бы оба подарка вскладчину. Или, что еще вероятнее, просто подарили бы друг другу деньги. Или, раз уж оба они оперируют примерно равными суммами, просто оставили бы вырученные средства себе, и каждый купил бы то, что хочется ему. То есть, если я захочу сделать своей жене самый рациональный подарок на свете, я должен купить что-то на собственные деньги самому себе и позволить ей поступить так же. Но ведь такой жест уже не будет подарком! Он превратится в обычную покупку. Задумайтесь о том, что делает подарки такими приятными: это всегда что-то неожиданное, что-то, о чем мы не просили, что укрепляет важные для нас отношения, а не удовлетворяет наши мелкие прихоти. Ни одна из характеристик подарка не соответствует теории практической рациональности.
Если задуматься, то Рождество как будто специально создано для того, чтобы мы отошли от практической рациональности как можно дальше. Во-первых, оно посвящено рождению Иисуса Христа, который, если верить источникам, считается даром Бога всему человечеству. Соответственно, сначала сам Бог отказался от практической рациональности, а затем Его примеру последовал и Иисус, который довольно иррационально пожертвовал своей жизнью (я не христианин, потому прошу простить мне некоторые вольные обороты). Через восемнадцать с небольшим столетий после этого события вышла «Рождественская песнь в прозе» Диккенса. Ее герой, Эбенезер Скрудж, считает, что не следует подавать деньги нищим, ведь это побуждает их жить дальше, в то время как в их ситуации самым логичным выходом было бы умереть. Однако затем при участии трех духов Рождества он узнаёт, что если придерживаться в жизни исключительно практической рациональности, то в конце концов можно превратиться в несчастную бесформенную тень, в призрака, прикованного к сундуку с деньгами. Иисус учит нас, что единственный способ обрести себя — это потерять себя. Скрудж показывает нам, что для того, чтобы прожить счастливую жизнь, не нужно искать способы прожить счастливую жизнь. Влюбленные из «Даров волхвов» понимают, что бессмысленный подарок — самый лучший. Ни один из этих примеров не имеет отношения к практической рациональности.
Еще одна щекотливая и очень неоднозначная вещь — эмоции. Существует множество причин, почему я могу хотеть испытывать искренние эмоции. Они помогают устанавливать взаимоотношения с другими людьми. Они сами по себе приятны. Они полезны для здоровья. Однако я не могу сознательно заставить себя почувствовать искреннюю эмоцию, потому что искренность — это по определению естественное явление. Допустим, я прочитал в журнале, что для здоровья полезно трижды в день спонтанно рассмеяться. Если я сяду, сконцентрируюсь и заставлю себя захохотать, принцип не сработает, ведь на самом деле я буду слишком серьезен. Смех невозможно запланировать. Жизнь, основанная только на расчете, слишком суха. В ней нет места ни радости, ни горечи.
Если вам скажут «Единственный способ стать счастливым — не пытаться стать счастливым», ваше сознание начнет метаться между двумя возможными решениями: пытаться все-таки или нет? По крайней мере, для того чтобы оценить правильность этого совета, вам нужно будет отметить момент, в который вы не пытаетесь. Тарский и Рассел пробовали бороться с интеллектуальными парадоксами, проводя различия между непосредственно мыслями и мыслями о мыслях. Точно так же теоретики рационального выбора создают для устранения парадоксов новые концепции, объясняющие, почему для того, чтобы быть рациональным, нужно иногда не быть рациональным. Например, Йон Эльстер вводит понятие «внутреннего побочного преимущества». Если у вас бессонница и вы изо всех сил пытаетесь заснуть, у вас ничего не выйдет — вы так и продолжите бодрствовать. Вместо этого вы должны начать считать сон «внутренним побочным преимуществом» и попытаться делать что-то другое, к примеру считать овец. На самом деле вам совсем не интересно, как много овец пройдет перед вашими глазами, но вы считаете их, поскольку знаете, что это настраивает вас на сон и помогает заснуть.
© Antonio Mari
Рациональный человек, который пытается вести себя иррационально, похож на логика, использующего системы Рассела или Тарского, чтобы избежать парадокса. В какой-то момент Тарскому приходится понять смысл выражения «Это предложение неверно», чтобы сформулировать, как его избежать. Точно так же приверженец рационального выбора, пытающийся действовать спонтанно, осознает, что спонтанность — это внутреннее побочное преимущество и что на самом деле нужно пытаться не пытаться его получить. Чтобы попытаться, я не должен пытаться. Но если я пытаюсь достичь успеха (путем отсутствия попыток), то мне периодически надо как-то оценивать свой прогресс. Я должен проверять, насколько я приблизился к спонтанности, и, если что-то пойдет не так, внести изменения в свои действия. По сути, мне нужно разделиться надвое: одна половина станет считать, что пытаться быть спонтанным — нерационально, а вторая половина забудет об этом и все-таки попытается! Рациональная теория нерациональности разделяет нас не только на внутреннем, но и на общественном уровне. Существует множество примеров того, как группа людей стремилась к общей цели, но не достигала ее, потому что каждый думал о личной выгоде. Такое часто происходит, когда людям нужно делиться чем-то друг с другом.
В XIX веке в Англии произошла так называемая трагедия общинного поля, которая была вызвана как раз парадоксальной логикой. Британские фермеры активно пользовались общинными полями (то есть землями, которые не принадлежали никому). Любой человек мог выгнать туда свой скот и оставить его пастись. При этом каждый фермер рассуждал так: если взять небольшой кусочек поля, примыкающий к моей ферме, и огородить его, то у меня будет и собственное место для выпаса, и общинное поле. Проблема заключалась в том, что такие мысли пришли в голову абсолютно всем. Общинные поля поделили, и фермеры в итоге остались внакладе. Эти люди — так же как и те, что пытаются достичь спонтанности и потому не достигают ее, — повели себя рационально и в результате потеряли все. Как же нам решить эту проблему? Один из вариантов — создать тайное общество, группу мудрых философов (то есть вас и ваших друзей), которая будет рассказывать фермерам, что общинными полями управляет невидимая фея Общиния. Она ездит на волшебной мыши, носит корону из боярышника, а если кто-то покушается на ее поля, тут же награждает нарушителя неоперабельным раком глазного яблока. Теперь фермер, которого рациональность заставляет отгородить для себя часть пастбища, не станет этого делать из страха перед Общинией. Вы со своими друзьями придумали откровенную чушь, но полезную для всех.
«Трагедия общинного поля» осталась в далеком прошлом, но не так давно, в XIX веке, человечество столкнулось с другой проблемой глобального характера. Старый образ жизни с его бескорыстными и спонтанными взаимоотношениями между людьми и обоюдной щедростью постепенно заменялся новым порядком — четким и рациональным. Об этом говорили не только консерваторы. Карл Маркс, не имевший никаких склонностей к консерватизму, писал в своем «Манифесте коммунистической партии»: все, что казалось нам привычным и стабильным, тает на глазах. Капитализм заменил человеческие отношения, основанные на чувствах и взаимности, экономическими, строящимися на деньгах. И тогда несколько мудрых жителей Нью-Йорка решили создать легенду, чтобы остановить постоянное давление на культуру и позволить людям видеть мир не таким приземленным и прагматичным (это было что-то вроде нашей фантазии о фее Общинии). Как рассказывает историк Стивен Ниссенбаум в своей книге «Битва за Рождество» (Battle for Christmas), такая легенда появилась в кругу богатых ньюйоркцев, выходцев из голландских семей, среди которых были, в частности, Вашингтон Ирвинг и Клемент Кларк Мур. Уже в начале XIX века этих людей беспокоил тот факт, что их некогда мультикультурный город может стать безликим и скучным. Чтобы предотвратить такое, они изобрели Санта-Клауса. Конечно же, они не выдумали его полностью, как мы — фею Общинию. Они объединили несколько сказочных персонажей Северной Европы (например, Криса Крингла и кнехта Рупрехта), добавили в эту смесь распространенную среди бедняков традицию приходить в Рождество к особнякам богачей и петь до тех пор, пока им не дадут еды и пива, переориентировали на дом и семью — и в итоге получили современное Рождество. Прав Ниссенбаум или нет, нам стоило бы спросить себя, действительно ли мы хотим следовать подобной культурной традиции.
Давайте рассмотрим некоторые нюансы мифа о Санте и проанализируем, как они вписываются в теорию заговора, призванного помочь нам справиться с негативными сторонами рациональности. Во-первых, Санта старый. В основе института семьи лежит страх перед немощной старостью, и семейная жизнь строится на негласной договоренности между поколениями: родители защищают своих детей, а затем дети заботятся о родителях. Мы возмущаемся, когда слышим рассказы о семьях, в которых плохо обращаются с пожилыми людьми. Семью, состоящую из нескольких поколений, можно сравнить с общинным полем: мы ухаживаем за детьми, пока они слишком малы и слабы, а когда мы станем дряхлыми и беспомощными, наши сыновья и дочери будут заботиться о нас. Санта-Клаус — старый, но чудесным образом очень сильный человек. Его образ воплощает надежду на долгую и хорошую жизнь и приглушает наш страх перед старостью и смертью, на котором строится семья. День зимнего солнцестояния имел для наших предков-фермеров особое значение. Это был самый короткий день в году, и, оценив оставшиеся к тому времени запасы, хозяева могли понять, переживут они зиму или умрут с голоду. Мы не испытываем подобной нужды, но все же страдаем от сезонных депрессий. Санта приходит к нам в буквальном смысле в самый черный день в году и приносит с собой надежду. А кроме нее, он приносит подарки, которые, как мы уже выяснили, являются довольно щекотливым местом в теории субъективно ожидаемой полезности. Если я сделаю подарок сам себе, он уже не будет подарком. Если вы скажете мне, что именно вы желаете от меня получить, и я дам вам то, что вы хотите, это тоже не будет подарком. Если я преподнесу вам некую вещь в обмен на что-то, что вы как бы подарите мне, это опять-таки не будет подарком. Если я дам вам нечто полезное, чтобы укрепить наши отношения, люди назовут это взяткой. Но если верить, что Санта приносит нам подарки на Рождество, то можно больше не волноваться, что институт подарков когда-нибудь исчезнет и мы все станем просто говорить друг другу, чего нам хочется, и заказывать это в интернете.
Вера в Санту окутывает процесс дарения завесой тайны, защищая от пристальных взглядов практической рациональности. Но если Санта — это продукт тайного заговора, то заговорщикам нужно было создать некие механизмы защиты, чтобы люди не думали о нем слишком много. Для того чтобы заснуть, нужно считать овец, но это работает, только если вы не думаете о том, что считаете овец, чтобы заснуть. Вера в Санта-Клауса помогает вам проявлять щедрость и создавать уютную домашнюю атмосферу, но ровно до тех пор, пока вы не начнете об этом размышлять. Абсолютно иррациональные элементы легенды о Санта-Клаусе (летающие олени, способность сразу появляться во всех домах на свете в нарушение известных нам законов времени и пространства, странные эльфы) — это сигналы, предупреждающие рациональную часть нашего сознания, чтобы она держалась подальше. Очевидно, что мы не можем просто приказать себе: «Не думай о Санте», потому что наш мозг тут же начнет метаться между двумя вариантами. Вместо этого мы обозначаем ту же мысль метафорически: дескать, Санта приходит к нам ночью, пока мы спим. Когда рациональное сознание отдыхает, когда отвечающие за логику участки мозга отключены, Санта входит в наше жилище (средоточие наших представлений о доме) через каминную трубу (основной источник домашнего тепла). Мы даем ему то, что больше всего любят наши дети (молоко и печенье), а он оставляет нам подарки. И, насколько я помню, еще засахаренные сливы. Если предположить, что моя идея об ограничении рационального выбора верна и что вера в Санта-Клауса необходима нам, чтобы сохранить и подчеркнуть ценные для нас иррациональные компоненты жизни, то какое из приведенных ниже утверждений окажется верным?
• Санта-Клаус не существует, но мы должны в него верить.
• Санта-Клаус существует.
Сложный вопрос, но его можно свести к одной из двух концепций этой веры: Санта-ложь или Санта-сумасшествие.
Представьте, что у вас есть волшебный шлем. Когда вы его надеваете, вы можете заставить другого человека поверить во все что угодно. Это что-то вроде пульта управления, только вместо телевизора у вас чужое сознание. Шлем выпускает облако нанодронов, которые проникают в мозг, находят там веру во что-то и — щелк-щелк-щелк! — заменяют ее другим убеждением. Предположим, я заставил вас считать, что теория субъективной полезности ведет к плохим последствиям: к потере искренности, отсутствию веры, неловкому флирту, невозможности взаимодействовать с другими людьми, нанесению вреда окружающей среде и т.д. и т.п. Предположим также, что вам понравилась моя идея о том, будто бы вера в Санта-Клауса помогает избавиться от таких последствий. Вы надеваете волшебный шлем и заставляете всех людей на свете поверить, что Санта существует. Наступает сочельник, и весь мир с нетерпением начинает ждать Санту — все люди, кроме вас. Что же вам делать? Стоит ли вам испробовать действие шлема на себе самом? Если вы этого не сделаете, то утром в Рождество будете чувствовать себя самым одиноким человеком на планете. С другой стороны, копаться в собственном мозгу довольно страшно, да и вообще это кажется чем-то вроде интеллектуального самоубийства. Итак, вы отказываетесь от такой мысли. Вы — единственный человек на Земле, который не верит в Санта-Клауса. А теперь представьте, что в сочельник к вам в гости приходит друг.
Друг: Привет. Ты чего такой унылый?
Вы: Да ничего.
Друг: Небось хочешь, чтобы Санта поскорее пришел?
Вы (врете): А то!
Друг: Кажется, ты меня обманываешь.
Вы: Да нет, что ты! Тра-ля-ля! Где ты, старый добрый Санта? Хо-хо-хо!
Друг: Ладно, слушай, я знаю, что ты не веришь в Санту. Ты веришь в учение этих древних скучных антисантианцев, которые утверждали, будто люди сами покупают и упаковывают подарки.
Вы: Я? Да что ты!
Друг: Я знаю, что я прав. Всем известно, что мешок Санты испускает особые волны, которые заставляют нас думать, будто мы сами покупаем подарки и упаковку к ним. Только ты почему-то считаешь, что это сумасшедшая идея. Я все знаю, потому что я взломал твою почту. А еще ты писал там, что люди верят в Санту из-за тебя и из-за твоего волшебного шлема.
Вы: Ну ладно. Я это писал, потому что так оно и есть! Только никому не рассказывай, я не хочу оскорблять людскую веру. Я сделал то, что сделал, ради всего человечества! Не сердись на меня!
Друг: Конечно, я не сержусь. Просто у меня есть другое объяснение.
Вы: Что значит «другое объяснение»? Я сам создал волшебный шлем! Он спрятан у меня под кроватью! Я могу его тебе показать!
Друг: Я все это знаю. Но все равно верю в Санту.
Вы смотрите на него с изумлением. Елочная игрушка, которую вы вертели в руках, падает на пол и разбивается вдребезги.
Вы: Но почему?
Друг: Все люди на Земле больны гиперрационализмом. Скорее всего, он появился во времена промышленной революции, когда наша жизнь стала гораздо сложнее и нам пришлось больше думать. Один из симптомов этой болезни — неспособность видеть духовную реальность, проявлением которой и является Санта-Клаус. А твой шлем нас всех исцелил.
Вы (начиная раздражаться): Нет. Все было не так. Я создал шлем, так что я знаю, как все произошло. Он промывает людям мозги и заставляет их верить в Санту. Я промыл мозги всем вам!
Друг: Я понимаю, как это выглядит с твоей точки зрения. Но ты похож на незрячего, который изобрел лекарство от слепоты. Так как ты до сих пор слеп, ты не можешь увидеть блестящих, великолепных результатов своего труда. Тебе нужно всего лишь надеть свой шлем и нажать на кнопку — ты тут же поймешь, о чем я говорю. Дай-ка я тебе помогу.
Вы: Нет! Нет! Только не это!
Завязывается борьба, вы падаете на пол, сбивая по пути наряженную елку. На шум в комнату прибегают дети. Дети: Санта! К нам пришел Санта! ЗАНАВЕС.
Как понять, кто из двух собеседников в приведенном диалоге прав? Может, это сумеют определить ученые, специалисты по мозгу? А вот и нет. Предположим, что ваш шлем работает следующим образом: пучок нейронов из того участка мозга, который отвечает за воображение, посылает сигнал в участок, ответственный за рациональное мышление (это упрощенное описание, но в нем есть доля истины: часть нашего мозга, которая называется корой больших полушарий, подавляет деятельность более старых эмоциональных центров лимбической системы, таких как гипоталамус, передняя поясная кора и гиппокамп). Сигнал не говорит вам, реален Санта или нет, и даже не помогает понять, хорошо или плохо в него верить. Он просто сообщает, что два участка мозга, которые долгое время обходились без контакта, теперь вступили во взаимодействие.
© Antonio Mari
Значит ли это, что когда-нибудь вы используете свой шлем на себе самом и поверите в Санту? Стоит ли вам так поступить? А если вы должны поверить в Санту, следует ли считать, что он действительно существует? С одной стороны, очевидно, что да. Если каждый должен верить в то, что нечто существует, следовательно, оно существует. Возьмем, к примеру, силу тяготения. Если вы хотите понять, как функционирует наш мир, то вы должны ее учитывать. Соответственно, она существует. Но есть и аргументы sed contra, как говаривал святой Фома, то есть «с другой стороны». Давайте предположим, что все виды живых существ во Вселенной, которые понимали, что они живут на планете, в конце концов изобретали ядерное оружие и уничтожали самих себя. Надеюсь, это неправда и я не взлечу на воздух, пока работаю над книгой, но давайте допустим, что такое теоретически возможно. Из триллиона разумных видов, существующих в нашей Вселенной, миллиард понял, что живет на планетах, — и полностью исчез. Что ж, тогда нам не стоит верить в то, что мы тоже живем на планете, иначе и нас может постигнуть подобная участь. Но Земля от этого не перестанет быть планетой, верно? Чтобы запретить всему миру думать о планетах, нужно для начала подумать о планетах, то есть признать, что и мы живем на одной из них! Точно так же нам стоило бы верить в то, что Санта существует, пусть в действительности это и не так. Сложно сформулировать. Стоит, но не стоит? Верить, но не верить? Одна половина нашего сознания верит в Санту, а вторая — нет? А какая из них только что написала это предложение? Теперь я начинаю сомневаться, действительно ли в мире существует разделение на благонамеренных заговорщиков и легковерных профанов. Каким образом заговорщики передают информацию о заговоре своим детям? Если заговор по-настоящему хорош, разве он не постарается уничтожить все сведения о себе и не прекратит в итоге существование? А когда он исчезнет и люди осознают, что наша Общиния — всего лишь выдумка, не случится ли еще одна «трагедия общинного поля»? Или, может, последователи феи решат удвоить усилия, снесут все свои фермы, начнут строить храмы Общинии на полях, и в итоге расходы на строительство во много раз превысят издержки от разделения полей на частные пастбища?Вероятно, именно поэтому и говорят, что история движется по кругу. Как нам предотвратить такое развитие событий? Если ты сознательно сводишь людей с ума, невозможно предугадать, к чему это приведет!
«Допустим, мы решили, что лучше всего врать себе и верить в него. Означает ли это, что мы по-настоящему верим в Санту, или нет? Судя по всему — и да и нет»
С другой стороны, если заговор действительно работает как надо, что мешает заговорщикам придумать еще пару хитрых схем и в итоге получить всю власть, все деньги и всех женщин в мире? Для того чтобы система работала, нужно, чтобы кто-то оценивал и возможности заговорщиков, и глупость народных масс. А людей, способных обладать такими знаниями, не существует. Точно так же если я знаю, что спонтанность — это внутреннее побочное преимущество, я никогда не смогу стать спонтанным, ведь ни одна часть моего мозга не является носителем знаний, позволяющих добиться спонтанности. Получается, спонтанность — это внутреннее побочное преимущество, о котором никто не должен знать? И что насчет Санты? Допустим, мы решили, что лучше всего врать себе и верить в него. Означает ли это, что мы по-настоящему верим в Санту, или нет? Судя по всему — и да и нет, причем как на личном, так и на общественном уровне. Но ведь отсюда мы и начинали! Путь логики завел нас в тупик.
Настало время пересмотреть предпосылки наших логических рассуждений. Возможно, говоря и думая о вещах, содержащих внутреннее противоречие, мы вовсе не делаем ошибки. Возможно, это как раз таки знак того, что мы правы. Во всех культурах, от самой глубокой пещеры в Тибете до магазинчика оккультных товаров на соседней улице, существуют традиции, говорящие, что нам следует принимать противоречия как должное, потому что они дают нам глубокие и важные знания о мире. Реальность, по их мнению, превосходит логику. Жизнь не постигнуть человеческой мыслью и не описать человеческим языком. Жизнь может одновременно быть А и не быть А. Эта альтернатива логике называется мистикой. Посмотрим, что она расскажет нам о Санте.
Источник: Теории и практики
