Фильтруй словарь

© «Коммерсантъ-Власть»

Фильтруй словарь

Автор фото: Дмитрий Лекай. Молодежная субкультура нашла эффектную форму для соединения криминальной лексики с иноязычным заимствованием, которое произвел один из носителей русского языка в августе 1999 года

Каждый человек может назвать слова, которые он почему-то категорически не переносит. О том, какие слова чаще других попадают в категорию нелюбимых, рассказывает директор Института лингвистики РГГУ доктор филологических наук Максим Кронгауз.

Большинство людей даже не представляют, в каких сложных, а порой интимных отношениях они находятся со словами родного языка. Иногда любовь или нелюбовь к слову сугубо индивидуальны, и, чтобы объяснить их, придется залезать в подсознание или искать какую-то психологическую травму в детстве. Некоторые же лингвистические симпатии и антипатии носят гораздо более общий и регулярный характер. Можно выделить группы или даже целые пласты слов, вызывающие у большинства людей разнообразные, иногда довольно сильные эмоции. Интересно, что то или иное отношение к такой группе слов оказывается важной характеристикой самого человека. Скажем, любовь или нелюбовь к крепкому словцу делит человечество на два противоборствующих класса и кое-что говорит нам о характере, темпераменте, воспитании и т. д. конкретного человека. Да и вообще наше отношение к другим людям формируется не только «по одежке и уму», но и по тому, как они говорят, в частности, какие слова используют. Одно-единственное слово — грубое, неграмотное или, наоборот, «слишком умное» — может вызвать отторжение и заранее испортить общение.

Сегодня в русском языке таких «групп риска» довольно много. Связано это с тем, что за последние 10-15 лет наш лексикон изменился очень сильно. У одних людей эти изменения вызывают резкое неприятие и вообще оцениваются ими как порча языка. Другим же новые слова кажутся интересными игрушками, с помощью которых можно сделать свою речь более эмоциональной, более яркой, наконец, просто более модной. Часто отношение к лексическим новинкам определяется возрастом, грамотностью, профессией или, шире, социальным положением.

Итак, что же за группы слов вызывают особое к себе отношение?

Прежде всего это заимствования. Заимствований в русском языке всегда было много, но сейчас они хлынули таким потоком, что часто просто затрудняют понимание текста. Особое раздражение у большинства вызывают «избыточные» заимствования, то есть те, которые по смыслу дублируют уже существующее в русском языке слово (иногда заимствованное ранее из другого языка). Чаще всего это модные слова типа комьюнити (вместо сообщества), интервью (в новом значении — вместо собеседования), лофт (вместо чердака) и т. д. Самым известным примером такого рода является, пожалуй, консенсус, по значению совпадающий с русским словом согласие. Его короткое воцарение в русском языке было связано с загадочной любовью к нему Михаила Горбачева. Сейчас это слово практически исчезло из нашей речи. Напротив, некоторые заимствования остаются, и раздраженным носителям языка приходится с этим смириться. Так, трудно вообразить современный мир без презентаций, несмотря на существование почти полного синонима — слова представление.

Еще одной «группой риска» являются современные жаргоны, среди которых главную роль играют сейчас молодежный (сленг), криминальный, а также некоторые профессиональные (компьютерный, экономический, политический, спортивный и некоторые другие).

Особенно интересно отношение к криминальной лексике типа наезд, беспредел, отморозок, крыша, стрелка, кинуть, мочить и т. д. Многие люди, выражая недовольство распространением этих слов, на самом деле активно их используют. Причин этому несколько. Во-первых, криминализация общества — некоторые ситуации адекватно описываются с помощью именно этой лексики. Во-вторых, их эмоциональность и, выражаясь этим же языком, «крутизна». Короче говоря, многие из этих слов проникли уже не только в обыденную речь, но и в речь официальных лиц и даже официальные документы (в качестве примера можно привести выражение террористический беспредел в заявлении МИДа о захвате школы в Беслане).

Безусловно, эмоциональным является и молодежный жаргон. Слова из сленга часто ничего, кроме эмоциональной оценки, не выражают: отстой, кул, прикольно, супер, классно, атомно и т. п. Особое отторжение у людей постарше вызывает междометие вау, заимствованное из английского языка и выражающее неподдельный и внезапный восторг.

Очень близка к молодежному жаргону и так называемая гламурная лексика: культовый, кастинг, эксклюзивный, стильный, элитный и др. Само слово гламур вызывает противоречивые чувства, но похоже, что без него уже не обойтись. Речь идет об особой культуре, создаваемой глянцевыми журналами, об особом идеальном мире, населенном «правильными» юношами и девушками, посещающими «правильные» места в «правильной» одежде, на «правильных» авто и так до бесконечности. Гламурный язык во многом наследует традиции словаря Эллочки-людоедки и отчасти языка приказчиков («галантерейного языка»), главным принципом которого было «сделать красиво». А вот функционально гламурная лексика заняла место советских идеологических слов и с той же степенью агрессивности внедряется в общественное сознание. У многих она вызывает раздражение как агрессивностью, так и искусственностью, но при поддержке соответствующей прессы остается модной.

К числу модных можно отнести также компьютерный жаргон, который в действительности распадается на несколько разных явлений. Одно дело — названия технических приспособлений или просто новые понятия, например сидюшник, драйвер, хомяк (от home page), юзер. И совершенно другое — видоизменения нашего языка в интернет-коммуникации. В последнее время активно обсуждается «новая орфография» в Живом журнале (www.livejournal.com) — например, аффтар жжот, пеши исчо, — которая, конечно же, вызывает сильные эмоции с разными знаками.

«Умные» слова, так же как «смешные» и «глупые», могут вызывать активное неприятие, но по несколько иным причинам. Они часто затрудняют понимание текста, а иногда просто-напросто маскируют отсутствие смысла. К этой категории слов относятся жаргонизмы и термины (их не всегда удается различить) из области политики и экономики: брифинги, саммиты, дефолты, монетизации и прочее. К ним примыкает и более общая научная и псевдонаучная лексика, например харизма, контент, визуальный.

Эмоциональная реакция на слова возникает в первую очередь при смешении нового и старого, языкового центра и периферии. Жаргоны и заимствования существовали всегда, и всегда пуристы возмущались новыми явлениями в языке, воспринимая это новое как порчу. Так, главными врагами были когда-то и заимствованное слово бизнесмен (ведь есть же русское слово предприниматель), и просторечное прощание пока, и многие другие. Но ведь, несмотря ни на что, эти слова остались в русском языке, и к ним постепенно привыкли.

Сейчас, правда, ситуация иная: новых слов слишком много, и при этом они проникают повсюду, так что действительно размываются границы литературного языка. И это пугает и раздражает людей, к этому языку привыкших. Естественно, что отношение к изменениям в языке связано с возрастом. Молодые люди (моложе 25 лет) выросли в период этих изменений и воспринимают их как естественное развитие языка, то есть часто просто не замечают их. В частности, многие молодые люди плохо понимают языковую игру, построенную на смешении стилей, что было так характерно для андеграундной литературы советского периода. Люди постарше реагируют на изменения по-разному в зависимости от собственного характера и темперамента. Консерваторы и пуристы, например, такой «порчей» возмущаются. Можно сказать, что к традиционному конфликту отцов и детей добавился еще и языковой разрыв.

Впрочем, отношение к словам все равно никогда не будет единым. Останутся такие вечные возбудители эмоций, как брань, канцелярит (чиновничий жаргон) или, например, так называемые слова-паразиты (без них не обходится ни один язык, потому что на самом деле никакие они не паразиты). И ничего плохого здесь нет. Эмоциональное отношение к словам, в том числе и негативное, свидетельствует только об одном — об интересе к языку.

Беспрецедентный беспредел

Из заявления Министерства иностранных дел Российской Федерации #1878 от 4 сентября 2004 года.

На протяжении почти трех суток весь мир с напряженным вниманием и тревогой следил за трагическими событиями в небольшом городке на юге России. Мы признательны главам государств и правительств, всем, кто выразил нам свою солидарность и поддержку в трудный час, тем, кто присоединился к голосу Совета Безопасности ООН, ОБСЕ, ЕС, ОИК и НАТО, осудивших террористический акт.

Мы стали свидетелями жестокой трагедии, новой, беспрецедентной формы «террористического беспредела», когда жертвами бандитов стали невинные женщины, дети и даже совершенно беззащитные младенцы.

Гламур крепчает*

*Исследовалась встречаемость слов «гламур», «беспредел», «дефолт», «юзер» и «отстой» в центральной российской прессе. Указана доля представленных в библиотеке Integrum материалов, где встречались указанные слова. Учитывались все словоформы.

Какие слова вам не нравятся?

Опрос, проведенный «Властью», в целом подтвердил, что в первую очередь в список раздражающих слов попадают жаргонизмы и заимствования.

Гарегин Тосунян, президент Ассоциации российских банков, 50 лет:

— Мне не нравится засоренность языка матерными словами, использование иностранных терминов, когда есть русский эквивалент. Раздражают междометия типа «блин». Вроде и не мат, но аналог, который портит и тормозит речь. Вообще же новые слова естественно входят в обиход, мы ими пользуемся. Я заметил, что даже в юридических беседах используется «понятийная» лексика, например «разводка», «откат». У нас много людей сидело и сидит, и они там изобретают талантливые выражения, развивают язык.

Константин Косачев, председатель комитета Госдумы по международным делам, 40 лет:

— «Отморозок», «братки» и им подобные. Мне не нравится главным образом укоренение в русском бытовом языке блатной, уголовной лексики, привносимой из мест заключения. Еще не радует тенденция к обеднению языка. Исконно русские слова уходят из активной лексики, потому что люди стали меньше читать.

Андрей Козырев, бывший министр иностранных дел РФ, 54 года:

— Мне не нравится употребление всех заемных слов, которые имеют точный эквивалент в русском языке. Например, «имидж» имеет точный эквивалент — образ. Очень не нравится слово «мани» — в смысле деньги. В меньшей степени, но тоже не очень радует употребление таких слов, как «менталитет» или «слоган», есть же наше — лозунг.

Михаил Куснирович, глава компании Bosco di Ciliegi, 39 лет:

— Не люблю слова «эксклюзив» и «люкс». Мне очень не нравится, что при употреблении терминов люди не задумываются об их значении. К тому же новояз интернета и SMS уплощает язык.

Сергей Сай, руководитель Федеральной службы по надзору в сфере природопользования Министерства природных ресурсов РФ, 52 года:

— Мне не нравится, как звучит слово «компромисс». Напоминает старый анекдот про то, как переименовывали колхоз: что значит, не знаю, но уж больно на «твою мать» похоже.

Владимир Сорокин, вице-президент группы «АльфаСтрахование», 50 лет:

— Не нравятся слова-паразиты — например, когда через слово употребляют «так сказать». Еще раздражают англицизмы: «рецепция», «аттрактивный», «харизматичный», «скоммуницировали». Вызывают аллергию также «свобода слова», «демократические выборы», «волеизъявление народа». Суть процессов не отражают, а употребляются крайне часто.

Олег Чиркунов, губернатор Пермской области, 47 лет:

— Слово «аутсорсинг» у многих вызывает дрожь, а я им пользуюсь совершенно спокойно.

Александр Кабаков, писатель, 62 года:

— Я ненавижу глагол «пошить» вместо «сшить». В нем сосредоточена вся малограмотность, пошлость и тупость современной речи. Примерно к этому же разряду относится «отпарировать» (вместо парировать) и словосочетание «на тему о». Слушая современных телеведущих и радиодикторов, которые по должности должны говорить грамотно (не будем уж вспоминать политиков, что с них возьмешь!), я все больше утверждаюсь в мысли, что о русском языке уже пора говорить как о дорогом покойнике.

Юрий Васильев, председатель комитета Госдумы по бюджету и налогам, 54 года:

— «Дефляция», «дефолт», «консалтинг», «ипотека» — когда речь идет о проблемах всенародного характера, нужно обходиться доступными словами, избегая терминов иностранного происхождения.

Евгений Киселев, бывший главный редактор газеты «Московские новости», бывший гендиректор НТВ, 54 года:

— Ненавижу слово «волнительный», оно создает ощущение парикмахерско-галантерейного жаргона. Еще мне не нравятся слова «пафосный» и «элита», которые используют от духовного убожества.

Бари Алибасов, продюсер, 58 лет:

— Единственное слово — «саммит». Зачем так обзывать-то? Есть прекрасное слово «встреча» с хорошей эмоциональной окраской. А так приемлю абсолютно все, даже такое слово, как «электорат». Иначе непонятно, как можно кратко выделить из населения тех, кто имеет право голосовать. Вообще, любой язык только тогда остается языком жизни, когда изменяется. Мне очень смешно, когда говорят: «Мы утратили язык Толстого и Пушкина». Да у Пушкина столько матерных стихов, что не всякий Шнур с ним сравнится! Язык позапрошлого века неспособен охватить сегодняшний уровень науки и техники. А что можно сказать на том языке про интернет? Ведь это совершенно другая форма существования. Странно было бы видеть героев «Войны и мира» на дискотеке или за компьютером.

Кирилл Янков, заместитель руководителя Федерального агентства кадастра объектов недвижимости, 42 года:

— Очень не нравится слово «боулинг», потому что в русском есть старое доброе немецкое слово «кегельбан». Ему уже сто лет или даже больше. Не нравится слово «пиар» и все производные от него. Или вот еще одно словцо — «менеджер» — очень не нравится из-за неправильного употребления. Куда ни плюнь, все менеджеры. За прилавком стоит продавец, который ничем не управляет, но все равно он менеджер. А вот к слову «харизма» в том значении, которое используется у Вебера, я отношусь спокойно — тут ее ничем не заменить.

Ирина Хакамада, лидер партии «Наш выбор», 50 лет:

— Больше всего не люблю мат-перемат, когда люди двух слов не могут связать. В государственных кругах также любят искусственно засорять язык иностранными словами типа «симплифицировать процесс». К молодежному жаргону вроде слов «зажигать», «заторчали», «вставляет» отношусь спокойно — детям нужно порезвиться. А что касается языка уголовно-блатного — это общество, в котором мы живем. У нас же милиция поступает «по понятиям», ФСБ работает «по беспределу». И язык объективно отражает эту ситуацию. Вы что, хотите, чтобы мы говорили как дворяне XIX века?

Александр Лившиц, заместитель гендиректора компании «Русский алюминий», 59 лет:

— Мне все слова нравятся, неприятия ничего не вызывает. Все новые слова я охотно принимаю, если они осмысленные, вписываются в канву беседы. А с кем общаюсь, никто глупостей не говорит. Меня бог от общения с дураками миловал.

Иван Дыховичный, режиссер, 58 лет:

— В новом российском звуке больше всего не люблю слов с уменьшительным суффиксом, например «огурчик». Все эти гламурные слова с интонациями от низа — это язык Эллочки-людоедки. Они не говорят, а мычат, даже вспоминать противно. Еще не люблю клишированного языка чиновников. Все эти сложные слова, как правило, прикрывают пустоту. Особенно этим грешат чиновники от культуры — говорят-то ведь, в сущности, простые вещи.

Владимир Филиппов, ректор РУДН, экс-министр образования, 54 года:

— Ненормативная лексика и вульгарные выражения типа «шнурки в стакане», что означает «родители дома». Такие фразы часто можно встретить в молодежных журналах, но мы должны создать такие условия, чтобы люди, употребляющие их, подвергались осуждению и считались некультурными людьми.

Эдуард Тополь, писатель, 67 лет:

— Все слова с приставкой «без-»: бестолковый, беспомощный. Так как человек должен быть деятельным и активным. Я думаю, что слова нивелируются потому, что их затаскивает реклама. Как только слово становится модным, его начинают использовать по любому случаю. Сегодня появились элитные прокладки, завтра будет элитное средство от насморка.

Василий Якеменко, лидер молодежного движения «Наши», 34 года:

— «Постмодернизм», «автокомментарий», «метасюжет», «концепт», «дискурс», «рефлексия», «интертекст», «артикулировать»… Как известно, профессор Преображенский не любил слово «контрреволюция» именно потому, что не знал, что под ним скрывается. На самом деле первоначальный смысл этих слов вполне понятен, другое дело, что сегодня эти слова чаще всего используются современными деятелями от культуры и от политики для того, чтобы, во-первых, скрыть собственное слабоумие, а во-вторых, по причине невозможности выразить свои мысли понятными и простыми словами. И наконец, с их помощью можно долго и умно говорить ни о чем.

Сергей Митрохин, зампред партии «Яблоко», 42 года:

— Слова с иностранными корнями, которые можно сказать по-русски. Как филолог по образованию, я считаю, что они засоряют язык. Но еще хуже, когда неграмотно употребляют русские слова. Например, Владимир Путин все время говорит «имеет место быть». Коверканье родной речи, на мой взгляд, совершенно недопустимо. Сейчас много еще околоуголовной лексики — «отморозок», «мочить» и прочее. Ее употребление в принципе оправданно: такие слова очень экспрессивны, им нет эквивалента в литературном русском языке.

Ольга Вдовиченко, председатель внешнеторгового объединения «Машиноимпорт», 44 года:

— Иностранные, которые употребляются слишком часто и немотивированно. Например, неоправданное употребление слова «менеджер», проще всех называть менеджерами, хотя есть хорошее слово «управленец». Но нам лень или некогда искать аналоги. Не нравится слово «гламурный» — от него веет пошлостью. «Брутальный», «волнительный». Молодежный жаргон тоже не нравится, хотя я понимаю, что проще сказать «круто», чем объяснять, что же ты имеешь в виду. И особенно меня раздражают такие слова в печатных СМИ, неужели у редакторов нет времени поработать над языком?

Карен Шахназаров, кинорежиссер, генеральный директор «Мосфильма», 53 года:

— Мне не нравится словосочетание «креативный директор» — хоть убей, не пойму, почему нельзя сказать творческий директор. Или «кофе хауз» — по улицам Москвы полно таких вывесок. Доходит до полного идиотизма. Я бы издал закон, как во Франции, по защите родного языка. И запретил бы вывески на латыни. Не нравится блатная лексика, а ее очень много — следующий шаг, когда на нее перейдет телевидение и Госдума.

Сергей Шаргунов, лидер молодежного движения «Родина», 25 лет:

— Прежде всего нецензурные слова, особенно когда они звучат на улице, в присутствии женщин и детей. Сленг, который уродует нашу речь. Но есть слово, которое я просто не выношу: «трансвестит». Во-первых, я считаю его слишком длинным, а во-вторых, у меня создается такое впечатление, что за ним скрывается некий Соловей-разбойник, который свистит и тем самым вгоняет людей в транс.

Ефим Шифрин, артист, 49 лет:

— Меня раздражает неорганичный сленг программистов, например «писюк», «мамка». Я к нему никогда не привыкну. Мои племянники в SMS заменяют предлоги цифрами. Цифра 4, если читать по-английски, означает «для», а 2 значит «к». Такие обозначения мне не очень нравятся, и я их постоянно ругаю. А слово «типа» вообще звучит комично. Но язык — это стихия, и он не спрашивает у нас разрешения на то, в какой среде ему жить.

Опубликовано
16.11.2005