В поисках редких животных
— Девушка, вы чем моетесь?
— Не поняла.
— Ну, когда душ принимаете, то что намыливаете и себя потом этим трёте?
— Так вы про вехотку! То есть про мочалку… Вот ей и моюсь.
— Ага. Всё понятно: вы из Сибири или в крайнем случае с Урала.
— Ну да… Это вы по «вехотке» догадались?
Этот диалог один из авторов текста услышал на Летней школе, где среди десятков разных направлений есть и полевая лингвистика. Ну, слово «вехотка» (иногда «вихотка») понятно в Омске и Новосибирске, но кажется чем-то загадочным в Москве или Петербурге. Таких региональных слов очень много. Их изучение ставит вопрос о том, насколько вообще мы знаем свой язык.
Почему-то все разговоры о русском языке сводятся к тому, «как правильно». Надо ставить запятые вокруг деепричастного оборота, нужно говорить «позвонИт», а не «позвОнит», следует ограничить использование англицизмов… Язык при таком отношении начинает напоминать суровую учительницу с указкой наперевес: шаг вправо, шаг влево, и в твоём дневнике уже стоит кровавая двойка.
Но по сути язык можно сравнить с явлением природы, недаром к нему так часто цепляют эпитет «живой». Природу же изучают не столько с позиции «как надо», сколько — «как это устроено». Вот представьте, что астроном начнёт сокрушаться: «Да, нынче времена не те, звёзды делают ошибки в элементарных термоядерных реакциях, вот миллиард лет назад…»
«Микрик», «санкционка», «каремат», «косляться»… Существуют тысячи слов, которые игнорируют академические словари и школьные учебники. Они живут в своих экологических нишах: региональных, социальных, профессиональных. И словно живые существа, борются за выживание. Такие слова могут вымереть буквально за несколько лет. А могут победить конкурентов и захватить новые ареалы обитания. Изучать редкие слова русского языка не менее важно, чем искать новые виды животных или открывать далёкие экзопланеты.
«Низкая» лингвистика
— Ещё полтораста лет назад наш выдающийся филолог Фёдор Буслаев писал: «Безрассудно было бы требовать, чтобы в московском наречии нашли мы слова для выражения явлений природы, бывающих на Урале или на берегах Охотского моря». Одну и ту же рыбу на Севере зовут нельмой, а в бассейне Волги белорыбицей. И конечно, региональные различия касаются отнюдь не только природы, — объясняет Владимир Беликов, один из главных российских специалистов по социальной лингвистике.
Координатор проекта «Тотальный диктант» в Сочи Александр Потапов рассказывает о словах, которые употребляют в его родном городе:
— Я родился в Волгограде, поэтому, когда в Сочи меня переспросили, что такое гредушка, я удивился. Оказывается, здесь и в некоторых других регионах России это слово не употребляется. А для нас само собой разумеется, что гредушка — это спинка кровати.
— В отечественных учебниках по языкознанию бывает раздел «Социальная и территориальная стратификация языка». Социальная — это такая пирамида на всей русскоязычной территории: внизу просторечие, потом разговорная речь и на вершине строгая литературная норма. Где-то рядом, но внизу находятся разные жаргоны. По умолчанию предполагается, что все эти варианты единообразны, а территориальные различия касаются только постепенно отмирающих традиционных сельских диалектов, — продолжает Беликов. — Прорыв в изучении регионализмов в лексике и фразеологии случился лишь в нашем веке. Яркий пример — открывшийся десять лет назад форум «Городские диалекты». За прошедшие годы там обсуждалось больше шести тысяч слов.
В 2008 году по материалам форума компания ABBYY выпустила электронный словарь «Языки русских городов», в котором собраны сотни региональных слов. Владимир Беликов был научным руководителем этого проекта.
В пояснении к этому словарю сообщается: «Словарный запас жителей города можно разделить на две части. Универсальные лексические единицы (слова, фразеологизмы) известны и одинаково функционируют на всём русскоязычном пространстве; они повсеместно одинаково склоняются или спрягаются, имеют одинаковое ударение, одинаковы все их грамматические характеристики (одушевлённость/неодушевлённость, переходность/непереходность, устройство модели управления и т. п.). Также очень сходны на всём русскоязычном пространстве их стилистические свойства.
В противоположность этому территориально маркированная лексическая единица — регионализм — либо вообще неизвестна за пределами ограниченного ареала либо в пределах этого ареала имеет какие-то важные функциональные отличия от своего повсеместно распространённого аналога. Иногда отличия не сразу заметны.
В Москве, Архангельске, Риге, Одессе или Волгограде уколы и прививки делают, а банки и капельницу — ставят. Трудно дать убедительное объяснение, почему не говорят “поставить укол” и “поставить прививку”. Но, оказывается, в Приуралье и Сибири уколы и прививки часто как раз не делают, а именно ставят, то есть у слов “укол” и “прививка” есть региональная специфика».
Некоторые региональные слова имеют многовековую историю. Крестьяне Тульской губернии вряд ли могли сверять свою лексику с академическими словарями; Фейсбука и Яндекса тоже под рукой не было. Неудивительно, что те или иные предметы они могли называть иначе, чем крестьяне из-под Твери или Архангельска. Когда в XX веке в стране начались массовые миграции (войны, стройки, освоение новых земель), некоторые слова распространились по городам и весям самым неожиданным образом — в итоге один и тот же регионализм мог прижиться в Закавказье, на Дальнем Востоке и, допустим, в Череповце.
Но региональные слова не всегда происходят из старых сельских диалектов. Когда возникает новое явление, люди быстро придумывают для него слово, не дожидаясь указаний из центра и официального заключения, «как правильно».
Вот, например, в начале 90-х массовое распространение получило маршрутное такси. И чуть ли не в каждом регионе у него появилось своё бытовое наименование. В Московской области, Брянске, Кирове, Туле и Нижнем Новгороде от названия фирмы образовалось имя нарицательное — автолайн. В других районах используются иные варианты: маршрутка, автомиг, бус, бусик, газель, микрик, микрушка, таксичка, таксобус, топик, тэшка, лайка…
Не замечая свой язык
— Жители конкретного города часто не чувствуют региональной специфики собственного словоупотребления, ведь все вокруг так говорят; лексикографы не исключение. Толковые словари создаются в Петербурге, поэтому без всяких помет туда попадают слова далеко не универсального распространения — скажем, латка (утятница) или водогрей (водонагревательная колонка). То же и для сниженной лексики: помеченный как жаргонизм хабарик (окурок) в Петербурге известен всем, а за его пределами мало где употребляется, — рассказывает Беликов.
Возможно, поэтому региональные слова до сих пор детально не изучены. С одной стороны, «это же разговорная лексика, низкий жанр», а с другой — «ну так же все говорят».
Корреспондент телепрограммы «Юг» Ольга Мочалина рассказывает о местных и неместных словах:
— Можно ли поставить знак равенства между таганрогским скупляться и модным шопингом?
— Нет. Шопинг — это про одежду. А скупляться — только о продуктах.
— Когда человек сталкивается с непониманием, он искренне удивляется, — продолжает Беликов. — Вот жительница Литвы, посетив Россию, пишет в своём «ЖЖ»: «Однажды родственницы меня не поняли, когда я сказала: „Сегодня надену гольф“ <…> А у нас всю жизнь только так и говорили, я про “водолазку” никогда не слышала». Гольфом водолазку зовут и в Литве, и в Белоруссии, и на Украине. А в Латвии это битловка, в Грузии роллинг. Даже в России нет единообразия: в Петербурге когда-то был банлон, теперь бадлон (пишут и бодлон). Но мало кто уточняет географию родного слова, многие сразу решают: только у нас!
Если слово распространено в регионе, это вовсе не значит, что его знают абсолютно все, а если и знают — не обязательно понимают одинаково.
— Бывают заблуждения иного рода. Есть лексика, тематически привязанная к определённым ситуациям или распространённая в конкретной группе. Человек, ею пользующийся, невольно считает, что так говорят и все его знакомые, а кто-то не сталкивался со словом, которое в его городе хорошо известно, — рассказывает Беликов. — Был на нашем форуме случай, когда две жительницы Красноярска чуть не рассорились: мы, мол, в разных городах живём! А однажды я опубликовал там подборку цитат со словом зимбура из мурманских газет, а коллега из Мурманска написала, что никогда такого слова не слышала. Поговорив со знакомыми, она сообщила, что слово известно в основном автомобилистам (они используют зимбуру для обмывания стёкол в холодное время года) и бомжам (они её пьют).
Чтобы собрать и проанализировать все данные о региональных словах, лингвистам предстоит ещё работать и работать. Мы с коллегами решили внести свой посильный вклад и в рамках проекта «Русский язык — 24» через журналистов-волонтёров на местах попросили участников и организаторов «Тотального диктанта» привести примеры слов, которые активно употребляются у них в регионе, но при этом неизвестны в других частях страны. Охват получился впечатляющим: от Диксона до Новой Зеландии. Так нам удалось собрать коллекцию из более чем сотни редких слов.
Любовь и тютина
Журналист Марина Чугунова из Ростова-на-Дону вспоминает романтическую историю из собственной жизни:
— Тютиной у нас называют тутовник, шелковицу. Это дерево с ароматными фиолетовыми ягодами, по форме похожими на малину. Листьями этого дерева питаются гусеницы тутового шелкопряда. Так вот, история про слово «тютина». Когда я была студенткой, влюбилась в парня по имени Паша. Он жил в Воронеже и впервые приехал в Ростов в конце июня. Тютина растёт в Ростове в каждом дворе, земля под деревьями и пальцы детей половину лета испачканы фиолетовым соком. В игривом настроении я предложила кавалеру вместе залезть на дерево и поесть тютины. Паша посмотрел на меня круглыми глазами. И его удивило не предложение забраться на ветку — тут он был всеми руками «за». Пашу поразило слово «тютина» — он слышал его впервые. Более того, мой друг даже дерева этого ни разу не видел. В Воронеже тутовник не растёт. А тютины с дерева мы в тот раз всё-таки поели. (По материалам проекта «Русский язык — 24»)
— Тютина действительно ростовское слово, но им пользуются, хотя и реже, в соседних районах Волгоградской области и Украины. А его синоним тутник известен только в Астраханской области, — поясняет Владимир Беликов.
Эта история очень характерная. Многие животные и растения, прежде всего те, что используются человеком уже несколько веков, имеют разные «уровни» названий: крепостной крестьянин, охотник или рыболов вряд ли читал словари, выпущенные Академией наук.
На самой вершине латинское обозначение согласно общепринятой научной классификации. Та самая тютина именуется Morus nigra. Чуть ниже название, используемое ботаниками и агрономами, в данном случае шелковица чёрная. Дальше слово, употребляемое большинством носителей языка. И на самом нижнем уровне региональные варианты названия.
Другой пример, который нам попался во время проекта «Русский язык – 24». Кандидат филологических наук Галина Горлова из Астрахани знает, как озадачить жителей остальных регионов России с помощью всего лишь одного слова: «Демьянки — регионализм, имеющий значение “баклажаны” в литературном языке. Жаль, что в тексте Тотального диктанта нет этого слова».
Владимир Беликов комментирует:
— Ну, во-первых, кроме её земляков слово это поняли бы разве что в Азербайджане. Во-вторых, как проверять? Ведь пишут — правда, реже — и демянки, а в орфографические, да и другие словари дем(ь)янки не попали.
Напомним, что те же самые баклажаны у русскоязычных украинцев и части жителей южных регионов России называются исключительно «синенькими». А для ботаников это вообще паслён темноплодный, или Solanum melongena.
Расхождения могут касаться и целого класса природных объектов. К примеру, недавно на конференции по компьютерной лингвистике был представлен доклад Бориса Иомдина, с неожиданным названием «Что такое орехи?». Оказывается, почти 50% обычных людей не считают орехами каштаны. При этом для ботаников это именно орех. Зато подавляющее большинство обывателей (равно как и экономические классификаторы) относят к группе «орехи» арахис, хотя формально это нечто бобовое.
Пока во Владимире косляются, в Омске шишлятся
Учительница русского языка из Владимира Татьяна Ковалёва утверждает, что её ученики на уроках и переменах не кривляются, а косляются. Причём ни в одной другой российской школе дети так не делают.
— Мои ученики говорят так, когда устают от кривляний и безобразных пародий своих друзей, — объяснила Татьяна. (По материалам проекта «Русский язык — 24»)
Среди региональных слов преобладают существительные, наверное, таковы законы социальной лингвистики. Поэтому каждый найденный глагол — большая радость. Вот, например, во Владимире школьники часто кослятся…
— Насколько широко проник слово косляться в городское словоупотребление, неясно. Согласно сводному «Словарю русских народных говоров» в сельских диалектах оно отмечено лишь во Владимирской губернии, без уточнения ареала. Явно родственное кослить («дразнить до слез») фиксировалось только в Ефремовском районе Тульской области. А в современном городском употреблении, по данным нашего форума, это слово используется лишь во Владимире и Гусь-Хрустальном, — уточняет Беликов.
Ещё одним неизвестным глаголом поделилась с нами студентка из Омска: «Словом шишлиться у нас называют процесс создания видимости активной деятельности. С детства мама так говорила мне, когда я не хотела помогать с домашними делами, изображая вселенскую занятость. Больше я нигде такого слова не слышала, да и в нашем регионе его не везде понимают».
Владимир Беликов пытается разобраться:
— В омском «Словаре современного русского города» (2003) этого слова нет. Между тем слово интересное. В словаре Даля в статье «Шишига» есть лишь близкий по смыслу глагол шишать/шишить/шишкать/шишлять «копаться, возиться, мешкать; лениво, вяло, неловко делать что-то», а этимолог П.Я. Черных не исключает происхождения общеизвестного шляться от незафиксированного возвратного шишляться.
А вот ещё одна история, всплывшая в ходе проекта «Русский язык — 24». Максим приехал учиться в Дальневосточный федеральный университет из Читы. И теперь объясняет друзьям значение некоторых регионализмов, например выражение тянуть пену: «Мы часто делаем это с друзьями, как и многие. В Чите тянуть пену значит угорать, веселиться». Однокурсники с удовольствием осваивают новые словечки и обороты. Не исключено, что через несколько лет это выражение будет считаться не только читинским, но и владивостокским.
— Тянуть пену иллюстрирует тот факт, что региональной может быть и фразеология. У нас на форуме значение этого забайкальского оборота определяется несколько шире: «Смеяться, насмехаться, шутить над кем-л., чем-л. (ср. общ. жарг. “прикалываться”)», — уточняет Владимир Беликов.
Запинда, тыдловка и прочая тмутаракань
Журналист из Петербурга Варвара Фуфаева рассказала о том, как впервые услышала слово запинда:
— Я узнала его от своей подруги из Красноярска. Запинда — либо очень далёкое место, либо такое, куда сложно добраться. (По материалам проекта «Русский язык — 24»)
— С этим словом я раньше не сталкивался, — признаётся Владимир Беликов. — Но я не всегда и не во всём верю «сообщениям с мест». Надо убедиться, что слово реально используется и что оно именно красноярское.
Как же проверяется «региональность» слова?
— Проще всего обратиться к поиску в системе Яндекс-блогов — можно получить региональную статистику по числу словоупотреблений или по количеству записей, где встретилось данное слово (опция «группировать по авторам»). Я предпочитаю второй вариант, поскольку в случае редких слов один блогер может сильно влиять на статистику, особенно если соответствующая проблематика обсуждается редко. Скажем, о талоне на посещение врача — в Петербурге номерок, в Перми бирка, в Ярославле явочка — пишут мало, но одна ярославская барышня употребляет это слово чуть ли не чаще, чем все её земляки вместе взятые. И ещё очень важно не ориентироваться на первое заявленное Яндексом число вхождений искомого слова, а проверить, сколько именно таких случаев он показывает, — разница может быть на порядок.
Конечно, сравнивая цифры, полученные в разных городах, полезно привлекать статистику для какого-то похожего по смыслу слова. Вот, например, число блогов (их авторы живут в разных регионах), в которых на начало мая 2015 года фиксировались слова запинда и глухомань:
— Ясно, что коренные москвичи и петербуржцы слова запинда не знают. В Новосибирске кто-то из местных жителей, вероятно, его усвоил. Но нет сомнений, что по сути слово это красноярское, — подводит итог Беликов.
Слово со сходным смыслом было обнаружено нами в Новосибирске. Риелтор Анна Ченцова рассказала: «Предлагаю клиенту квартиру за городом, а он отвечает: “Да это же тыдловка какая-то!” В других городах я такого не слышала».
Владимир Беликов отказался комментировать тыдловку:
— Нетрудно проверить, что в интернете слово появилось 18 апреля этого года…
18 апреля — день, когда проходили «Тотальный диктант» и «Русский язык — 24». Получается, что раньше слово ни в каких письменных источниках не фигурировало.
Это ещё одна проблема социолингвистики. Подавляющее большинство специалистов изучают не тот язык, на котором общаются живые люди, а тот, что зафиксирован книгами, прессой или в крайнем случае интернетом.
Мы затрудняемся сказать, существует ли тыдловка в русском языке или нет. Небольшой опрос, проведённый в социальных сетях, показал, что такого слова почти никто не слышал. Кроме одной женщины, признавшейся: «Я с этим словом сталкивалась, когда жила в Свердловске с 1971 по 1988 год. Оно использовалось для обозначения провинциального места, с оттенком существенного презрения».
Другой респондент рассказал, что похожее слово слышал не раз на Кубани, только в варианте тырловка. Это наводит о происхождении слова. Ведь тырловкой называют ситуацию, когда лошади сбиваются в тесную кучу. Правда, респондент тут же добавил, что уже лет десять этого слова не слышал — оно исчезло, уступив место смысловым аналогам, образованных от матерных слов или имён собственных. Мир живого языка продолжает развиваться и эволюционировать.
Григорий Тарасевич
