«Михаил Плетнев — скрипка; Борис Березовский — треугольник; Александр Рудин — в оркестре; за дирижерским пультом — Сергей Крылов и Вадим Репин; все — танцы» — так мог бы выглядеть перечень исполнителей в программке гала-концерта Российского национального оркестра (РНО) в зале Чайковского, посвященного 30-летию коллектива. Но основатель и художественный руководитель РНО предпочел заранее не раскрывать публике всех секретов. Вечер прошел в жанре «концерт-сюрприз», в том числе для корреспондента “Ъ” Юлии Бедеровой.
Одним из таких сюрпризов, впрочем, ожидаемым, стало появление на сцене министра культуры Ольги Любимовой с орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени. Она вручила его Плетневу, сказав перед тем несколько слов в адрес оркестра о любви и здоровье и пару раз тепло назвав слушателей зрителями. Признавшись, что волнуется, министр передала слово ведущим Дарье Златопольской и Юлиану Макарову. Те, в свою очередь, балансировали между жанрами душевного протокола и культурного капустника и тоже не старались произвести впечатление завсегдатаев симфонических залов: переходя к новым номерам, объявляли «следующую композицию», как это принято в эфире популярных радиостанций, а в вероятность того, что в зале могут быть люди, которые помнят первый концерт РНО 16 декабря 1990 года, едва верили и предлагали перекличку.
Но и в зале, и онлайн такие были в примерном количестве. А в музыкантах интонация неподдельной веселости в самой сердцевине фразировки и в звуке чем дальше, тем больше выдавала тертых калачей, умеющих переживать юбилеи не без чувства юмора.
Веселость прозвучавших в этот вечер отдельных частей двойных концертов и симфоний-кончертанте, серенад и увертюр Баха, Моцарта, Гайдна, Мендельсона, Брамса, Чайковского, Россини с участием солистов оркестра и приглашенных звезд трудно не разделить — 30-летняя биография оркестра содержит в себе множество чудесных и драматических страниц. И если всматриваться в них, можно предположить, что 30-летия могло бы вовсе не случиться. Сама организация в 1990 году в России «первого независимого негосударственного национального оркестра», как тогда формулировали, с лучшими музыкантами Москвы в составе и уже вскоре с мировым именем и контрактами, записями, премиями — едва ли не чудо. Дальнейшая история РНО — доказательство его независимости, с одной стороны, и с другой — аргумент в пользу того, что институции такого рода в России невозможны. Через 20 лет, пережив несколько кризисов и нарастающее государственное презрение, РНО и его худрук проявили недюжинную дальновидность и сдались на милость победителя: Российский национальный оркестр был национализирован. То-то было бы веселье, если бы РНО в первоначальной форме «некоммерческой общественной организации с зарубежным финансированием» дожил до нынешнего дня с пометкой «иностранный агент» на афише.
Нелокальный оркестровый стиль и репертуар, замешенные в равной мере на русских и мировых традициях (после одних американских гастролей заокеанская критика даже упрекала оркестр в неразличимости в его игре влияния «русской души»), с первых дней были отличительной чертой РНО. Неместная прозрачность артикуляции, строгость звуковедения, не мясистый, а серебристый тембр и способность гибко реагировать на знаки разных дирижерских рук в 1990-е сделали РНО уникальным. В то время как большинство оркестров-конкурентов пестовали дирижерский суверенитет, РНО давал феноменальные программы с Плетневым и приглашал коллег со всего света. После разрыва с Госоркестром с РНО начал сотрудничать Евгений Светланов — именно с ним он сыграл легендарный последний концерт с Третьей симфонией Брамса в БЗК и планировал новые программы, но не успел их реализовать. РНО познакомил Москву с Кентом Нагано — кульминацией долгого партнерства стала «Валькирия», после которой говорить об оперной неопытности оркестра стало невозможно. С РНО впервые в Россию приехали россиниевский специалист Альберто Дзедда с «Итальянкой в Алжире», от которой буквально сыпались искры, и Инго Метцмахер, превративший Седьмую симфонию Шостаковича в нечто неслыханно утонченное и глобальное. Но и Владимир Юровский в начале нулевых стал приезжать в Москву именно по приглашению РНО, и Василий Петренко уже в статусе европейской знаменитости с РНО произвел неизгладимое впечатление на местную публику.
Несколько концертов в ранге художественного руководителя, когда Плетнев отходил от дел, с оркестром сыграл Владимир Спиваков, однако эти отношения закончились настоящей драмой: уходя, Спиваков, забрал с собой изрядную часть оркестрантов, особенно серьезно опустошив группу духовых, создав собственный большой оркестр и чуть не скопировав название. Тем не менее обновленный состав РНО восстановил едва не обнулившуюся репутацию, совершил еще несколько «Волжских турне», многое сдвинувших в российском музыкальном ландшафте; его знаменитый звук стал иногда еще серебристее и строже, и еще тоньше стала способность отвечать как на бездонный плетневский сумрак музыкальной деконструкции, так и на скрытый или откровенный юмор интерпретаций.
Такой отъявленной веселостью была особенно пронизана «Fantasia Helvetica» на обманчиво швейцарские темы плетневского сочинения (мировая премьера версии для двух фортепиано и оркестра с автором и Березовским за роялями и Крыловым за пультом), представленная ведущими как швейцарский пейзаж с коровьими колокольцами. Эти малеровские колокольцы в партитуре действительно были, но Гельвеция оказалась, скорее, внутренней — безумной и смешной шамбалой русской симфонической и мировой виртуозной музыки, не попурри, а болтовней с традицией, исполненной блистательной свободы, любви, здоровья и остроумия.
Неудивительно, что вечер закончился (после того как Плетнев ненадолго позаимствовал скрипку у Вадима Репина) танцами на сцене под «Perpetuum Mobile» Иоганна Штрауса-сына и под палочку маленького сына солиста РНО Владислава Лаврика: нечто похожее на польку или галоп. И кажется, только безупречный вкус позволил участникам концерта, включая приплясывавшего Плетнева, удержаться от канкана.
Юлия Бедерова
