Эрмитаж заканчивает свой год выставкой-посвящением одному из самых прославленных своих создателей: в Двенадцатиколонном зале Нового Эрмитажа открыта выставка «Джакомо Кваренги (1744–1817). Архитектор и рисовальщик». В экспозиции представлено 100 работ из российских и зарубежных собраний. Архитектуру в чертежах и рисунках изучала Кира Долинина.
«Старик Гваренги часто ходил пешком, и всяк знал его, ибо он был замечателен по огромной синеватой луковице, которую природа вместо носа приклеила к его лицу». В своих знаменитых «Записках» острый на язык литературный портретист Филипп Вигель именитого архитектора не щадит. Но ведь и правда, долго еще петербургские няньки пугали им детей, как будто Кваренги, как истинный городской дух, все еще бродит по улицам сочиненной и им тоже призрачной столицы. Однако анекдоты и карикатуры не умаляли того, что уже современники прекрасно понимали величие этого смешного человека. Тот же Вигель кланяется: «Этот человек соединял все — и знание, и вкус, и его творениями более всего красится Петербург».
Уроженец Бергамо, учившийся живописи, музыке и архитектуре, нашедший себя в палладианстве, мало построивший на родине, но верно служивший трем русским царям, оказался в России в возрасте 35 лет, в 1780 году. Екатерина II ему благоволила, и почти все лучшее он построил при ней (павильоны в Петергофе и Павловске, Эрмитажный театр, Лоджии Рафаэля, Георгиевский зал в Эрмитаже, здание Академии наук, Александровский дворец в Царском Селе). Павел здесь с матерью не спорил: он возвел Кваренги в кавалеры Мальтийского ордена и поручил постройку Мальтийской церкви в Пажеском корпусе. При Александре I архитектор вроде бы должен был уступить место другим, но императорская чета продолжала давать ему заказы (здание Кабинета при Аничковом дворце, Мариинская больница на Литейном, Екатерининский институт, Конногвардейский манеж, Смольный институт). Выиграл от этого Петербург, чей «строгий стройный вид» первоначально и сформирован бергамским мастером, который встал между барокко и ампиром, между Растрелли и Росси, задав планку и координаты, по которым город с почтением и выстроился.
Настоящим музеем Кваренги, конечно, остается именно город. Однако чтят его и родной Бергамо (в этом, «юбилейном», году там прошло несколько мероприятий), и петербургский музей. Эрмитаж представил Кваренги как рисовальщика — и архитектурного, и шире. Тут и чертежи его собственных зданий, и рисунки с них, и рисунки с чужих построек. Легкая рука блистательного ученика Рафаэля Менгса и Стефано Поцци оживляет сухость формальных зачастую экзерсисов. Еще больше развлекает публику на выставке раздел, посвященный карикатурам и шаржам на Кваренги, чей несчастный нос и проигранная битва за здание Биржи с Тома де Томоном были сюжетом для нескончаемых шуток.
Нельзя сказать, чтобы Эрмитаж сделал громкое выступление на тему. Кваренги, фигура которого занимает историков архитектуры вот уже скоро два века, предстает на этой выставке героем почти только одного города и архитектором-одиночкой. Его художественная родословная вместе с учителями, учениками, последователями и всем его роскошным палладианством остается лишь в сухих строчках экспликации; постройки в Москве и провинции почти не учитываются. Изящное посвящение великому зодчему оказалось не таким уж изящным. Но редкие листы из фондов — всегда подарок для исследователей, роскошные рисунки — для публики. А дежурный поклон в случае с Кваренги не такой уж и дежурный. Он выстроил наш глаз по законам, которые до сих пор держат этот город в заданной им форме.
