Леонардо да Винчи очень любил глютен. Впрочем, не знаю. Понятие это, конечно, не было известно великому итальянскому мыслителю, а вот хлеб он ел наверняка. Как и Шекспир. И Ломоносов. И многие-многие другие.
Хлеб из ржаной и пшеничной муки в течение веков был не просто пищей, но и ее символом. В русском языке давно прописались «делить хлеб» в значении «сосуществовать», «зарабатывать на хлеб» и, конечно, «хлеб насущный». Люди, которые придумали все эти сочетания слов, понятия не имели, что живут неправильно, — знай себе налегают на глютен. А он, оказывается, способен вызвать аллергию, а еще ведет к гиперактивности у детей и способен провоцировать онкологические заболевания у взрослых. По крайней мере, так написано сегодня во многих текстах, распространяемых средствами массовой информации. Вот и платит потом доверчивый читатель за хлеб глютен-фри или тратит последние силы на приготовление рисового пудинга, чтобы с покупными десертами в организм не прорвался зловредный глютен.
Сразу скажу, что с пониманием и уважением отношусь к пищевым привычкам и ограничениям каждого конкретного человека. Ни в коем случае не отрицаю, что есть несчастные аллергики, которым не то что глютен в пищу употреблять — просто дышать иногда оказывается смертельно опасно. Есть и те, кому просто не нравятся пшеничный хлеб и манная каша. Просто мне не хотелось бы, чтобы все эти граждане проявляли повышенную активность и навязывали окружающим свои специфические представления о реальности.
Когда на страницах глянцевых изданий очередные кинодивы или юные певицы с никому не известным голосом и репертуаром рассказывают (явно поучительным тоном), как ограничивают свой рацион овощным супчиком и половинкой яблока в день, меня волнует только одно — чтобы кто-нибудь из молодых неопытных читателей им случайно не поверил. Потому что я знаю, как это бывает: одна наша студентка, подрабатывавшая моделью и считавшая себя недостаточно стройной, дохудела до 32 килограммов, потеряла сознание на улице и провела потом год в психиатрической клинике. Человеку, чтобы полноценно функционировать, питание необходимо. Не всякое, конечно. Но точно не один супчик в день.
Знаю ли я, что веду образ жизни, бесконечно далекий от здорового? Да, безусловно. И не только потому, что ем хлеб и (зожникам зажмуриться!) сосиски, но и в силу того, что живу в Москве. Окна моей квартиры выходят на Ленинградское шоссе. И никакая диета не спасет меня от выхлопов, распространяемых этой трассой в любое время суток. Я ношу одежду отнюдь не только из натуральных материалов, а если бы попыталась ею ограничиться, меня, вероятно, закидали бы камнями зоозащитники, потому что зимой в средней России приходится выбирать: синтепон или мех. А еще каждый день мне приходится много чего мыть. И если посуда неплохо отмывается содой, то вряд ли стоит рассчитывать на такое же понимание со стороны раковины и унитаза.
Однако мое пищевое поведение, которое, в зависимости от оценки, можно назвать универсалистским или пофигистским, определяется не только осознанием того, что до здорового образа жизни при любых усилиях далеко, как до Луны. Корни моих представлений о добре и зле следует, как учил великий Фрейд, искать в раннем детстве. А там была бабушка, пережившая войну. Нет, не блокадница, хотя мое поколение блокадников застало, это были пожилые люди, физически не способные смахнуть хлебные крошки со стола; каждая крошка должна была быть с благодарностью съедена. Бабушка же провела 1941–1945 годы в Москве, с дочкой, родившейся за месяц до войны, — моей будущей мамой. Вот что бабушка рассказывала о ситуации с продовольствием: «Голода не было. Но есть хотелось постоянно. Мы с сестрой и подругой как-то раз заговорили на эту тему. Задались вопросом: что из еды мы до войны больше всего не любили? Решили, что манную кашу. И задумались: а сколько манной каши мы съели бы сейчас? Я для себя ответила, что примерно ведро».
Удивительно ли, что бабушка, занимавшаяся уже в 1960–70-х моим воспитанием, мне и думать не позволяла о том, чтобы оставлять недоеденное на тарелке или тем более произносить: «Я этого не ем!» Бабушка утверждала, что «не ем» — пошлая мещанская формулировка. Если ты претендуешь на интеллигентность, есть надо то, что предложили, и столько, сколько положено в тарелку.
Кстати, через многие годы я задумалась о том, что моя неверующая бабушка все-таки впитала с молоком матери те же представления, что существуют в семьях людей воцерковленных. В пост следует отказаться от скоромной пищи. Но если ты в гостях и тебя от души угощают чем-то неподобающим, лучше попробовать немного, чем демонстративно отвергать непостные продукты, обижая этим хозяев и демонстрируя гордыню.
В еде мы такие же разные, как во внешнем облике или, например, литературных и музыкальных вкусах. Но мне не хотелось бы, чтобы гастрономические предпочтения нас разделяли и тем более становились знаменем вражды. Мне кажется, мясоедство/вегетарианство, употребление/неупотребление в пищу глютена и тому подобное — это такая постоянно действующая проверка на толерантность. На способность принять другого, вместо того чтобы на него ополчиться.
Среди моих студентов был, помнится, один веган. Высокий, крепкий, красивый молодой человек, очень эрудированный и работоспособный — в общем, почти совершенство. Картину портило одно обстоятельство: он все время ел. Приносил с собой на занятия пластиковый контейнер с сухофруктами и почти непрестанно жевал. Раздражало, надо сказать, сильно. В другой ситуации я вступила бы в дискуссию, настояла бы на том, чтобы в учебной аудитории не открывался филиал университетской столовой. Но трогать вегана я не решалась. Так вот отберешь у него заветную курагу — а он возьмет да и упадет в голодный обморок. Ведь без котлет живет бедолага! И я искренне рада, что нам с этим экзотическим студентом удалось просуществовать в течение семестра мирно. Заслуга в этом не только моя, но и его: он тоже никому из окружающих замечаний не делал, хотя во время перерыва кто-то мог достать из сумки бутерброд с колбасой.
К слову, немного о колбасе. Продукт, несомненно, вредный, слова доброго не заслуживающий. Впрочем, он же — доброго слова удостоившийся. Сейчас, правда, такого практически не слышу, а вот в советское время, когда колбаса была товаром более чем дефицитным, покупательницы часто просили «взвесить колбаски».
Мне хотелось бы, чтобы никогда больше не было дефицита и каждый мог выбрать — в магазине, в столовой или ресторане — еду по душе. Пусть будут свои радости у вегетарианцев и безглютенщиков. Но пусть на этом празднике жизни останется достаточно места и нам, любителям котлет с жареной картошкой и бутербродов с «Докторской» колбасой. Главное, чтобы мы не нападали друг на друга с обвинениями, не фыркали, демонстрируя брезгливость, не трясли лапой, как делал когда-то мой кот, если полагал, что в миске оказалось нечто, его недостойное. Потому что, к сожалению, в тяжелых условиях все мы, независимо от воспитания и былых предубеждений, начинаем мечтать о ведре манной каши. И важно, чтобы в обществе оказалось достаточно согласия и милосердия, чтобы вместе добывать пропитание, честно его делить и дружно есть.
Евгения Басовская, заведующая кафедрой медиаречи РГГУ
