Голос протокола

Президент всегда входит последним — таков протокол. За секунду до его появления откуда-то сверху, будто с небес, раздается исполненный государственного величия, очень похожий на левитановский голос: «Президент России…» Затем — имя, отчество и фамилия.

Всего пять слов. Но эти пять слов заставляют присутствующих прервать разговоры. Тому, кто сидел, велят подняться. Кто держал руки в карманах, повинуясь этому голосу, вытягивает их по швам. Все замирают, и в зале воцаряется напряженная тишина.

Голос принадлежит народному артисту России Евгению Хорошевцеву. Его должность называется так: диктор протокольных мероприятий президента Российской Федерации. В течение восьми лет баритональный бас возвещал появление первого лица с доведенной до автоматизма чеканностью: «Президент России Владимир Владимирович Путин!» Вот этот автоматизм, когда живой голос работает уже на подсознательном уровне, и сыграл с Хорошевцевым не сказать чтобы злую, но забавную шутку. Дело было нынешним летом на Международном экономическом форуме в Санкт-Петербурге. Шла церемония вручения премий за большие заслуги в области энергетики. Дмитрий Медведев должен был выступить с небольшой речью. И в тот момент, когда он выходил на сцену, на весь зал прозвучало: «Президент России Вла… Дмитрий Анатольевич Медведев!» Раздались смешки. Не смог сдержать улыбки и сам президент…

Рефлекс

— Это попало и в телетрансляцию, и газеты потом написали… Над вашей оговоркой смеялась вся страна. Как же вы так?

— Рефлекс. Рефлексы Павлова никто не отменял.

— Вы не обиделись на прессу?

— Честно сказать, не совсем понимаю, почему этот казус доставил журналистам такую радость. Ну, чуть оговорился, с кем не бывает. Нет, все давай писать. «Комсомолка» написала: «Диктору больше не наливать!»

— А там наливали?

— Да, пиво «Балтика»… Но я-то тут при чем? Я вообще этим делом не увлекаюсь, тем более на работе, и все это знают. Вот так — напишут, а потом не отмоешься. Люди скажут: «О-о-о, ну все понятно…»

— Медведев на вас не обиделся?

— Надеюсь, что нет. Во всяком случае мне он ничего не сказал. Да ему и самому стало смешно. Там все хохотнули — и Миллер, и Матвиенко…

— А в администрации президента вам после не устроили «разбор полетов»?

— Нет. Только сказали: «Вот мы и дошутились».

— Дошутились?

— Ну да. В кулуарах Кремля со мной иногда так шутят: «Ты только не назови Медведева Владимиром Владимировичем». Я ж говорю, рефлекс. Очень трудно отвыкнуть. Я первые разы все время читал по бумажке, чтобы, не дай бог, не ошибиться. Хотя, казалось бы, ну что там запоминать — всего-то пять слов. Но вот видите, как подсознание срабатывает…

В Кремле вне штата

— Этот текст из пяти слов, который вы произносите, он кем-то утвержден?

— А как же!

— Почему «президент России», а не «президент Российской Федерации»?

— Если посмотреть в Конституцию, то мы увидим: «Российская Федерация — Россия». То есть можно и так, и так. Но когда встреча с военными, добавляют: «Верховный главнокомандующий Вооруженными силами России…»

— Перед выходом президента где вы находитесь?

— В зале. Там же, где все.

— А где микрофон?

— Микрофон рядом со мной, на стоечке.

— Дверь, из которой должен выйти президент, плотно закрыта. Как же вы узнаете, что пора объявлять?

— Она закрыта неплотно. В ней оставлена щелочка. В эту щелочку я смотрю.

— Вы видите, что президент приближается к створу дверей, и в этот момент произносите свой текст?

— Нет, жду команды. Ведь мало ли что. Вдруг он у двери с кем-то задержится.

— А кто дает команду объявлять?

— Шеф протокола. Марина Валентиновна Ентальцева.

— Она — ваш непосредственный начальник?

— Да. Хотя в штате президентской администрации я не состою. Мне шестьдесят пять лет скоро исполнится. А состоять на госслужбе можно в возрасте не старше шестидесяти. Поэтому я работаю по договору.

— На каких условиях?

— Без комментариев.

— У вас имеется кремлевское удостоверение?

— Пока нет, но скоро будет. Обещали.

— Как же вы в Кремль проходите? Неужели всякий раз пропуск заказываете?

— У меня есть удостоверение Государственного Кремлевского дворца. По нему можно пройти на территорию Кремля.

— А дальше как? Вам ведь внутрь надо.

— Мне выдаются для этого специальные временные пропуска.

— И давно вы в роли диктора протокольных мероприятий?

— С первой инаугурации Путина. Позвонили, сказали: «Предлагаем вам провести инаугурацию».

— Речь шла о разовом мероприятии?

— О разовом. А сейчас — вручение орденов и медалей, вручение верительных грамот, подписание договоров с иностранцами… Плюс многие встречи, которые происходят на выездах. Словом, всюду, где нужно объявлять.

— Включая загранвизиты?

— Нет. Там у них свой протокол. Еще бывают торжественные обеды или ужины, которые устраивает президент России по случаю официальных визитов глав разных стран в Москву. И нужно объявить всех приглашенных официальных лиц двух стран, кто подходит к двум президентам — нашему и, допустим, германскому. Объявляешь: «Председатель правления Открытого акционерного общества „Газпром“ Алексей Борисович Миллер». Или: «Заместитель председателя правительства — министр финансов России Алексей Леонидович Кудрин». Там целый список. Читаешь, пока они идут, здороваются… Вот такая работа.

— Она накладывает на вас какие-то ограничения?

— Никаких. Абсолютно.

— Когда вы требуетесь, вас вызывают?

— Именно так.

— Вы не можете, не спросив разрешения, отлучиться из Москвы, куда-то уехать по своим делам?

— Я могу уехать, если на ближайшее время никаких протокольных мероприятий не запланировано.

— А вдруг что-нибудь экстренное?

— На экстренный случай есть мой коллега Евгений Кочергин. Он когда-то работал диктором на ЦТ, вел программу «Время». Если что — он меня выручает. Мы договорились с ним об этом.

«Я президенту вопросов не задаю»

— Вы лично знакомы с Путиным и Медведевым?

— Конечно. С Медведевым я познакомился еще тогда, когда он был заместителем главы администрации.

— А беседовать с тем и другим вам приходилось?

— Беседовать — нет. Я президенту вопросов не задаю, в разговор, если не просят, не вступаю. Мы здороваемся — и все.

— Когда вы объявляете выход главы государства, вам позволено интонационно варьировать текст или тут тоже жесткий стандарт?

— В выборе интонации я абсолютно свободен. Если встреча с военными, я говорю очень твердо, отрывисто: «Президент России… Верховный главнокомандующий… Дмитрий… Анатольевич… Медведев!» Но на официальном обеде, где все сидят, я то же самое скажу мягче. Или, допустим, президент встречается с молодежью…

— Тут надо теплее?

— Конечно, теплее. Чего пугать-то?

Говорит и показывает Красная площадь

— А как вас нашли? Откуда в Кремле узнали, что вы обладаете таким голосом?

— Мой голос давно на слуху. С 68-го года я вел праздничные демонстрации 1 Мая и 7 Ноября. «Да здравствует 1 Мая!»… и так далее. Я работал в паре с Юрием Борисовичем Левитаном. Читали лозунги и призывы ЦК КПСС… Мы это все раскладывали на два голоса.

— Ну, хорошо, а Левитан-то как узнал о ваших способностях?

— Очень просто. Когда по радио шли репортажи с Красной площади о демонстрации трудящихся, ЮрБор (так ласково все дикторы называли Левитана) с Ольгой Сергеевной Высоцкой комментировали происходящее на площади из студии в ГУМе. Но в это же время для демонстрантов шла фонограмма с маршами и песнями, где они на маршах читали призывы и лозунги. Я записывал их голоса, а потом мы подкладывали музыку. В общем, я делал музыкально-текстовое оформление. Запись проходила в Доме звукозаписи на улице Качалова. И вот однажды я позволил себе сделать замечание: «Юрий Борисович, мне кажется, в этом месте вы напрасно паузу сделали. Это ведь одна мысль, а вы ее чуть-чуть разорвали, давайте попробуем соединить». Он говорит: «Ты меня все учишь, учишь. Иди-ка, прочитай сам, а я тебя послушаю». Я согласился. Подошел к микрофону, стал читать. Прочитал блок, в котором было три лозунга. Он зовет меня и говорит: «Запомни, с этого времени и по день моей смерти на Красной площади я буду читать только с тобой, больше ни с кем». И он ни разу не отказался от этих своих слов. Ни разу!

— Но он же не мог доверить вам микрофон. Кому вещать на Красной площади — это, сами понимаете, было не его дело.

— Разумеется. Я сразу сказал: «Вы шутите, Юрий Борисович? Дикторов, ведущих демонстрации, МГК партии утверждает». Он говорит: «За это не волнуйся». И устроил мне прослушивание. Собрались большие партийные начальники, ответственные за это дело, и Левитан сказал: «Вот есть актер с хорошим голосом, давайте его послушаем, может быть, он нам подойдет». Они послушали и сказали: «А что, голос молодой, звонкий… Давайте в пару к вам». И утвердили. С тех пор мы с ним вместе и работали. До самой его смерти. Он умер в 1983 году, 4 августа. Накануне, в последних числах июля, мы с ним встречались, записывали сводки Совинформбюро для музея в Германии. Кое-что не успели записать, договорились встретиться после отпуска и завершить работу. Я уехал на юг, первые дни не смотрел телевизор, не читал газет. И вот утречком лежу на пляже, вдруг откуда-то порывом ветра газетный лист срывается и падает мне на лицо. Я гляжу — в черной рамочке: «Юрий Левитан». Некролог. Меня как подбросило. Я стал звонить в Москву — Наташе, дочери его. Она говорит: «Женя, уже поздно. Только что похоронили. Ты уж не собирайся, отдыхай. Приедешь — вместе сходим на кладбище». А ровно через год мне звонят из Белгорода: «Евгений Александрович, мы знаем, что вы с Юрием Борисовичем вместе работали. У нас на днях годовщина первого салюта. Намечаются торжественные мероприятия. Очень хотелось бы, чтобы вы их вели. Мы вам заплатим, приезжайте». И вот еду в СВ вместе с первым секретарем белгородского обкома. И он мне говорит: «А вы знаете, Женя, что в этот же день здесь, в Белгороде, Юрий Борисович умер?» Я не суеверный человек, но тут мне стало плохо с сердцем. Эти же дни, этот же город… Думаю: все, хана… Секретарь обкома всполошился: «Только не умирайте, Евгений Александрович, я вас умоляю… я уже вызвал «скорую»… Ну, приехала «скорая». Откачали меня… Вот такие бывают совпадения. Лучше, конечно, не обращать на них внимания, ни к чему хорошему это не ведет.

Правильное дыхание

— У вас актерское образование?

— Да. Я увлекся театром, когда мне девять лет было. Начинал в ДК имени Зуева. Там была молодежная театральная студия. Руководил ею Владимир Владимирович Книппер, племянник Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой. И он решил при студии создать детский сатирический театр «Еж». Стал набирать ребят из соседних школ, а я жил на Лесной улице, рядышком. Меня взяли, и я играл там все главные роли. А когда мне исполнилось шестнадцать лет, Книппер привел меня к Наталье Ильиничне Сац. Она только что вернулась из горьковской ссылки и была художественным руководителем детского отдела Всероссийского гастрольно-концертного объединения, переименованного позже в Москонцерт. Привел и говорит: «Наталья Ильинична, я очень хочу, чтобы вы послушали этого мальчика». Она командует: «Мальчик, читай!» Я прочитал. Она говорит: «Я беру его». И взяла меня в детский отдел. В моей трудовой книжке так и записано: «Артист детского отдела». То есть даже образования не было, а уже артист.

— Актерское образование вы все-таки получили или нет?

— Получил. Там же, у Натальи Ильиничны Сац. Она захотела создать Детский музыкальный театр — тот самый, впоследствии знаменитый. И ей нужны были молодые кадры. Так появилась студия, где мы занимались актерским мастерством, сценической речью, вокалом… У нас были также классический танец, характерный танец, фортепьяно… В этой студии мне поставили правильное дыхание и поставили голос. А высшее образование у меня — режиссерское. Я окончил ГИТИС. На курсе со мной учились Женя Петросян, Гена Белов, Вадик Мулерман, а на параллельном — Алла Борисовна. Всю жизнь я работал на радио. Мне выпало счастье делать радиопостановки с Анатолием Эфросом, Саввой Кулишом, Станиславом Любшиным, Анатолием Васильевым, Алексеем Баталовым… Когда упразднили Всесоюзное радио, я оказался на «Радио-1», был там генеральным директором.

— Актерская карьера не сложилась?

— Да как сказать… Чуть-чуть снимался в кино. На телевидении тоже были какие-то роли. Три года играл Архивариуса в телепрограмме «Старая квартира». Недавно в двух фильмах отснялся, они, наверное, скоро выйдут на экран.

«Я и сейчас заикаюсь»

— Это правда, что вы в детстве заикались?

— А я и сейчас заикаюсь. Немножко. Никуда это не делось. Но научился говорить плавно, не торопясь. Когда же начинаю волноваться, не могу ни слова произнести. Я знаю, на какие буквы у меня иной раз случается запинка. На «с», на «п», еще на некоторые… Поэтому приходится постоянно себя контролировать. Появились какие-то свои приспособления. Например, я всегда делаю паузу перед трудным для меня словом. Попробуй в прямом эфире «забуксовать» — и привет, тебя уже больше не позовут, никакой текст читать не доверят. Правда, в театрах есть артисты, которые заикаются, но когда входишь в образ, странное дело, заикание куда-то пропадает. По себе знаю.

— Голосу Левитана внимала вся страна. И не было в ней человека, не знавшего, кому этот голос принадлежит. Этот голос имел имя и фамилию. А ваш? Услышав его, многие ли могут воскликнуть: «О, да это же Евгений Хорошевцев!»?

— Мой голос наверняка известен многим, а вот имя — едва ли. У меня все же не тот успех, какой был у Левитана. Пока не тот. Так что есть к чему стремиться.

Встреча с Брежневым на Мавзолее

Дело было в конце 1970-х. Евгений Хорошевцев и Юрий Левитан вели репортаж с праздничной демонстрации на Красной площади. Когда она закончилась, к ним с верхней трибуны Мавзолея спустился Брежнев. Увидел Левитана, поздоровался и говорит: «Сегодня так хорошо все прошло, что я даже не выдержал, прослезился». Повернулся к Хорошевцеву: «Здравствуйте, Женя!» Тот ответил: «Здравствуйте, Леонид Осипович!» Возникла пауза. «Я вижу, — вспоминает Хорошевцев, — как первый секретарь Московского горкома Виктор Васильевич Гришин машет мне кулаком. Ну все, думаю, моя карьера на этом закончилась. Страшная была пауза. Наконец Брежнев нашел что ответить: „Но, вы-то, Женя, должны знать, что Леонид Осипович — это Утесов, а я — Леонид Ильич“. Тут уже все рассмеялись, и это меня спасло. Мне потом Левитан говорит: „Ну ты что, с ума сошел?“ Я говорю: „Сам не знаю, Юрий Борисович, как это вырвалось“… Вот такие были времена».

Российская неделя