18 июня 1936 года на правительственной даче в Горках-10 скончался писатель Максим Горький, он же Алексей Максимович Горький, он же Алексей Пешков. Обстоятельства его смерти были странны, страшны и загадочны, а официальные сводки о ходе болезни нелепы, путаны, противоречивы, полны недомолвок и откровенной лжи, чтобы принять версию ненасильственной смерти. До сих пор даже нет ясности, от чего именно Горький умер: болячек у него хватало, не секрет, что всю жизнь он страдал от туберкулёза, о следах которого в заключении патологоанатомов – ни слова! Казённое медзаключение, путаясь, говорит то о гриппе, то о непонятной «тяжёлой инфекции», а акт вскрытия – о смерти в связи c неким «острым воспалительным процессом в нижней доле левого лёгкого»…
Официально Алексей Максимович заболел 1 июня 1936 года – вдруг и сразу. И тут же пошли «чудеса», описанные литератором Аркадием Ваксбергом: пачками стали звонить анонимы – тоже «вдруг», по кремлёвскому телефону (!), – спрашивая, куда доставлять венки и телеграммы соболезнования. Пришло и несколько таких телеграмм. В особняке на Малой Никитской – тоже «вдруг» – нарисовались товарищи с ордерами районного архитектора, требуя срочно освободить дом, находившийся, между прочим, на балансе АХУ Кремля! Понятно, что это был спектакль и режиссёр его угадывается. А с 6 июня 1936 года «Правда» – тоже «вдруг» – публикует бюллетени о состоянии здоровья Горького, что поистине уникально: ранее такие бюллетени публиковались лишь однажды – во время предсмертной агонии Ленина. После – тоже лишь раз: во время агонии Сталина! Страну и мир явно готовили к уходу Горького.
К тому времени Горький – глыба мировой литературы, её «живой классик». В 1932 году Страна Советов пышно отметила 40-летие его литературной деятельности: переименовали в честь него Нижний Новгород и главную улицу столицы, столичный же Парк культуры и отдыха, даже Московский художественный театр тогда стал имени Горького. Имя Горького получило множество улиц, театров и парков культуры в других городах, выпустили несколько марок с его портретом. В том же 1932 году решили построить и самолёт-гигант «Максим Горький»… Но купоны с этого спектакля стриг не Горький, а его подлинный режиссёр: на вершине (и закате) своей славы «буревестник революции» отменно послужил не просто культурной ширмой режима Сталина, но и славно потрудился, по меткому выражению известного литературоведа Бенедикта Сарнова, для оправдания всей его политики, «для легитимизации его роли вождя партии и народа, единственного законного преемника Ленина». Именно «великий гуманист Горький» на всю планету восхищался идиллией «трудового перевоспитания» в Соловецком лагере особого назначения ОГПУ и воспел рабский труд заключённых – строителей Беломорско-Балтийского канала, он же подарил Сталину и один из самых страшных лозунгов, оправдывающих любой террор: «Если враг не сдаётся, его уничтожают». В его активе публичное оправдание уничтожения крестьянства, коллективизации и раскулачивания. Как один из созидателей сталинского имиджа он был незаменим, но до поры: как любил говаривать сам вождь, незаменимых у нас нет.
К 1936 году время живого Горького не просто зримо истекало и вождь перестал нуждаться в его услугах, а много хуже – он становился досадной помехой. Не считая такой «мелочи», что к тому моменту в отношениях Сталина с Горьким уже побиты все горшки. Причин тому немало. Например, писатель так и не стал делать пьесу о «вредителях», хотя товарищ Сталин очень просил. Более того, проигнорировал и официальный заказ на создание художественной биографии вождя, хотя это было предложение не из тех, от которых можно было уклониться. Алексей Максимович в 1931 году всё же вынужден был дать согласие на её написание, даже получил подъёмные, а из секретариата вождя – необходимые материалы. Но биографию так и не написал, саботировав заказ Сталина. Такого тот не прощал, хотя, по своему обыкновению, с резкими телодвижениями не спешил. Впрочем, быть может, сталинским «ответом» стала смерть в мае 1934 года сына Горького, Максима? Но тема ликвидации Максима Пешкова оперативниками Ягоды – отдельная история, уже добротно проработанная исследователями. Открытым остаётся лишь вопрос, сделано ли это было с негласно-молчаливой санкции вождя или по его прямому указанию.
Раздражала и настораживала «хозяина» и дружба «буревестника» с Бухариным и Каменевым. В 1933 году Горький буквально вынудил Сталина вернуть Каменева из ссылки, назначить директором издательства Academia, да ещё и высказал пожелание, чтобы тот стал во главе создаваемого Союза писателей СССР! После ареста Каменева в декабре 1934 года личные отношения Сталина с Горьким разорваны окончательно, а в 1935 году «буревестник» демонстративно затребовал заграничный паспорт для выезда в Италию и получил отказ.
Последние два года своей жизни «живой классик» провёл фактически под домашним арестом, в изоляции от внешнего мира, окружённый непроницаемым кольцом чекистов и сексотов. Он, конечно, не был опасен вождю, но уже сама ситуация как бы говорила, что и время «буревестника» вышло, и пора перемещать его в Кремлёвскую стену. Поскольку мёртвые классики всегда удобнее живых: не фрондируют с фигой в кармане и не отказывают товарищу Сталину в его просьбах. Да и никак не мог, не должен был классик дожить до запланированного на август 1936 года Первого московского процесса – того, на котором среди прочих к расстрелу приговорят и столь близкого Горькому Каменева. Мало ли что, вдруг выкинет фортель…
Похороны Горького 21 июня 1936г. Сталин с членами Политбюро несёт урну с прахом писателя
Фото: «Риа Новости»
И вот классик наконец ушёл – странно, страшно, в муках, но вовремя и кстати… Сам генеральный режиссёр трижды приезжал к Горькому во время его агонии: поговорить о… французской литературе и французском же крестьянстве, как гласит официальная версия. – Может надо было своими глазами убедиться, что дело сделано и классик реально уходит в вечность?
Автор: Владимир Воронов
