В субботу, 3 марта 1917 года, узнав за обедом из газет, что Николай II отрекся от престола, глава семьи надворный советник Сергей Васильевич Зубатов, 43 лет, вышел из-за накрытого стола в соседнюю комнату и застрелился. Жил он, ни от кого не таясь: в адресно-справочной книге «Вся Москва» за 1917 год указан его домашний адрес: Пятницкая улица, 49. Ждать, пока за ним придут и приговорят к смертной казни, — не стал. Бывшему начальнику Московского охранного отделения и Особого отдела Департамента полиции революционеры воздали бы по заслугам. Он мог бы скрыться как умелый конспиратор. Но жить без самодержца преданный монарху бывший вольнодумец не захотел.
Убежденность в «преимуществе самодержавия как внеклассовой и беспристрастной, третейской форме правления» пришла к нему не сразу. Общаясь со сверстниками, ставшими на путь революционной борьбы, стрельбы в царя, министров и губернаторов, он проникся отвращением ко всем формам насилия и попытался заменить революционное движение эволюционным. Его агенты убеждали рабочих всего добиваться мирными средствами.
Революцию 1905 года Зубатов воспринял как поражение «полицейского социализма», но не самодержавия, поэтому прожил еще двенадцать лет.
Застрелился полковник в Замоскворечье. Начинал жить в Москве на Тверском бульваре, 18, в доме, который позднее «водочный король» Петр Смирнов купил у потомственного почетного гражданина Николая Павловича Малютина. Отец Сергея, полковник Василий Зубатов, служил управляющим и жил в его особняке. Отсюда сын ходил учиться в 5-ю гимназию на Поварской улице, сюда к нему приходили товарищи, обсуждали «Политическую экономию» Милля, в доме бывал Михаил Гоц, будущий лидер партии социалистов-революционеров, член ЦК, написавший ее «Боевой устав». Все эти увлечения кончились исключением из гимназии за неблагонадежность.
Когда Сергей Зубатов завел семью, женился на дочери армейского офицера, он поселился в ее квартире в двухэтажном доме номер 27 на Тверском бульваре. В наследство от отца жене досталась частная библиотека, выдававшая книги за небольшую плату. Тот дом, сломанный вместе со всем кварталом в семидесятые годы, знали гимназисты и студенты, зачитывавшиеся запрещенной литературой. Каждый мог взять почитать Дарвина, Спенсера, Маркса, Чернышевского, книжки закрытых журналов «Отечественные записки», «Дело», и не только взять, но и обсудить в библиотеке в образовавшемся политическом кружке, где не щадили ни правительство, ни царя. Зубатова арестовали в 19 лет и выпустили под залог. Второй раз полиция поставила перед ним выбор: высылка из Москвы или сотрудничество. Новоявленный тайный агент служит телеграфистом на Московской центральной телеграфной станции, посещает как вольноопределяющийся занятия на юридическом факультете Московского университета. Выдает товарищей, уходящих на каторгу, и делает головокружительную карьеру: через десять лет становится начальником Московского охранного деления.
Благодаря умению убеждать, входить в доверие, артистизму, смене вольнодумства на преданность самодержавию Зубатов создает лучшую в России систему политического сыска. Он ввел обязательное фотографирование арестованных, картотеку, разработал правила регистрации и конспирации агентов, организовал «особый отряд наблюдательных агентов».
Судя по биографии Ленина, каждый его шаг в Москве, начиная с первого публичного выступления в доме на Воздвиженке, прослеживали агенты охранного отделения. Благодаря их донесениям многое из жизни Владимира Ильича Ульянова известно историкам.
Зубатов придавал особое значение тайным агентам. «Вы, господа, — говорил он подчиненным, — должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой находитесь в тайной связи. Берегите ее как зеницу ока. Один неосторожный шаг, и вы ее опозорите».
Его агенты входили в состав руководства всех революционных партий. Как известно, в ЦК партии большевиков входил единственный рабочий Роман Малиновский, особо ценимый Лениным, депутат Государственной думы и он же агент охранки. Если бы бывший губернатор Москвы аристократ Джунковский, назначенный шефом жандармов, не вынудил Романа сдать мандат депутата, полагая, что подобное совместительство оскорбляет народное представительство, то полиция знала бы абсолютно все о большевиках до октября 1917 года. И могла бы своевременно арестовать Ленина и всех членов ЦК партии, решивших за одним столом начать вооруженное восстание.
Девизом Зубатова служило правило: «Чтобы победить врага, надо его знать!». Как никто до него, он разбирался в программах революционных партий, течениях социал-демократии, отличал большевиков от меньшевиков.
Когда узнал о борьбе Ленина с «ренегатом марксизма» Бернштейном, призывавшим рабочих Европы добиваться социализма мирным путем, «душою затрепетал. Вот наш союзник против безобразий русской социал-демократии!»
Зубатов предложил рабочим, «не связанным с опасностью попасть под удар полиции, легальный путь к улучшению их экономического положения». Его агенты организовали Совет рабочих механического производства, они пишут устав Московского общества вспомоществования рабочих в механическом производстве, образуют Общество взаимной помощи текстильщиков. В Москве открылись клубы и кружки, где рабочие от станка обсуждали заводские порядки, слушали лекции либеральных ученых.
Собрав в лучшем ресторане Москвы — Тестовском трактире — фабрикантов, Зубатов произнес речь, обвинив их в том, что они нарушают интересы не только рабочих, но государства и престола тем, что обсчитывают, терзают их штрафами, сменами по 11–13 часов. Он пригрозил, что «если не будет наведен порядок, не улучшатся условия труда и жизни, то государь железной рукой заставит их это сделать, а мы, полиция, ему поможем». Как известно, фабриканты не вняли этим словам, государь и полиция не помогла пролетариату. Рабочие взялись за оружие...
Спустя годы, будучи в отставке, Зубатов писал: «Агентурный вопрос, шпионский по терминологии других, для меня святее святых. Для меня сношение с агентурой — самое радостное и милое воспоминание. Большое и трудное это дело, но как же при этом оно и нежно».
Я убежден, если бы вместе с развалом СССР «демократы» не развалили бы образцовый тайный сыск, то никто бы не смог в столице государства среди бела дня завезти в подвалы жилых зданий мешки с адской смесью под видом сахара, не взорвать в Москве два многоквартирных дома, поезд метро, самолеты, аэропорт. Не погибли бы заложники в театральном центре.
Первый в истории России Зубатов организовал оппозиционную партию, управляемую госбезопасностью. И это дало основание в наши дни сделать политологический вывод: «Говорить об острой актуальности идейно-политического наследия Сергея Зубатова значило бы попусту терять время: она очевидна».
Служебный кабинет Зубатова помещался в доме на Тверском бульваре, 22. Там же до Февральской революции значился адрес управления московской полиции, градоначальства, за него шел кровавый бой в октябре 1917 года.
О нем напоминает мемориальная доска на доме 20, принадлежавшем графине Ольге Васильевне Кутайсовой. Надпись гласит: «Здесь во время октябрьских боев 1917 года при взятии дома градоначальника героически погибли члены Союза рабочей молодежи товарищи Жебрунов и Барболин». Других сведений о них не сохранилось в отличие от хозяйки особняка.
Об этой фамилии я рассказывал, когда начал хождение по Тверскому бульвару. А теперь, заканчивая это путешествие в свой город, подхожу к месту, где темнеет облицованное армянским камнем здание «нового МХАТа». Для него снесли помянутый в мемориальной доске дом градоначальника. До революции то был титул главного полицейского начальника города, который до революции 1905 года назывался обер-полицмейстером.
Трехэтажный, самый большой на Тверском бульваре в классическом стиле дом, построенный в 1823 году, считался созданием Доменико Жилярди. Им владел генерал от кавалерии Кологривов. В большом зале дома помянутый в романе «Война и мир» танцмейстер Иогель устраивал балы. Полагали, что на одном из них Пушкин встретил Наталью Гончарову и был ослеплен ее красотой. Но теперь считают, что тот бал происходил не на Тверском бульваре, а в доме Благородного собрания, Колонном зале.
Как не раз бывало в XIX веке, крупное частное владение казна выкупила для резиденции обер-полицмейстера Москвы. На допрос сюда доставили Александра Герцена, и дело закончилось для него ссылкой.
История дома, изобилующая историческими событиями, никем не написана. В нем помещались кабинеты градоначальника, начальников тайной полиции и уголовного розыска. Их служебные квартиры находились в строении во дворе.
В 1905 году это владение стало объектом пристальной слежки и нападений террористов, членов боевой организации партии социалистов-революционеров. Здесь 30 апреля 1905 года приступил к своим служебным обязанностям градоначальника генерал граф Павел Шувалов, заменив уволенного после убийства великого князя Сергея Александровича предшественника. Спустя два месяца, 28 июня, во время обычного приема посетителей в его кабинет вошел бежавший из ссылки в Сибири дворянин — выпускник Московского учительского института Петр Куликовский. И четырьмя выстрелами в упор убил графа...
После поражения революции 1905 года началась охота на высших сановников империи. Партия эсеров, социалистов-революционеров, вынесла им смертный приговор. Когда, выйдя из квартиры на Тверском бульваре, градоначальник генерал Анатолий Рейнбот шел в церковь на освящение школы и богадельни, в него швырнули бомбу...
До Февральской революции члены боевой организации эсеров и террористы других партий убили премьера России, двух министров МВД, 33 генерал-губернаторов, губернаторов и вице-губернаторов, 16 градоначальников, а всего совершили 263 кровавых акта.
В 1896 году, когда бывший вольноопределяющийся Московского университета получил под свое начало Московскую тайную полицию, на Тверском бульваре, 22, поселился генерал Дмитрий Федорович Трепов, став обер-полицмейстером. Успех Зубатова объясняется полной поддержкой нового начальника.
В беседе с английским журналистом «Review of Reviews» Федор Трепов вспоминал: «Система, которую проводил Зубатов вместе со мной и в сущности по моей инициативе, была попытка поднять социальное положение рабочего класса в Москве. До введения системы Зубатова Москва клокотала от недовольства, при моем режиме рабочий увидел, что симпатии правительства на его стороне...». Социальный мир длился десять лет. Но под напором фабрикантов, приведшим к отставке Зубатова, с одной стороны, и агитации большевиков среди рабочих — с другой, «полицейский социализм» потерпел крах.
...В Санкт-Петербурге Трепову прострелил пальто 19-летний «воспитанник торговой школы» некто Полторацкий, в завязавшейся борьбе убийца промахнулся. В отданном генералом приказе по войскам гарнизона была фраза, с которой Трепов вошел в историю: «холостых залпов не давать и патронов не жалеть».
На упрек родственника: «В своем ли ты уме?!» — ответил: «До сих пор я крови не проливал. Единственный способ отвратить это несчастье состоит в этой фразе». Приказ, расклеенный на улицах столицы, сработал. Вооруженного восстания в Санкт-Петербурге, как в Москве, в 1905 году не произошло.
Второй раз вместо Трепова на концерте в саду по ошибке убили похожего на него генерала. Через два месяца после этого покушения сердце боевого генерала, награжденного десятью иностранными орденами, не считая царских, само остановилось.
Всего три месяца весной и летом 1905 года пробыл на посту генерал-губернатора Москвы генерал от кавалерии Александр Александрович Козлов. На него, 68-летнего популярного в народе усатого старика, рука боевиков не поднялась.
В мемуарах губернатора Джунковского, столь же популярной личности, есть такой эпизод о «чудном человеке»: узнав о волнениях на Высших женских курсах, Козлов прискакал верхом с нагайкой в руке и, вклинившись в толпу девушек, прокричал: «Ерша вам родить против шерсти, чего бунтуете?!» — чем вызвал хохот, и все закончилось мирно. Но, очевидно, предчувствуя, что Москву в ослабевших руках ему не удержать, попросил отставку, уехал лечиться за границу, где и умер неизвестно когда и где.
В историю города генерал Козлов вошел тем, что дважды назначался обер-полицмейстером, тогда и жил на казенной квартире на Тверском бульваре. Золотую табакерку от Александра III получил за то, что обеспечил идеальный порядок на Ходынском поле во время раздачи подарков по случаю коронации императора, чего не смогли сделать во время подобной акции при Николае II.
Гиляровский писал, что Козлов «не пропускал ни одного значительного пожара», лично участвуя в их тушении. «Во время страшного летнего пожара в Зарядье я спас от гибели обер-полицмейстера Козлова, чуть не провалившегося в подгорелый потолок, рухнувший через минуту после того, как я отшвырнул Козлова от опасного места и едва выскочил за ним сам. Козлов уехал, опалив свои огромные красивые усы, домой...».
О Козлове Гиляровский сочинил эпиграмму, ходившую по Москве, по случаю открытия памятника Пушкину, установленному между домом обер-полицмейстера и редакцией «Московских ведомостей», редактировавшихся непопулярным публицистом Катковым:
«Как? Пушкин умер?
Это вздор. Он жив! Он только снова,
Как прежде, отдан под надзор
Каткова и Козлова»
Другой анекдот из жизни неженатого генерала в изложении Гиляровского выглядит так: «В восьмидесятые годы, кажется, в 1884 году, Московский университет окончил доктор Владимиров, семинарист, родом из Галича.
На четвертом курсе полуголодный Владимиров остался без квартиры и недели две проводил майские ночи, гуляя по Тверcкому бульвару, от памятника Пушкина до Никитских ворот. В это же время, около полуночи, из своего казенного дома переходил бульвар обер-полицмейстер Козлов, направляясь на противоположную сторону бульвара, где жила известная московская красавица-портниха.
Утром, около четырех-пяти часов, Козлов возвращался тем же путем домой. Владимиров, как и другие бездомные, проводившие ночи на Тверском бульваре, знал секрет путешествий Козлова. Бледный юноша в широкополой шляпе, модной тогда среди студентов (какие теперь только встречаются в театральных реквизитах для шиллеровских разбойников), обратил на себя внимание Козлова. Утром они как-то столкнулись, и Козлов, расправив свои чисто военные усы, спросил:
— Молодой человек, отчего это я вас встречаю по ночам гуляющим вдоль бульвара?
— А оттого, что не всем такое счастье, чтобы гулять каждую ночь поперек бульвара.
Другую сцену с участием Козлова описал в „Лете Господнем“ Иван Шмелев:
„Донская густо усыпана травой, весело, будто луг. Идут без шапок, на тротуаре местечка нет. Прокатил на паре-пристяжке обер-полицмейстер Козлов, стоиком в пролетке, строго тряся перчаткой, грозя усами, выкатывая глаза: „Строго у меня“.
Значит, сейчас начнется. И вот уж видно: влево, на Калужском рынке, над чернотой народа, покачиваются в блеске первые золотистые хоругви... — Идет! иде-от!!“.
Подвигается Крестный ход.
Впереди — конные жандармы, едут по обе стороны, не пускают народ на мостовую. Карие лошадки поигрывают под ними, белеют торчки султанчиков...»
материал: Лев Колодный
