Последняя балетная премьера этого сезона — самая интригующая: все сделано с нуля. Композитор Илья Демуцкий впервые написал музыку для балета. Режиссер Кирилл Серебренников впервые выступил как балетный режиссер. Юрий Посохов — хореограф опытный, известный по обе стороны океана, однако и у него тоже дебют: с Демуцким и Серебренниковым он раньше не работал, да и познакомился незадолго до начала постановки. Над своим детищем соавторы трудились бок о бок, как в свое время Петипа, Чайковский и Всеволожский над "Спящей красавицей". Результат их штудий непредсказуем — уж слишком трудным для переложения на язык тела кажется "Герой нашего времени". С точностью известно лишь то, что нас ожидает балет большой, двухактный. В основе сюжета — три главы романа Лермонтова: "Бэла", "Тамань" и "Княжна Мери". В каждой из частей балета роль Печорина будут исполнять разные артисты — таким способом авторы подчеркивают трансформацию характера героя. Об остальных подробностях таинственного постановочного процесса Татьяна Кузнецова расспросила хореографа Юрия Посохова
Как появился "Герой нашего времени"?
Когда Сергей Филин стал худруком Большого и позвал меня ставить балет — впервые за много лет после моей "Золушки", за что я ему очень благодарен,— я предложил ему "Войну и мир". Эта идея моего друга, режиссера Юрия Борисова. Он и композитора посоветовал — Бориса Чайковского. Но Сергей решил, что спектакль должен быть совсем новый — с новой музыкой. Я назвал "Евгения Онегина" — чтобы, наконец, в балете появился русский Онегин. Но в Большом предпочли балет Крэнко. Может, и правильно — зрители его любят. И тогда Кирилл Серебренников (а мы сразу решили, что он будет режиссером на моей постановке) предложил "Героя нашего времени". Он взял на себя все: написал сценарий, нашел композитора — Илью Демуцкого, придумал сценографию, даже костюмы.
В общем, подмял под себя весь проект.
Я бы сказал так: мне предложили вступить в проект, когда все условия были уже установлены. Жесткие условия, но я даже рад — это стимулирует. У меня привычка ставить фрагментами, кусками из разных актов, я всегда так работаю, хотя общий план у меня, конечно, есть. Спектакль собирается только в конце постановочных репетиций — и это мой самый любимый, можно сказать, мистический момент постановки. "Героя" мы с Кириллом постоянно обсуждаем, он активно участвует в репетициях, в чем-то меня переубеждает, в чем-то я — его. Кирилл очень хорошо чувствует, что правильно, что неправильно. Что вранье, что не вранье. Мы с ним сразу решили: истории рассказывать не будем. Сосредоточимся на отношениях героев, на их душевных состояниях, сюжет достроят в воображении зрители. Балет у нас получается большой — три части, но камерный по форме: в самой многолюдной сцене "Княжны Мери" всего 16 пар кордебалета. И те на Новой сцене Большого едва умещаются.
Декораций много?
Да нет, море в "Тамани" сделать так и не удалось. Мы хотели на полсцены устроить бассейн, но оркестр запротестовал — побоялся, что затопим. Может, и к лучшему — для танцев больше места осталось. Теперь в "Тамани" и "Бэле" сцена у нас раскрыта до кирпичей. Даже не знаю, как с этим быть — надо же артистов куда-то уводить и откуда-то вводить. А в "Княжне" построили старинный гимнастический зал Ессентуков — Кирилл про него вспомнил, даже фотографию дореволюционную притащил.
Так у вас "Герой" нашего времени или XIX века?
Если вы о том, переносили ли мы действие в современность, то нет.
Я спрашивала скорее о том, наш ли современник Печорин?
У нас три разных Печорина. В каждом акте — свой, всего — девять человек, три состава.
То есть практически все премьеры и ведущие солисты Большого? А ведь героинь у Лермонтова еще больше.
С балеринами в Большом проблем нет. Другое дело, что почти все хотели танцевать княжну Мери. Я говорю: "Зачем тебе княжна? Печорин ее не любит, дуэтов у них нет. Другое дело Вера — любимая женщина, два свидания наедине". Нет, подавай им княжну!
И кто ее получил?
Светлана Захарова. Она — мой первый состав. Бэла — Ольга Смирнова, я безумно рад, что она вышла после травмы. Но вообще-то все меняется постоянно — на репетиции одни приходят, другие уходят.
То есть как?
Ну как? Артист говорит: "Устал" — и не приходит. В Большом театре это в порядке вещей — после репертуарного спектакля премьер или прима дает себе отдохнуть денек. Ну и накануне спектакля не ходят — силы берегут. В день спектакля — тем более. Вот три дня и вылетают. У нас в Сан-Франциско такое, конечно, невозможно, но со своим уставом в чужой монастырь... Вот вчера я сам был Печориным на репетиции — надо было дуэт доставить. Потом придется отдельно с артистом его разучивать.
Фото: Елена Фетисова/Большой театр, Коммерсантъ
Но танцуют-то хорошо?
Хорошо. Только по-своему. Говорят, например: "Ой, мне так не идет. Такие руки не красивые. Так мне неудобно". Мою хореографию они подстраивают под себя — танцуют, как им удобно, от этого теряются важные детали. И что мне остается делать? Только работать и бороться с этим.
Легко ли ставить на музыку Демуцкого? Вы же раньше не знали этого композитора?
Не знал, но до постановки послушал его вещи. И пришел в восторг. Потом мы несколько раз встречались все втроем, обговаривали концепцию, подробности. Оказалось, мы говорим на одном языке — удивительно, я даже не ожидал. И центр нашей троицы — Илья, самый тихий, самый скромный. Потому что его музыка совершенно гениальная, она подчиняет и покоряет. Но непривычная для балета. То есть это вам не Чайковский. Приходится считать, причем счет трудный, неровный. Даже мне потребовалась помощь композитора — он прислал толстую рукопись, где в каждой сцене счет расписан по тактам. Но наши артисты считать не приучены, они слушать привыкли. А здесь им надо запомнить не только хореографию, но и счет. На Западе наоборот — там любую музыку артисты просчитывают с ходу, еще и мне объясняют, как считать.
И много приходится считать-ставить? Каковы обязанности штатного хореографа Балета Сан-Франциско?
Я должен поставить один балет в сезон. Я его уже сделал этой весной. Одноактный, "Пловец" называется. И полгода свободен как ветер. Это, конечно, здорово — есть время для разных проектов. Вот Нина Ананиашвили опять позвала в Тбилиси, задумали балет о Коко Шанель. Про композиторов пока спорим. Там хотят Равеля и Дебюсси, я — Стравинского. Та же эпоха, но музыка гораздо интереснее, да и для Коко он был не посторонний. Андрей Кончаловский предложил поставить хореографию в мюзикле. Я никогда такого не делал, но это — "Преступление и наказание". Как отказаться? Мне вообще в балете нравятся истории, характеры. Я знаю, как это надо ставить, я это люблю. А на Западе требуются одноактные бессюжетные балеты. Там хореографы ловко наловчились их ставить, классно с телами работают. Я, конечно, тоже поднаторел в этом деле, но все-таки русской натуре — и хореографа, и артиста, и зрителя — ближе драма. И лучше — из классической литературы.
