Вячеслав ФЕТИСОВ. Фото Евгения МАТВЕЕВА, "СЭ"
На стене катка хоккейной академии Вячеслава Фетисова в подмосковном Домодедове висят шесть огромных портретов. С одной стороны – тройка KLM, Крутов – Ларионов – Макаров. С другой – сам Фетисов, Алексей Касатонов и Владимир Константинов. Пятеро первых – в свитерах сборной СССР, последний – в форме "Ред Уингз". Дизайн двукратный олимпийский чемпион и двукратный обладатель Кубок Стэнли, говорят, выбирал сам. К своей великой пятерке советских времен он решил добавить одноклубника, изображение которого уж точно никого не обидит...
Я был уверен, что первый заместитель председателя комитета Госдумы по физкультуре и спорту Фетисов не может жить одной политикой – хоккей, дело жизни, в той или иной степени должен в ней оставаться. Так и оказалось. Об академии, где занимаются 600 ребят, он готов говорить долго и с увлечением – а когда приезжает туда, не упускает возможности выйти с мальчишками на лед. И время на наш разговор в своем графике он выискал именно по пути в машине с Охотного ряда в Домодедово. И обратно.
Первая пятерка ЦСКА и сборной России: Алексей КАСАТОНОВ, Сергей МАКАРОВ, Игорь ЛАРИОНОВ, Владимир КРУТОВ и Вячеслав ФЕТИСОВ. Фото Анатолий БОЧИНИН
КОНСТАНТИНОВ И КЛИНТОН
Два часа, которые мы беседовали, Фетисов рассказывал поразительные истории. Спрашиваю, например, о посещении чемпионским "Детройтом" Белого дома в 97-м. И внимании, которое тогдашний президент США Билл Клинтон уделил сидевшему в инвалидной коляске Владимиру Константинову. В ответ слышу:
– Стоим Русской пятеркой, все вместе, и ждем президента Клинтона. А у него тогда как раз угроза импичмента, история с Моникой Левински. Он заходит. Понятно, что обязан подойти к человеку в коляске. Сначала говорит: "Поздравляю Русскую пятерку. Молодцы!", а затем обращается к Константинову: "Знаю, какую роль вы сыграли для команды. За последние годы мы сделали очень многое в области медицины как раз по этим проблемам. Так что надеемся, что ты вернешься".
Потом вдруг говорит: "Извините, что чуть задержался, у меня проблемы". Я вдруг ляпнул: "Мистер президент, если у вас будут проблемы с работой, у меня есть связи в Москве, мы вас устроим". Клинтон сразу расслабился, начал вспоминать встречи с Борисом Николаевичем. Смотрю, Вова потерял интерес к происходящему, потому что у него короткой памяти нет. Голову опустил.
Я стою напротив президента США, держу коляску. И для того, чтобы вернуть Константинова к разговору, опускаюсь к его уху и говорю: "Вова, покажи президенту, кто номер один в хоккее!" Он машет головой – и вдруг мычит и показывает Клинтону средний палец! Смотрю – у того сразу меняется выражение лица. Он через плечо говорит своим: "Прошу вас проверить, кто-нибудь когда-то показывал в Белом доме средний палец президенту Америки!"
Потом церемония, фотографии. Каждый мог подойти, сфотографироваться с президентом отдельно в каминном зале. На нашем фото видно по губам, что мы тихо говорим. Он спрашивает: "Что ты там ему сказал?" – "Мистер президент, у нас средний палец – знак, что ты номер один!" – "Ну ладно, я проверю". Потом прислали фотографии, единственным, кому он не подписал, был я.
Прошло десять лет. В Кремле праздновался 75-летний юбилей Ельцина, куда пригласили и нас с женой Ладой. Там был Владимир Путин, прилетели Клинтон, Жак Ширак, Герхард Шредер. Все было красиво. Собираемся провожать почетных гостей, они идут по красной дорожке. Мы стоим, мимо проходит Клинтон. Моя жена, красивая блондинка, спрашивает: "Мистер президент, как Москва вас встретила, как вы провели время?" Он смотрит на нее, потом на меня. И изрекает: "Я, – говорит, – проверил. Никто и никогда средний палец в Белом доме президенту Америки не показывал!" Какая же, блин, феноменальная память!
БРАТ
А иногда, слушая Фетисова, я с трудом удерживался, чтобы не заплакать. Когда, например, он говорил о гибели в 1985 году 17-летнего брата Анатолия. Точнее, почти шептал. Ведь Вячеслав тогда был за рулем...
Он заговорил об этом сам. Не знаю, нашел ли бы я в себе силы поднять эту страшную тему.
– Сколько раз я вспоминал все по секундам, анализировал. И уверен, что ничего не мог там сделать. Машину, которая нас обгоняла, занесло в левое переднее колесо. В одно мгновение нас раскрутило и выбросило дверью Толика в столб. Не знаю, что можно было в той ситуации предпринять. Я ни в чем не виноват.
– Часто думаете о брате? О том, каким бы он мог стать?
– Конечно, часто. Постоянно. Дома – его портреты. Смотришь, думаешь... И на кладбище тоже. Можете себе представить, что 11 июня, в день гибели, на протяжении всех этих 33 лет ребята из его юношеской команды ЦСКА приходят на могилу к Толику? Уникальная история, которая говорит о его человеческих качествах.
Какой он след успел оставить в душах этих ребят за свой короткий жизненный путь, если люди приходят туда с семьями, с детьми! Никто из них не стал хоккеистом, но они шли за ним, он вел их за собой. Талантливый, амбициозный. Такова судьба, видно. Не всегда она справедлива.
– Правда, что вас тогда вернули к жизни родители, сказавшие: "Теперь ты должен играть за двоих"?
– Да, мама это сказала. Она сыграла ключевую роль в том, чтобы я снова захотел играть в хоккей. И время берет свое...
Знаете, почему я остался на последний сезон в НХЛ? За Володю поиграть. Константинова. Потому что он для меня стал младшим братом и близким товарищем. Тем более что они с Толиком моим играли в одной юношеской команде ЦСКА. Дружили, вместе ко мне пацанами домой приходили. Такая вот взаимосвязь. И если в 85-м я услышал маму и стал играть за себя и Толика, то в 97-м сказал себе: "Да, я готов играть за Вову".
Хотя было непросто – побился-то я в той аварии тоже прилично. Конечно, не так, как ребята, но весь сезон вправо поворачивать не мог – нога "отстегивалась". Об этом никто не знал. Я говорить никому не мог, потому что информация в любом случае просочилась бы. Показывал вправо – все время уходил влево...
Весь тот сезон "Детройт" выходил с нашивками, на которых были инициалы Вовы и Сергея (Мнацаканова. – Прим. И.Р.) и на двух языках слово "Верим". Это очень эмоциональная история. Она закончилась последним матчем финальной серии в Вашингтоне, после которого Кубок лежал у Константинова на коленях, а мы с Игорем везли коляску по льду, и на всей вашингтонской арене не было ни одного человека, который не плакал. Так закончилась моя карьера игрока. Двумя Кубками Стэнли, причем мы не проиграли в обоих финалах ни одного матча...
– 60-летний юбилей тоже будете отмечать на льду?
– А как же. С моими друзьями проедем по стране, скажем спасибо болельщикам. На неделе, которая предшествует юбилею, беру отпуск – и мы с Лешей Касатоновым, Игорем Ларионовым, Сережей Макаровым, Сашей Кожевниковым, Александром Сергеевичем Якушевым поедем во Владивосток, Хабаровск, Челябинск и, наконец, Москву.
Сначала поедем к детям на Дальний Восток, чтобы поддержать их, сказать, что сделаем все, чтобы у них был шанс играть в большой хоккей. Для страны архиважно, что эти команды – "Адмирал", "Амур" – существуют в КХЛ. Что мы видим таблицу и можем ощутить масштабы нашей великой страны. Проведем там мастер-классы, откроем во Владивостоке новый каток, филиал академии Фетисова.
В Хабаровске она уже работает, там тоже проведем мероприятие с детьми. В Челябинске сходим на место, где рос Макаров, скажем спасибо болельщикам. Они за свою историю видели огромное количество молодых перспективных челябинцев, которых всегда куда-то увозили. Хорошо, что в этом сезоне у "Трактора" был успешный сезон. Там тоже проведем мастер-класс с мальчишками. А затем вернемся в столицу и проведем 20-го в Парке легенд игру, а вслед за ней фуршет.
– Ваш почти 90-летний отец Александр Максимович в торжествах участвовать будет?
– Готовится!
– Когда выходите играть за легенд, драйв еще есть?
– Конечно. Как можно без радости надевать коньки и выходить на лед? Благодарен своим друзьям за такую возможность. Началось с того, что Сергей Кужугетович (Шойгу. – Прим. И.Р.) эту игру полюбил. А потом это передалось очень многим. Сейчас это большая часть моей жизни. После работы практически каждый день еду на каток и играю с людьми, которые любят хоккей. И понимаю, насколько я счастливый человек, что моя жизнь прошла в этих эмоциях и переживаниях.
1989 год. Пятерка ЦСКА: Владимир КРУТОВ, Вячеслав ФЕТИСОВ, Сергей МАКАРОВ, Владимир КОНСТАНТИНОВ и Владимир МАЛАХОВ (слева направо). Фото Александр ФЕДОРОВ, "СЭ"
МАРШАЛ ЯЗОВ ОБЕЩАЛ СПУСТИТЬ МНЕ ШТАНЫ И НАДРАТЬ ЗАДНИЦУ
– По случаю 60-летия вас наградили орденом "За заслуги перед Отечеством" II степени. А где ваш орден Ленина, который вам вручил Михаил Горбачев за победу на Олимпиаде в Калгари? И какова судьба партбилета КПСС?
– Ордена все дома, восемь штук. Красиво лежат. А партбилет – где-то у тещи. Помню, меня попросили: чтобы вручили орден Ленина, надо обязательно получить партбилет. К тому времени я уже был заслуженным человеком, так что особых сложностей со вступлением в КПСС не было.
– Алексей Касатонов рассказывал мне, что его куратором по вступлению в партию была Людмила Пахомова, а поручением как кандидату в члены КПСС было выиграть Олимпиаду в Сараеве. Что у вас?
– Леша, по-моему, драматизирует всю эту историю. Может, он серьезно ее воспринимал, молодец. Я – иначе. Как Пахомова, при всем к ней уважении, может такие вещи курировать? Профанация была во всем.
– А правду ли написала в своей книге вдова Виктора Тихонова, что именно из-за государственной награды министр обороны СССР маршал Язов не хотел вас в Нью-Джерси отпускать? Говорил: "Как я его отпущу в Америку, если только что орден Ленина вручал?"
– С Язовым я после не раз общался. Его ввели в заблуждение, не рассказали всю историю. И вообще, если бы я согласился за тысячу долларов в месяц уехать, то и Язов, несмотря на орден Ленина, все подписал бы, и не было бы никаких проблем. Так что все это – от лукавого. Суть дела была в другом.
– В том, что не хотели через "Совинтерспорт" уезжать?
– Через эту организацию нас продавали как рабов, повторяю, за тысячу долларов в месяц. Все футболисты уже уехали другими путями, тот же Касатонов тоже не согласился на такой вариант. Шла борьба за свои права. Когда ты, известный человек, должен выслушивать все это: "Поедешь туда, отдашь все нам, себе оставишь тысячу долларов" – становилось противно.
Когда два генерала привели к нему нас с Виктором Васильевичем (Тихоновым. – Прим. И.Р.), я понял, что он не владеет ситуацией. Его накрутили таким образом, чтобы постараться меня испугать.
– Вы писали, что он кричал, матерился.
– Да, тем более что речь шла об Америке. Если бы была какая-то Канада, может, и не было бы таких острых ощущений. А так обещал сослать невесть куда. Говорил: мол, соберемся с твоим батькой, штаны тебе спустим, задницу надерем. Я отвечал: "Уважаемый товарищ министр, я взрослый человек. Отца своего люблю и вас уважаю. Но уезжать – мое решение".
Прямо при нем взял ручку, бумагу, написал еще один рапорт, сказал: "Надеюсь, что вы как министр обороны сдержите слово и уволите меня из армии". И через какое-то время он это сделал. Так открылась дверь для всех. И выбор теперь уже состоял только в том, ехать через "Совинтерспорт" или самому. Мне было непросто в тот момент. Но я сумел выстоять, не соблазнился, хотя легко мог убежать.
РАЗГОВОР С ТАНКИСТАМИ НА БАРРИКАДАХ И ОБЪЯТИЯ С ЛАМОРЕЛЛО
– Вы упоминали, что с Язовым потом еще встречались. При каких обстоятельствах?
– Когда я уже стал руководителем российского спорта, в Кремле был ежегодный президентский новогодний прием. Прихожу – и прямо в предбаннике стоит Дмитрий Тимофеевич с коллегами-маршалами. Говорит: "Слава, подойди". И маршалам: "Вот, в свое время Славку в Америку отправил. Вернулся министром!"
Я услышал это, прокрутил все в памяти – и еще раз ощутил, что в той ситуации победил в честной борьбе. Получил право и для себя, и для всех остальных распоряжаться своей судьбой.
– Когда Язова за участие в ГКЧП в 1991 году арестовали, не было какого-то чувства удовлетворения?
– Да какое удовлетворение? Страшно было. Я в тот момент находился в Москве, отцу исполнялось 60. Когда пришел ГКЧП и заиграло "Лебединое озеро", теща сказала: "Тебе надо побыстрее уезжать". А мы с женой вместо этого пошли на баррикады к Белому дому.
Это был колоссальный опыт, и я бы не хотел, чтобы что-то подобное в нашей стране повторилось. Ведь с другой стороны баррикад может оказаться твой друг, родственник, брат, товарищ по команде. Люди ко мне там подходили, автографы брали. Сюр какой-то. Александра Якушева еще там видел.
Мне недавно как раз фотографию прислали. У меня же квартира была напротив здания ТАСС, а там танки как раз с утра проезжали. Как я их увидел – вышел и разговаривал с ребятами-танкистами. Убеждал, чтобы они ни в коем случае не воевали против своего народа. Кто-то и сфотографировал. Этот снимок появится в юбилейном альбоме.
– Сколько раз могли убежать из СССР играть в НХЛ?
– Самая реальная возможность была в Нью-Джерси во время суперсерии в Новый год с 88-го на 89-й. После игры с "Дэвилз" Лу Ламорелло повез нас с Лешей Касатоновым в Нью-Йорк, в крутой ресторан, покатал нас потом по городу. А в конце сказал мне: "Вот тебе машина, дом, контракт, ни о чем не думай. Твоих родных и близких мы привезем".
Это был серьезный соблазн. Тем более прямо перед тем закончилось совещание, на которое прилетел начальник политотдела ЦСКА якобы для решения моего вопроса. Но в очередной раз не договорились. И Лу в машине сказал напрямую: "Слава, они тебя никогда не отпустят. Поэтому вот тебе моя рука. Давай оставайся". Я вышел из машины, обнял его и сказал: "Спасибо, но я убегать из своей страны даже за большие деньги не собираюсь".
После этого уважение ко мне с той стороны стало совершенно другое. Лу мне каждый божий день звонил, хотя в то время дозвониться из Америки было нереально – часами пробиваться надо было. Ночью раздается звонок: "Слава?" – "Лу?" – "О'кей" – "О'кей". Он понимал, в какую ситуацию я вернулся, и таким образом поддерживал.
2006 год. Вячеслав ФЕТИСОВ (слева) и Борис ЕЛЬЦИН. Фото Александр ВИЛЬФ, "СЭ"
МОГИЛЬНЫЙ ПРИЛЕТЕЛ В МОСКВУ БЕЗ ДОКУМЕНТОВ, ПОД МОЕ ЧЕСТНОЕ СЛОВО
– Недавно видел вашу фотографию с Борисом Ельциным на одном из Кубков Кремля. Много с ним общались?
– Достаточно активно – в последние годы его жизни. В гости друг к другу приезжали. Как-то, сидя вместе на теннисе, разговорились – и пошло-поехало. Никогда не забуду, как они с Наиной Иосифовной однажды приехали ко мне на день рождения. Было очень приятно. Хорошо посидели, хотя я не планировал никаких празднований.
Борис Николаевич позвонил мне в семь утра, поздравил, потом спросил, где отмечаю. Да особо не собираюсь, – говорю, – на работе буду. Он веско сказал: "Нельзя не праздновать день рождения. Мы с Наиной приедем". Ельцин был очень глобальным человеком. И душевным. Мне кажется, он не мог делать какие-то осознанно плохие вещи.
– Не с ним ли в 1994 году решали вопрос, чтобы были закрыты еще советские уголовные дела на Александра Могильного и Сергея Федорова, открытые после их побега, и они могли приехать на турне сборной российских звезд НХЛ?
– Да, с Борисом Николаевичем. Сидели с ним и Александром Коржаковым. Ельцин дал гарантию, что дела будут закрыты, к ребятам не будет никаких репрессий, и он даст им новые паспорта. Судьбоносная история! Хоккеисты боялись возвращаться – не только эти двое, но и остальные.
Саша Могильный вообще без единого документа прилетел, что сложно сейчас представить. Мы встречали его около самолета и знали, как провести через таможню без документов. Парень летел в никуда, под мое честное слово. У Сережи Федорова ситуация была попроще, а тут – просто аховая. Но все сложилось хорошо. Если Ельцин что-то обещал – всегда делал. Спасибо ему за то решение вернуть парням гражданство.
Благодаря ему, а также Гелани Товбулатову мы смогли дать ребятам уверенность, что они могут приезжать, и все будет нормально. Бывший президент "Спартака" и организованный им Кубок "Спартака" сыграли большую роль в том, что не была утеряна связь страны с ее лучшими хоккеистами. Хотя наше тогдашнее хоккейное руководство сделало нас отрезанными ломтями.
– Не жалеете, что с Могильным и Буре в тот локаутный сезон сыграли один матч за "Спартак"? Армейские болельщики вам долго этого простить не могли.
– Так мы бы за ЦСКА сыграли, только нас туда никто не звал. И у нашего решения была еще одна подоплека – взять реванш у ярославского "Торпедо", единственной команды, которая обыграла сборную звезд во время турне 1994 года. Надо же отыграться, вернуть должок! Подвернулась та история, и мы выиграли – 4:2. Паша две забил, мы с Сашей по одной отдали.
Понимаю чувства болельщиков, но не думаю, что это должно кого-то обижать. Потому что нас, воспитанников ЦСКА, никто дома не ждал. Нас игнорировали по полной, а в "Спартаке" нам сказали: вот вам уважение, возможность тренироваться. Гелани показал, как можно относиться к людям, которые прославляли наш хоккей.
– Как дела у Товбулатова?
– Нормально. Мы по-прежнему дружим и постоянно вспоминаем те хоккейные истории. Мы все ему благодарны. Тот же Могильный понимает, как важно было иметь рядом такого человека. Гелани сейчас выстраивает отношения с Китаем по многим направлениям.
КУБОК СТЭНЛИ НА ЛУБЯНКЕ
– Еще одна чудесная история тех лет – как вы с Игорем Ларионовым и Вячеславом Козловым первый раз привезли Кубок Стэнли в Москву. И на Красную площадь, и в Лужники, и в Воскресенск, и даже в ночной клуб "Голодная утка".
– Больше всего в памяти осталась реакция людей. Время в стране непростое было – но, куда бы мы ни приносили Кубок, он вызывал улыбку. Начиная с того момента, как мы встретили трофей в Шереметьеве и увидели, как реагируют таможенники, пассажиры. Вроде бы не родной приз, в стране, где другие традиции. Но мы получили подтверждение, что спорт размывает все стереотипы. И люди понимают, что этот Кубок не так просто выиграть, и он является символом профессионального хоккея. Какая реакция была в Лужниках, когда мы по кругу на Большой арене его несли, а в ложе Ельцин сидел! Радовались и Виктор Черномырдин, и Юрий Лужков...
– А не могли Кубок Стэнли в России, извиняюсь, спереть? Времена-то непростые были.
– Так он на Лубянке хранился. Его запирали на ночь в специальной комнате, договоренность на этот счет была. Тогда с трофеем приехали три вице-президента лиги, все возможные секьюрити – они тоже боялись. А тогда за пиар в НХЛ отвечала Бернадет Мансур. И я ей предложил: "Давайте устроим здесь якобы похищение Кубка". Помните статуэтку богини Нике, приз чемпионам мира по футболу? Когда ее украли в Англии в 1966 году, весь мир стоял на ушах. И насколько это раскрутило, популяризировало футбол.
Я сказал Бернадет, что есть шанс сделать то же самое с хоккеем – только не по-настоящему, а сымитировав похищение. Гонка, мафия, все дела. Вначале она восхитилась: "Суперидея!" Но потом посовещалась и говорит: "Нет, не могу такое решение принять". А жаль.
– Как вообще удалось уговорить Гэри Бэттмена забрать Кубок в Москву? Говорят, из-за преступности 90-х в НХЛ боялись этого как огня.
– Он до последнего отказывался! Эта история началась, когда Стиви Айзерман проехал первый круг с Кубком и затем вручил его мне. Для меня стало большой честью, потому что капитан команды вручает трофей человеку, которого больше всего уважает. Я не поехал один, а стал искать глазами Игоря. Наверное, впервые в истории НХЛ второй круг с Кубком проезжали сразу два хоккеиста.
И сразу после этого я подъехал к Бэттмену: "Слушай, Гэри, хочу Кубок в Москву". – "Слава, это невозможно". – "Нет, я хочу его к себе домой, в Москву. Это мое право". – "Нет-нет". – "Я тебе серьезно говорю, это не шутки". Несколько раз общались по телефону, потом я подъехал к нему в штаб-квартиру НХЛ, и мы приняли решение.
– Он вообще, как я понимаю, тепло к вам относился. Приглашение на ваш первый Матч звезд НХЛ в 1997 году исходило от Бэттмена лично.
– Да. Ко мне все там хорошо относились. И относятся, как я надеюсь. Недавно был в Нью-Йорке, хотел с ним повидаться по поводу организации матча на Северном полюсе. К сожалению, его не было в городе, а у меня был короткий рабочий визит. По телефону поговорили, он был бы рад увидеться.
2009 год. Москва. Скотти БОУМЭН и Вячеслав ФЕТИСОВ на Красной площади. Фото AFP
БОУМЭН СИДЕЛ У ПОСТЕЛИ КОНСТАНТИНОВА И МНАЦАКАНОВА ВСЕ ВРЕМЯ, ПОКА ОНИ БЫЛИ В КОМЕ
– А какие воспоминания о Скотти Боумэне?
– Потрясающие. Выдающийся человек во всех отношениях. Не только как специалист, но и как личность. Как забыть, что он просидел у постели Владимира Константинова и Сергея Мнацаканова все время, пока они были в коме? Хотя шло межсезонье, и его ждала в Баффало большая семья. Скотти прилетел оттуда, как только узнал о катастрофе. Каждый день сидел, разговаривал с ребятами, которые были на грани жизни и смерти. Вдруг они его слышали, и им становилось легче? Даже мы уже уехали, а он все сидел. Это говорит о многом. Поэтому Боумэн так успешен. То, что он – не только Тренер, но и Человек, давало ему преимущество.
– Меня проняла история, как он посреди сезона отпустил вас в Москву, когда серьезно заболела ваша мама. Все ли тренеры в НХЛ поступили бы так же?
– За других говорить не буду. Скотти – поступил. В такие секунды ты понимаешь, что человечность и умение понять жизненную ситуацию – это особый удар. Поэтому Боумэн так поступил, когда ходил в госпиталь к Константинову и Мнацаканову. И со мной тоже. Благодаря ему я сумел маму увидеть перед смертью. Она у меня на руках умерла. Такое отношение добавляет положительной энергии и говорит многое о людях, для которых эти вещи – главные, а все остальное потом. Сложно представить, чтобы в советское время какой-то тренер мог таким образом поступить.
– Читал, что Боумэн взял вас с Ларионовым в "Детройт" в том числе и для того, чтобы вы мотивировали трех молодых русских, особенно Федорова с Козловым. Удалось?
– Мы с ними стали близкими друзьями. При том что у каждого свой характер, и к ним нужно было найти подход. Была куча историй, когда ребят приходилось мотивировать, сплачивать. Но, на мой взгляд, у нашего с Игорем прихода в команду была другая подоплека. Кстати, когда говорят, что я был последним, – путают. На самом деле – Ларионов.
У Боумэна была непростая ситуация со Стивом Айзерманом. Мне кажется, это был один из трюков Скотти, чтобы мы могли сделать из Стиви командного игрока, а не индивидуалиста, каким он был до тех пор. Позже мы с Айзерманом общались – и он признался: увидев, как мы лепим пятерку изнутри, он сам увидел в хоккее и команде другой мотивационный смысл.
И приятно было осознавать, что после победы в 97-м он первым делом, конечно, на глазах у 20 тысяч человек поблагодарил свою семью, а вторым – Боумэна. За то, что тот сумел его мотивировать и привить ощущение, что командная победа круче, чем ежегодный 50-голевой сезон, и не идет с ним ни в какое сравнение.
ПРИУМНОЖИЛ ЗАРАБОТАННЫЕ В НХЛ ДЕНЬГИ БЛАГОДАРЯ СОВЕТАМ РОСТРОПОВИЧА
– Есть ли невыигранный турнир, досада от которого до сих пор не проходит?
– Кубок Канады 1987 года. Самый красивый хоккей в истории, что признано специалистами. Такой красивый, что иногда пересматриваю эти игры, чтобы поднять себе настроение. Даже на лавке голова крутилась туда-сюда – такая была динамика. Такую фантастику повторить уже нельзя. Но от ощущения, что судья, мистер Кохарски, там поработал, чтобы не был соблюден спортивный принцип, осталась горечь.
– Кайф от игры Русской пятерки – одно из самых счастливых ваших хоккейных воспоминаний?
– У меня было две русские пятерки. Ларионовская – это особая история. В 20 с небольшим лет мы стали первой пятеркой страны – такое ни с чем нельзя было сравнить. Вдохновение, творчество, огромное желание быть вместе, понимая, что против вас весь мир изобретает какие-то ловушки. Постоянное общение, обсуждение игры во всех ее аспектах...
Мы творили, и это было радостно и безумно интересно. На крыльях летали. В фильме Red Armyпрозвучала такая мысль, что в закрытой стране хоккей в исполнении этих ребят был возможностью проявить свободу творчества. Согласен. А пятерка в "Детройте" стала для нас с Игорем ощущением, словно рыба попала обратно в воду. Он-то хоть с Макаровым в "Сан-Хосе" играл, и у них была возможность творить. Я же получил ее только в "Ред Уингз".
– Книгу Кита Гейва "Русская пятерка" читали, одноименный фильм смотрели?
– Еще нет. Но знаю, что на премьеру за две минуты продали две с половиной тысячи билетов. Интерес – колоссальный. Я хотел бы поехать, но думские дела, к сожалению, не позволяют. А автора хорошо знаю, он и в Москву приезжал, разговаривал со мной.
– Поразились, узнав, что самая яркая энхаэловская звезда вашей пятерки, Сергей Федоров, был обманут и потерял все заработанное в НХЛ?
– Конечно, это печальный случай. И, думаю, не один. Многие ребята, просто не такие публичные, потеряли деньги на неправильных вложениях.
– А вас не пытались раскрутить на финансовые авантюры?
– Слава богу, я сумел распорядиться заработанными деньгами по-другому, приумножил их. Произошло это благодаря правильным советам Мстислава Ростроповича. В 1989 году, при первой нашей встрече, великий музыкант много чего мне рассказал, куда надо вкладывать деньги. Мы дружили с ним до конца, и считаю, что это одна из самых больших моих удач – встретить человека, который велик во всем, в том числе и в человеческих отношениях. Настоящий друг.
– Еще одного друга, Игоря Ларионова, вы в 2002-м в 41 год позвали капитаном в олимпийскую сборную в Солт-Лейк-Сити. Правда, что главной целью этого было справиться с конфликтом между Федоровым и Буре, сейчас играющими вместе за ветеранов и отлично ладящими? Назначь капитаном одного – другой бы обиделся. А когда Ларионов – все довольны.
– Там было много конфликтов. И Игорь нужен был не только для того, чтобы разрулить эту ситуацию, а в целом для своего авторитета. Он очень честно поступил, потому что до последнего не соглашался. Он должен был быть уверен, что окажется полезен, не будет занимать чье-то место. В итоге сыграл достойно. И вне льда у него была очень важная роль.
Не знаю, может, у того же Павла и есть какие-то обиды по поводу капитанства, хотя я даже прилетал к нему в Майами, чтобы все это обсудить. Но мне показалось правильным дать такую ответственность Игорю за его служение хоккею и авторитет. А Буре я в итоге передал символическую повязку капитана сборной на своем прощальном матче.
С КАСАТОНОВЫМ В СОЧИНСКОМ РЕСТОРАНЕ БИЛИСЬ ЗА СВОЮ ЖИЗНЬ
– Мне очень радостно, что у вас давно уже восстановились отношения с Алексеем Касатоновым. Как удалось растопить лед, возникший в конце 80-х?
– По-моему, на одном мероприятии во второй половине 2000-х мы оказались за одним столом с Лешей и Пашей Буре. Смотрю, огромный парень. Не совсем в порядке, как мне показалось. И что-то шевельнулось внутри. Многое ведь прошли вместе, есть о чем вспомнить. А жизнь – она иногда разводит людей по разным причинам. И подумалось, что надо его поддержать. Невзирая ни на какой осадок.
Спросил Лешу, чем занимается. "Тренирую в Подольске". И пригласил его в ЦСКА на позицию вице-президента. А тогда как раз Серегу Макарова с Вовой Крутовым выгнали из Росспорта – Мутко всех "фетисовских" выгонял – не понимаю, за что. И Вова эту историю не пережил...
Крутов устроился у нашего друга Николая Доморацкого в Новогорске, близко от дома. А Касатонов с Макаровым стали вице-президентами. Я договорился со своими друзьями, чтобы они платили им зарплату, и они не получали из казны клуба ни копейки – тем более что денег в ЦСКА особо не было.
Ввел Касатонова в свой круг общения, познакомил с министрами, депутатами. У него в жизни началась совершенно другая история – и он молодец, реализовался в ней. Понравился всем моим друзьям, начал с ними общаться. Теперь видимся каждый день, дружим, праздники вместе проводим. И жены наши, у которых раньше никогда не было отношений, вдруг начали общаться. Все нормально!
Был, правда, момент, когда я Леше в ЦСКА предлагал встать на лавку вместо Немчинова, но он не захотел этого делать. А потом пришел: "Ухожу в Питер. Получил предложение, от которого не мог отказаться". Я это понял и принял – не каждому выпадает возможность поработать в родном городе. Но потом все вернулось на круги своя. Он на виду, на слуху. Я рад.
– Как теперь смотрите на то, что произошло 20 лет назад?
– В любых человеческих отношениях случается куча всяких историй, в которых каждый из друзей все видит и оценивает по-своему. Знаю, что через несколько месяцев должна выйти автобиография Леши, там он наверняка расскажет, как все виделось ему.
Касатонов – очень талантливый, трудолюбивый, целеустремленный человек, знающий, чего хочет от жизни. Его главная отличительная черта – характер. Он умеет играть не только в хоккей, но и во все, к чему прикасается; стремится к любому успеху – от спортивного до положения в обществе. И умеет общаться с людьми. Это тоже талант.
– Молодыми вы вдвоем с Касатоновым дрались против десяти кавказцев в ресторане "Кавказский аул" в Сочи. У тех ножи мелькали. Страшно было? И кто из вас свернул челюсть их главарю?
– Мы там не одну челюсть свернули. А страха не было. Если он присутствует, ты не выкарабкаешься из такой ситуации. Когда потом уже все анализировали – стало страшно. А там не было времени пугаться. Мы, по сути, за жизнь свою бились. Такие вещи никогда не забываются. Страшнее были только две аварии, в которых я побывал...
ХОТЕЛ ВИДЕТЬ РОБИНСОНА ГЛАВНЫМ ТРЕНЕРОМ ЦСКА
– Вернемся вновь в детройтские времена. Как Боумэн относился к игре хоккеистов в карты? Спрашиваю, потому что в недавно вышедшей книге "Русская пятерка" Брендан Шэнахэн призвал весь мир: "Не садитесь играть в карты с Папой Медведем!"
– Это прозвище – Papa Bear – Шэнни мне и придумал (усмехается). Встретившись в "Детройте", мы все время вспоминали мой ужин новичков в "Нью-Джерси". Я в 31 год платил за стол 19-летнему Шэнахэну! Обычно в команде бывает новичка три-четыре, мы же с Серегой Стариковым были вдвоем. Накладно получилось.
А карты – это была моя статья дохода, да. Помню, как Скотти подошел ко мне перед финалом Кубка Стэнли с "Филадельфией": "Слава, прошу тебя, не играй с ними в карты". – "Скотти, ты меня лишаешь дополнительной статьи дохода". – "Если мы Кубок выиграем, это ее компенсирует?" Этим аргументом он меня срезал. Я пообещал, что во время финала играть не будем. И сдержал слово.
– Проигрывавшие коллеги нервничали?
– Конечно. А я же с картами в команде вырос, так что побеждать их было несложно. Выигрывал много.
– Какой самый большой выигрыш?
– Это не для прессы. Они мне до сих пор должны! Но кто конкретно – не скажу.
– А скажете, насколько больно вам было, когда вы, будучи только что обмененным в "Детройт", проиграли финал кубка Стэнли именно "Нью-Джерси", вашей недавней команде?
– Конечно, больно. Не то слово. Эмоции просто захлестнули. Но, когда я вышел из раздевалки и увидел свою жену, плакавшую в одиночестве, это еще больше меня завело. И я сказал: "Выиграю этот Кубок, чего бы мне это ни стоило".
– Кстати, как Ламорелло, который относился к вам как к сыну, смог сначала вас обменять, а потом еще и уволить, когда вы работали с "Дэвилз" в тандеме с Ларри Робинсоном и выиграли Кубок Стэнли?
– У нас замечательные отношения с Лу. А эти истории еще раз подтверждают, что у людей есть принципы, которые не попираются ничем вне зависимости от степени родства или дружеских отношений. Он, успешный человек, ими руководствуется. С удовольствием перезваниваемся, когда есть возможность – видимся.
В истории с обменом сыграл свою роль и владелец "Нью-Джерси" доктор Макмаллин. Он для меня был старшим товарищем, мы дружили семьями, он приглашал нас на все семейные праздники. По просьбе "Детройта" он отпустил меня туда, где, как все думали, я смогу выиграть Кубок Стэнли. Потому что "Детройт" был намного сильнее всех остальных. А получилось так, что вскоре после обмена трофей выиграли именно "Дэвилз".
– Как вы узнали, что задрафтованы "Нью-Джерси"?
– По-моему, Вячеслав Колосков первым предложил мне после Олимпиады в Калгари уехать играть в НХЛ. И сказал, что я с 1978 года стою на драфте. А я и знать этого не знал.
– Задрафтовал вас "Монреаль". А узнавали, как "Дэвилз" в 83-м передрафтовали?
– По тогдашнему регламенту, если клуб пять лет не подписывал задрафтованного игрока, то хоккеист по новой выходил на рынок. И доктор Макмаллин этим воспользовался. Он всегда хорошо относился к Советскому Союзу – еще и потому, что делал много денег, фрахтуя наши суда. Вот и хотел таким образом нашу страну отблагодарить, привезти советских хоккеистов к себе в команду. Лу пришел в "Нью-Джерси" чуть позже.
Между прочим, я после второго Кубка Стэнли хотел еще поиграть, выиграть третий подряд. Но и в "Детройте" на меня, видимо, уже не очень рассчитывали, а главное, последовало очень настойчивое предложение Лу встать на тренерский мостик. Судьбоносное, и я ему бесконечно благодарен за него. Произошел плавный переход от игрока к менеджеру, управленцу.
Сейчас анализирую и понимаю, что имел счастье работать в одной из лучших профессиональных спортивных организаций мира, и то, что увидел детали всего этого механизма, – огромная удача. Мне это очень помогло на посту руководителя российского спорта. Никто не верил, что у меня может что-то получиться. Но многое получилось.
– Когда после Олимпиады в Солт-Лейк-Сити у вас было три предложения стать главным тренером клубов НХЛ, но Владимир Путин предложил вам возглавить российский спорт – сильно колебались? Могли сказать президенту России: "Нет"?
– Мы долго разговаривали. И когда я понял, насколько все это серьезно, сказал: "Я готов". Президент отреагировал так: "Ты что, с женой не будешь советоваться?" – "У меня жена офицерская. Думаю, она поймет". На самом деле, она очень переживала. Зато много чего удалось сделать в стране.
– Какие, кстати, это были энхаэловские клубы?
– Пусть останутся хоть какие-то секреты.
– Когда много лет спустя стали президентом хоккейного ЦСКА, не хотели позвать главным тренером Робинсона?
– Хотел. Но Ларри семейная ситуация не позволила. Он выдающийся тренер, у него многому можно научиться. Мы с ним бок о бок проработали четыре года и сумели создать одну из самых успешных команд НХЛ, игравшую красиво и результативно. И в ЦСКА, не сомневаюсь, получилась бы неплохая комбинация.
– Обо всем этом мы бы с интересом прочитали в книге "Овертайм-2", которую вы анонсировали давно. Сиквел знаменитого "Овертайма" когда-нибудь выйдет?
– Да. Сейчас перечитываю рукопись, много чего в ней меняю. Все говорят: к 60-летию надо было, но не считаю, что издание должно быть приурочено к какой-то дате. Там будет много интересного.
