You're just too good to be true
"Кажется, я его люблю! — Лена сидит на моем диване, ест орешки и рыдает. — Мы недолго с ним знакомы, но я чувствую: это мужчина всей моей жизни. А мы поругались, мы не разговариваем, он уезжает в другую страну и никогда теперь не узнает, что я к нему испытываю на самом деле. А-а-а-а! Он там женится, заведет троих детей и будет называть жену зайкой!.. Сколько тут килокалорий в ста граммах? Шестьсот девяносто восемь? Да вы что, я же целое ведро этих орехов уже съела! А-а-а-а! Я не могу без него!"
Вообще-то мы собрались, чтобы играть в настольные игры. Но эта влюбленная дамочка сосредоточила внимание всех моих гостей на себе и съела почти все закуски. "А ты ему сама позвони,— советует женатик Костя. — Не знаю, из-за чего у вас возникло недопонимание, но это сейчас не имеет значения. Ленка, если тебе понравился человек — признайся ему. Вдруг этот тип тоже в тебя влюблен и хочет тебя зайкой называть?"
Жена Кости кивает — она знает, что "этот тип" тает при виде нашей подруги. Тает, как снеговичок в марте. И, конечно, Лена ему нравится. Но он тоже принципиальный. Поссорились эти упертые из-за мелочи — и теперь никто не сделает шаг навстречу. Он уедет, Ленка останется, и все на этом закончится.
"Мы так квартиру покупали,— продолжает Костя.— Ходили, смотрели, думали. Вроде понравилась одна двушка в новостройке, а все никак не могли решиться подписать договор. А однажды вечером шли мимо этого дома, по привычке посмотрели на окна, а там свет горит! Ах ты ж! Значит, риэлтор привел других клиентов, фонарем им светит, они топают своими сапожищами, углы осматривают и думают, куда поставить диван. В нашей квартире! Во мне прямо вскипело все. Я представил, как всю жизнь буду ходить мимо этого дома и видеть свет в окнах, которые могли быть моими. И знаете, что? Я сказал жене: все, немедленно подписываем договор. Эти клиенты будут думать как минимум до утра, а мы сейчас риэлтора на выходе поймаем и не отпустим, пока не оформим все бумаги. Если надо его в заложниках держать — будем держать! И жена согласилась. Только осознав, что на шестом этаже ходят чужаки, мы поняли, что давно уже считаем эту квартиру своей. Но из-за своей нерешительности и тупости чуть все не потеряли. Поэтому не тупи, Ленка. Иначе всю жизнь будешь жалеть, что какая-то многодетная мать живет с твоим мужем".
Ленка даже жевать перестает. Оглядывается на меня почему-то: "Что мне делать?" Я порываюсь сказать: завязывай со жратвой, у меня кедровые уже закончились и грецких на донышке,— но вместо этого улыбаюсь: "А чего ты хочешь?" Она еще раз смотрит на меня, на Костю, на жену Кости. "Я хочу быть с этим мужчиной,— говорит.— Я хочу, рассказывая о себе, использовать местоимение "мы": мы поехали, мы видели... Я хочу быть первой в его списке любимых телефонных номеров. Я хочу звать его, когда мне надо застегнуть сзади платье. Я хочу смеяться над его шутками и, услышав, как он чихнул два раза подряд, подходить и трогать его лоб: "Уж не заболел ли ты?" Я хочу варить ему кофе, говорить, что этот галстук не подходит к этой рубашке, и присылать ему эсэмэс "Дорогой, купи молоко". Хочу успокаивать его в минуты отчаяния: "Конечно, душа бессмертна, любовь моя". Хочу ехать с ним в машине и подпевать Фрэнку Синатре по радио: "I love you baby and if it's quite all right..."-- и смотреть на него. А он, чтобы тоже пел, улыбался и смотрел на меня... Вот чего я хочу на самом деле".
"Звони!" — говорим мы хором.
*Первая строчка песни Фрэнка Синатры "Люблю тебя, крошка". "Ты слишком хороша, чтобы это было правдой".
