У актёров есть правило постижения задачи: в плохом искать хорошее. Потому что мир многоцветен и объёмен, нет ничего однотонного и плоского. Чтобы мы могли отдохнуть от негатива, который непрестанно окружает нас посредством СМИ, я попробовал взглянуть на этот мир и многие вещи с позиции неунывающего человека. Сам я таковым в полной мере не являюсь, но ирония мне свойственна, а она, как и самоирония, – прекрасное средство для достижения психологического равновесия (читай: душевного здоровья). Я покопался в памяти, прошёлся по дням текущим – и вот что набралось.
ЗНАЙ СВОИХ!
Наблюдаю утром сценку: по телевизору идёт заставка весенних игр «Что? Где? Когда?», где самые разные кошачьи морды выводят симфонию музыкальной темы этой программы.
Выводят эти морды так, что видны гланды, а пасти у них не умилительные, а скорее отвратительные.
Два моих кота-подростка совершенно синхронно уселись перед телевизором – правда, вдалеке, на кухне, глядя туда через дверной проём, и зачарованно прослушали эту сногсшибательную увертюру! У них параллельно прядали ушки, и одновременно поворачивались головы.
Наблюдать было уморительно.
Мои узнали своих!
Говорят, чтобы в зоопарках звери не скучали в отсутствие посетителей, им тоже на время карантина в вольерах установили плазменные экраны – животные повеселели! Особенно приматы, они ж как люди, только не разговаривают.
ЛЮБОВЬ К БЛИЖНЕМУ
Самоизоляция всё же даёт послабления. Например, можно выгуливать животных. Тут кому как: хочешь – собаку, а хочешь – крокодила.
Смотрю на днях, как девушка выгуливает собачку, собачка у неё в маске, а сама девушка – нет.
Вот как это истолковать?
Забота о ближнем существе, когда оно дороже собственного здоровья?
Если бы хозяйка собачки была пофигисткой, она бы вообще наплевала на эти повязки, а если бы была эгоисткой – себя бы точно прикрыла марлечкой.
А так как-то всё половинчато…
ВСЁ ОТНОСИТЕЛЬНО
Сегодня решил поехать на работу на автобусе. Утро холодное и ветреное, а я легко оделся. Мне надо было сначала в поликлинику – кровь из пальца сдать.
На остановке обычно пусто, а тут четыре человека. Все без повязок. И я ещё не надел – она у меня в кармашке сумки.
Зашёл я от ветра за остановку. Постоял, обернулся – автобус стоит. Как будто из-под земли вырос. Эти четверо уже влезли, и я по инерции запрыгнул – без повязки. А там народу полно и все в повязках. Я как прилип у входа, так и не сдвинулся с места.
Автобус оказался в другую сторону (я сажусь на разворотном кольце). Пришлось ехать до следующей остановки, чтобы там пересесть на обратный маршрут.
Просадил, конечно, пятьдесят рублей. А главное, что вышел я из дому в половине девятого, на работу надо к девяти, автобус прождал, проехал не в ту сторону, дождался обратного автобуса, успел кровь из пальца сдать (очереди не оказалось: карантин!), пришёл на работу, а девяти часов ещё нет. Ещё целых три минуты!
Вывод: время – понятие растяжимое. Это факт.
СУДЬБА ЕСТЬ
Однажды я видел страшное. Дело было в 90-е годы в Москве, летом.
Я шёл по тротуару, вдруг услышал сзади грохот. Обвалился балкон. За мной шёл мужчина. За ним – упавший балкон. Я увидел, как волосы мужчины из тёмных превращаются в белые. Он поседел на моих глазах. Он, видимо, был впечатлительный и живо представил себя под рухнувшим балконом.
Я подумал: а если бы за моей спиной этот балкон рухнул – я бы поседел? И почему-то убедил себя, что не поседел бы. Хотя и творческая натура, но не такой я впечатлительный. Значит, быть впечатлительным не всегда хорошо.
И второе: будьте осторожны, проходя или стоя под нависающими конструкциями.
У нас в редакции журнала «Юность», кстати, тоже был аварийный балкон. И служба охраны нас всегда с него гоняла, особенно когда мы там скапливались на перекур. Здание вообще было ветхое.
Однажды утром мы обнаружили, что одна из комнат наполовину завалена штукатуркой и щепками. Это обрушился потолок. В этой комнате проводились летучки. К счастью, дело было ночью, иначе во время общего сбора нас могло всех похоронить.
Судьба – есть.
А поседел я всё равно рано – в сорок лет.
Но по совокупности и постепенно.
БОГ МИЛОВАЛ
Я проскочил мимо трёх взрывов и снайперской пули. Это как минимум.
Студенческие годы в столице пришлись на лихие девяностые. Однажды во дворе, где я подметал (там вокруг одни посольства, это район Остоженки), прогремел взрыв. Конкуренты взорвали СП – совместное предприятие. Тогда многие наши граждане кооперировались с иностранцами на ниве частного бизнеса.
Весь двор был завален битыми стёклами – в коробке из домов сотни окон. Все стёкла вышибло, в том числе посольские.
Я корытом на верёвочке волоком по земле до вечера вывозил стекольную крупу в контейнеры. Это тяжёлый труд. Но прежде я опросил свидетелей и милицию, так как уже был в штате газеты «Вечерняя Москва» в информационном отделе. Мы готовили новостную ленту на первую полосу.
Им странно было давать комментарии дворнику с журналистскими корочками. Но корочки оказались убедительнее моей амуниции и метлы.
Студент-дворник – это для Москвы того времени обычное явление.
Так я поработал на два фронта – сверхоперативно дал новость о ЧП в газету и разгрёб (физически) последствия теракта. И при этом сам не погиб.
Второй случай произошёл в самой редакции «Вечёрки». Однажды утром мы обнаружили последствия взрыва внутри комплекса «Правда» (это в районе метро «Улица 1905 года»).
Прямо под нами, этажом ниже, размещалась редакция газеты «Московский комсомолец» (теперь просто «МК»). Оказалось, произошло заказное убийство. Погиб журналист Дмитрий Холодов.
Дело было громкое – на всю страну.
Дима принёс кейс с документами – он «копал» под Минобороны и ещё кого-то, там была тьма злоупотреблений, а кейс оказался заминирован. И рвануло прямо в редакции «МК» – под нами. К счастью, никто больше не пострадал. И меня Бог спас…
Третий взрыв прогремел на «Пушкинской» – в подземном переходе под площадью, на которой стоит бронзовый Пушкин. Там разметало все торговые палатки, было много погибших – коммерсантов и прохожих.
Это очень многолюдное место. К тому же – разгар дня. Через этот переход я бегал по нескольку раз в день, работая в газете «Известия».
Через площадь находится издательский комплекс «Московских новостей», издающихся на многих языках мира. Там работали три моих друга.
Там в баре я познакомился с Сергеем Бодровым (барменом был приятель – школьный друг моего однокашника). Сергей был на пике популярности – как герой фильма «Брат» и как ведущий телепрограммы «Взгляд» на Первом канале. Мы долго находились за одним столиком – больше часа. Через небольшое время Сергей Бодров погиб в Кармадонском ущелье.
А меня на «Пушкинской» в очередной раз ангел прикрыл своим крылом – не попустил в это время оказаться там.
Когда произошёл путч (время ГКЧП), а потом танки стреляли по «белому дому», то мы рядом с этими танками, вошедшими в центр Москвы через Крымский мост (где Боровицкий холм Кремля и Воздвиженка), шли бок о бок до Арбатской площади.
Танкисты сидели на башнях и общались с народом. Белозубо улыбались. Но стоило им встать оцеплением у Генштаба, как они переменились и стали класть лицами в асфальт всех, переступивших черту оцепления.
И тут кольцо прорвала какая-то игрушечная легковушка, прямо мультяшная. Уже стемнело. Машину остановили, а вытащенного за шкирку наружу мужичка танкисты чуть не пристрелили. Он, бедолага, ехал из казино и вообще не понимал, что происходит на улице вечернего мирного города. Он так и не понял, что в Москве переворот и введены войска…
Как сказал бы дед Ничипор в любимой «Свадьбе в Малиновке»:
«Власть меняется…»
Дядька выпал из реальности, к тому же был подшофе, только глупо улыбался всем и суетливо покидал зону оцепления. Домой ему пришлось добираться пешком.
Зато наши похождения по «революционной» Москве могли не раз закончиться плачевно. В центре активно работали снайперы. В доме одной моей знакомой, на чердаке, некие люди установили пулемёт. В квартире другой разместили «полевой госпиталь», она жила в двух шагах от «белого дома».
Танки стреляли с моста. Вокруг были толпы зевак, воспринимавших всё как шоу. А провокаторы с винтовками работали в том числе и по толпе.
Насколько серьёзной была опасность, я понял утром – на работе.
Все окна редакционного комплекса «Правда», выходившие на сторону «белого дома», были изрешёчены пулями. Не посыпались они лишь потому, что стекло было пуленепробиваемое. Но дырки и трещины говорили о густом рое слепых пуль, тыкавшихся в эти огромные окна.
Если вспоминать роковые стечения, то я работал дворником вместе с Валерой Батуевым, учившимся на журфаке курсом старше. Он был поэтом, писал на удмуртском языке, его стихи переводила Римма Казакова. Потом Валера не раз встречался как собкор «МК» с полевыми командирами во время чеченских войн (мало кому это удавалась – побывать в логовах террористов).
Убили Валеру Батуева в Москве какие-то отморозки… Его хоронила вся столичная элита, в первую очередь – цвет российской журналистики. Тело Валерия Батуева родственники увезли для погребения на родине.
В первый же день приезда в Москву прямо с поезда я побывал в Останкино и на радиостанции «Эхо Москвы» – уже ночью. Не сам, а за компанию. Поэтому знал шапочно Сергея Корзуна – главного редактора «Эха». Был на их пятилетии и сидел за столом бок о бок с Галиной Старовойтовой – депутатом Госдумы и знаковой фигурой тех лет, из того же ряда, что В. Жириновский, А. Собчак и другие яркие персонажи парламентских баталий.
И вот Галину Васильевну Старовойтову, советника президента, тоже настиг киллер – в её родном Питере, в подъезде собственного дома осенью 1998 года…
Жизнь и смерть всегда ходят рядом, а судьба у каждого своя. Даже если нам вариться в одном бульоне.
НЕ БУДЕМ О ГРУСТНОМ
Мой участковый терапевт (слышно было через закрытую дверь) убедительно заявила одной мнительной пациентке, что коронавируса в городе нет.
Её соседка по кабинету, выйдя в коридор без маски, призналась, что масок тоже нет – даже для врачей. Вид её не показался мне перепуганным или озабоченным. Нет и нет, на нет, мол, суда нет.
Коммунальщики чистят улицы лопатами – пришло время субботников. Подавляющее число горожан сидят по домам. Люди окраин тоже прибираются возле своих частных владений.
Эта пандемия – очередное испытание нас на вшивость.
Но жизнь идёт своим чередом, жизнь продолжается. И солнце ни завтра, ни через тысячу, ни через миллион лет не погаснет. И даже ужасная странствующая планета Нибиру – как мифическое тело Солнечной системы – остаётся лишь в космогонических трактатах, как и её жители ануннаки, напрягавшие древних шумеров.
Все демоны – в нас самих, а снаружи – лишь их кривые отражения, исторгнутые нашим воспалённым воображением. Быть может, потому, что мысль материальна.
Поэтому давайте думать о хорошем.
Если бояться собаки – она укусит, а если бояться вируса – он воспользуется и атакует.
Но осторожность не помешает – так, на всякий санитарный случай.
Будьте живы и здоровы, соотечественники!
Не кашляйте!
Сергей Парамонов
