Вместо пролога
Вот уже в третий раз – с периодичностью через каждые десять лет -- на веранде его дачи в Комарово я беседую с человеком, книгами которого зачитывался еще в студенческом общежитии на Стромынке. В первый раз, 20 лет назад, он, ссылаясь на Фромма, высказал прогноз: в ближайшее время у нас в стране модус обладания может резко, подавляюще превысить модус бытия. Эрих Фромм в знаменитом философском труде «Иметь или быть?» исследовал непростое взаимодействие между этими самыми модусом обладания и модусом бытия. Веками человечество искало способы развязать сей гордиев узел. И Будда звал не подчинять душу собственности. И Христос предупреждал: ничто не утешит человека, обретшего весь мир и потерявшего себя. Но люди не спешили внимать мудрым советам.
10 лет спустя, на той же веранде я спросил его: «Ну, а как у нас сейчас дела с модусами бытия и обладания?». Ответ получился неутешительный.
Прошло еще 10 лет. И снова мой собеседник — Даниил ГРАНИН.
- Даниил Александрович! Не решаюсь начать с традиционного в наших беседах вопроса о модусах. Слишком уж очевиден ответ. И все-таки - удастся ли нам вернуться к нормальному человеческому бытию, где не все будет определять диктатура денег? Видите Вы для этого точки опоры, если не в настоящем, то хотя бы в прошлом или будущем?
- Для меня это довольно трудный вопрос. Конечно, утешение можно всегда отыскать в будущем. Оно ведь полно утешительных надежд. Хотя есть там и обратная сторона медали. Темная, пессимистическая…
К сожалению, наша жизнь в течение многих лет была заполнена обещаниями. Да и сейчас такой остается. Все правители у нас – футуристы. Любят говорить о благоденствии в грядущем. Но не очень-то любят вспоминать потом, что они не выполнили из обещанного. Так что настоящее их не интересует – только будущее, в котором располагаются все прелести, не состоявшиеся в нашей сегодняшней жизни. При этом оно, будущее, в их обещаниях всегда оказывается более правильным, гуманным, человечным.
И вот вы меня приглашаете опять в будущее, о котором можно наговорить все, что вам хочется. И мне хочется. И нашим правителям. Словом – хочется всем. А жизнь меня учит: не надо в своем самоуспокоении опираться на него, на будущее. Не надо тем более искать утешение – что еще труднее – в прошлом. Надо иметь мужество опираться на настоящее.
Теперь, что касается культа денег. Да, мы раньше жили аскетически бедно, и модус обладания в СССР часто сводился просто к нулю. Поэтому вполне естественно стремление многих наших людей, проявляя инициативу, самоутвердиться в бизнесе, обеспечить себя и семью нормальными материальными благами. Но случилось так, что индивидуальный, творческий, созидательный бизнес не получил у нас развития.
Когда коммунистическая идеология захлопнулась и ее место заняла неограниченная возможность торговать, спекулировать ценными бумагами, недвижимостью и вообще всем, чем угодно, продавать товары, продавать родину как товар, ее недра, нефть, газ, ее леса и т. д., наши свежеиспеченные олигархи воспользовались этой возможностью на все 200 процентов. Выжимают сверхприбыли из сырьевых ресурсов страны, из богатств, созданных мозгами и руками предыдущих поколений, из обнищания большинства народа. Но при этом не очень-то заботятся о приведении России, ее науки, промышленности, сельского хозяйства, медицины, образования в соответствие с требованиями нового времени. Словом, модус обладания восторжествовал у нас в самом наглом и неприглядном виде, в виде все подавляющей и расчеловечивающей диктатуры денег. Во всех областях работы и отдыха ради наживы игнорируется безопасность человека, обесценивается сама его жизнь.
- Не связана ли с этой диктатурой и цепная реакция центробежных процессов, которые вот уже два десятилетия сотрясают страну – от распада Союза до раскола театров и газет? У всех еще в памяти прошлогодний уход Юрия Любимова из созданного им театра-легенды. Мне – да только ли мне? -- при этом приходит на ум «Репетиция оркестра» Федерико Феллини…
- Очень хороший фильм.
- В нем тоже, вроде бы, каждый оркестрант вспомнил, что он – неповторимая, подавляемая, оскорбляемая дирижером личность. И оркестр «сверг» дирижера. Ни к чему хорошему это не привело. И, в конце концов, ради сохранения гармонии, слаженной, согласованной музыки, все возвращается на круги своя. Но уже на другом, более высоком витке понимания смысла жизни и творчества. К сожалению, у конфликта на Таганке случился другой финал. Почему?
- Знаете, однажды актеры театра Аркадия Райкина написали на него очень злобный анонимный донос в обком партии со стандартным набором претензий актеров к режиссеру, что он, мол, зажимает молодежь, не дает ей ролей и так далее. Пригласили Аркадия Исааковича в обком. Показали анонимку: «Что вы об этом думаете?» - «А что я могу об этом думать?» - «И все-таки?» - «Так я вам скажу, что я об этом думаю: это взбесившийся гарнир». Грубо, но верно.
В театре Любимова была другая, конечно, ситуация. Среди его нынешних оппонентов было немало хороших актеров, индивидуальностей. И время другое. Театр во многом – семья, это семейный конфликт. И я не хочу задним числом участвовать в выяснении их внутренних бракоразводных тяжб. Но Любимова лично люблю. За независимость, непреклонность, увлеченность. И одно знаю: ушел Товстоногов – и нет БДТ. Это уже другой театр. Так и здесь. Ушёл Любимов – не будет больше той, легендарной, любимовской Таганки. Другой будет на её месте театр.
- Почему сегодня у нас подобные конфликты развиваются не по феллиниевскому сценарию? Почему, когда от Художественного театра Станиславского и Немировича отпочковалась его третья студия, по сути, оппонировавшая ему, дело закончилось «Принцессой Турандот» и рождением Вахтанговского театра? Тот первый, великий, общедоступный МХТ, если судить по булгаковскому «Театральному роману», по человеческим взаимоотношениям внутри его, тоже ведь был далеко не богадельней. Но тогда это было столкновение личностей, характеров, разного понимания, смысла и целей искусства, а сейчас…
Характер у Любимова, может быть, и капризный, но действительно непреклонный. И отношения его с актерами на всем протяжении истории Таганки складывались по-разному. От него и уходили. Но я не могу себе представить ни Славину, ни Демидову, ни Высоцкого, ни Филатова, ни Губенко предъявляющими к нему претензии на том уровне, на котором предъявила их ему нынешняя труппа. Что-то изменилось во времени, в людях?
- Вы сами и ответили на свой вопрос. Это были другие люди, из другого времени, воспитанные на уважении к традициям. У нас же сегодня в масштабах всего общества связь времен, связь поколений резко оборвана. И мы, судорожно мечась между разными панацеями в виде спасительных «национальных идей» и тому подобного, никак не можем определить место обрыва и связать концы с концами, восстановить эту самую связь времён.
- Мне кажется, вопрос этот мучает вас и в «Вечерах с Петром Великим», книге весьма злободневной, хотя внешне событиями своими и отдаленной от нас на три столетия. Казалось бы, ну что нового можно сказать о личности и реформах Петра после Пушкина, Соловьева, Ключевского, Алексея Толстого? Но – каждое время осмысливало историю по-своему. И Вам, на мой взгляд, удалось сделать это именно с позиций нашего времени, причем, все аналогии, сравнения с сегодняшним днем возникают естественно, без очевидного авторского нажима.
По расхожему стереотипу, Петр только тем и занимался, что рвал связь времен, ломал отечественную историю через колено, переиначивал все русское на чужое, иностранное. А вот в «Вечерах» есть такой эпизод. Царь повелевает начать изготовление изразцов по новой голландской технологии, но рисунки на них приказывает наносить русские. Не так, оказывается, прост был человек, о котором Максимилиан Волошин написал убийственные строки: «Великий Петр был первый большевик, … не в мраморе, а в мясе высекал он топором живую Галатею». В Вашей трактовке, по-моему, Петр задумывается над тем, как, обрубая старые ветви, открывая путь новым, не повредить все же и корни. И это особенно важно усвоить во времена, когда мы беспечно, бездумно роняем эстафетную палочку нравственных законов, обычаев, традиций, передаваемых от поколения к поколению. Правильно ли я Вас понял?
- Тезис о том, что Петр рвал связь времен, стриг бороды, заставлял одеваться на заграничный манер, вводил принудительные ассамблеи – все это нельзя рассматривать вне контекста тогдашнего выхода России как новой мировой державы на европейскую арену. Бороды-то он стриг принудительно. Но ведь потом, после его смерти, никто не стал их снова отращивать. Петровские новинки прижились. Да, он заставил дворян одеваться в более удобное, чем дедовские кафтаны, европейское платье. Но никто потом не полез назад в кафтаны. Он, опять же силой, послал молодых людей учиться в Европу. Кто-то учиться не стал и вернулся домой Митрофанушка-Митрофанушкой. Но кто-то – и, пожалуй, таких большинство – учился на совесть и составил потом интеллектуальную элиту новой, молодой России.
Не все сопротивлялись петровским реформам. Молодому дворянскому поколению они импонировали. Так что реформы эти не были насилием над русской жизнью. Они отвечали назревшим новым ее потребностям. Петр не насиловал Россию, нет! Он лишь толкал ее в европейское просвещение. И это совпало с потребностью времени.
Это не исключает и не оправдывает, конечно, ту жестокость, с которой петровские реформы проводились. Однако у этой черты в характере первого русского императора были свои личные мотивировки – Петр начал с того, что рубил головы стрельцам. Но эти стрельцы когда-то на его, тогда ещё мальчика, глазах растерзали его родню. И что вы думаете, в европейской истории было меньше тогда жестокости и крови? Не Европе упрекать нас в жестокостях Петра!
- Есть разрывы «ткани общества» по вертикали: между поколениями. Еще резче разрывы по горизонтали: между «социальными слоями». У нас в «Новой газете» была в свое время рубрика «Забытый полк». Одноименная передача была на ТВ. В одном из ее выпусков участника отряда, занимающегося поисками незахороненных солдат, павших на Войне, восстанавлением их имен, спросили: «Если бы ты жил в 1941 году, пошел бы добровольцем на фронт?». Ответ был: «Конечно». – «А случись война сегодня, пошел бы?» - «Нет» - «Почему?» - «А что защищать? Миллиарды наших олигархов?». Недавно в интервью одной из газет Вы сказали буквально то же самое. Из двух зол, разлагающих современную российскую армию, первым назвали культ рубля, а вторым: «Понятие патриотизма обмельчало, истощилось. За что воевать? За олигархов?».
- Я сам в сорок первом пошел добровольцем в народное ополчение. Провел всю войну с первых ее месяцев почти до самой Победы на передовой. За то, как вел себя на фронте, не стыдно перед своей совестью. Но сегодня… Действительно непонятно, за что сегодня воевать, что защищать. Нет для этого объединяющей идеи, цели. Идеи защиты Отечества нет.
В СМИ называется цифра: в последние годы страну покинул 1 миллион 300 тысяч учёных и инженеров. Положим, надо ещё выяснить, какая часть из них навеки разочаровалась в родине, а какая уехала с надеждой вернуться, когда полегчает и в стране, и в их частной жизни. Куда более репрезентативны данные «срезов» Левада-центра: 28 процентов опрошенных молодых горожан ответили, что хотели бы уехать из России навсегда.
Но в обоих случаях – вопрос: почему? По разным, конечно, причинам. Однако не последняя из них: потому что патриотизму у нас нечем сегодня питаться. Слишком много сделано в последние годы для выхолащивания ценностей и смыслов из умов молодых. Отняли даже возможность глубоко изучать в школах отечественную литературу. Мы плохо, гораздо хуже, чем молодое поколение 1941 года, знаем свою поэзию, музыку, живопись. Даже песни поем старые, советские – равноценных нет.
Совершенно отвратителен, постыден и уж, конечно, не располагает к патриотизму контраст между тем, как живут наши VIPы - и обыкновенные люди.
Вот опубликовали список доходов сенаторов из Федерального Собрания. Откуда эти сумасшедшие цифры? Ограбили и убили эти люди кого-то, что ли? Или государство ограбили? Казнокрады, значит? Так тогда их надо гнать взашей, прямо в тюремные камеры! Но на этой черте, особенно когда речь идет о вершинных постах в государстве, наши судьи, наши СМИ, за редкими исключениям ( в них я включаю и вашу газету) останавливаются. Дальше – молчок, табу.
Известный депутат. Заработок за год – умопомрачительное количество миллионов. Откуда -- необъяснимо, если исходить даже не из элементарной социальной справедливости, а просто из элементарного здравого смысла.
Руководители государства могут без конца говорить о борьбе с коррупцией, создавать комитеты и комиссии по этой борьбе, но и они не объясняют, из каких корней произрастают «необъяснимые» основы благоденствия высшего чиновничества. Борьба с коррупцией проходит как-то на уровне автоинспекторов и стрелочников. Ну а выше что? А я хочу, чтобы отдали под суд высокопоставленного чиновника, министра, депутата, который обворовал государство. Мне в ответ отдельные такие примеры, конечно, могут откопать. Но много ли подобных примеров на самом деле вы знаете? Время от времени всё же публикуются в газетах, показываются по ТВ острые материалы, добываемые журналистами с большим трудом, а то и с опасностью для жизни, часто – и ценой собственной жизни. Но они не приводят к общественно значимым результатам. Пишите, мол, говорите, показывайте, а мы, как делали, так и будем делать.
— Когда-то у чиновников во власти была обязанность: в месячный срок сообщать газетам о принятых мерах. Теперь и этого, по сути, нет, хотя, может быть, и прописано где-то в каких-то параграфах…
— В результате в общественном организме накапливается неизрасходованное раздражение, ощущение бессмысленности борьбы со всеобщей, сверху донизу, коррупцией, её безнаказанности – общественный организм и наши индивидуальные сознания уже отравлены этим ядом. Что далеко не безобидно, в том числе и когда встает вопрос: что и кого защищать в современной России, против кого и за что бороться?
-- Действительно, погоня за сверхприбылями – плохая почва для патриотизма и вообще для любого светлого человеческого чувства. Вспоминаю, как на презентации проекта «Песни нашего века» физик, поэт и композитор Валерий Миляев сказал: «Мы «едем за туманом», продолжаем это делать, хотя рельсы пошли уже совсем в другую сторону. А вот попробуйте, напишите песню и спойте ее так, чтобы люди прослезились, о том, как приятно заработать миллионы долларов или купить зaмок!».
- Правильно. Но это – песни. А кумиры на самом деле вполне могут быть связаны и с тем же модусом обладания. Миллиардер Билл Гейтс, например, - хороший пример для подражания. Ведь его миллиарды – следствие сверхновых идей в области информационных технологий, компьютерных программ. А посмотрите на наших миллиардеров. Откуда им сие? Где их сверхновые идеи? Где среди них наши российские Гейтсы, Эдисоны, Форды или хотя бы братья-изобретатели «Макдоналдса»?
-- Отдельные примеры, опять же, и у нас найдутся. Например, Дмитрий Зимин не только с его «Билайном» (вот вам высокие технологии), но и с благотворительным фондом «Династия», с программами поддержки молодых ученых, премией «Просветитель», книгоизданием.
-- Но вы сами говорите: это редкие исключения. А если взять большинство наших «успешных» олигархов, трудно объяснить источник их внезапного, мгновенного обогащения. Получится: либо они люди бесчестные, либо более или менее честные, но непонятно тогда, откуда у них такие деньги.
Мне говорят: они сумели что-то там организовать. Но ни про кого из них мы ничего толком не знаем, как складывалась их биография, по каким путям – честным, не честным или даже преступным – шли они к успеху. Тайна сия велика есть. Где реальное воплощение их успеха - неоспоримое, как «Форд» и Windows? И где основание у нынешней молодежи брать их в кумиры?
-- Это правда. Вот редакция ЖЗЛ затеяла новую серию – о ныне здравствующих «замечательных людях». Но книги о Зимине там нет.
-- А вот в Америке полно биографических книг о тамошних миллиардерах. Почему? Потому что они вдохновляют, соблазняют молодых людей что-то придумывать, изобреть, действительно организовывать. А у нас есть подобная литература? Может быть, где-то и есть. Но такой, чтобы со всероссийским резонансом, я не могу назвать.
Один из признаков общего нервоного истощения страны: у нее нет героев. У нас вообще сейчас дистрофия героев, кумиров, примеров, достойных строк Маяковского: «сделать бы жизнь с кого». Он это рифмовал с фамилией Дзержинского -- весьма спорной сейчас исторической личности. Действительно, у молодого поколения, выросшего уже при советской власти, в кумирах были Дзержинский, Киров, Ворошилов (даже песня была: «И с нами Ворошилов, первый красный офицер…», - еще до восстановления офицерских званий в Красной армии), Буденный - вообще половина кремлевской стены. Сегодня – все это развенчанные герои. Разве что Чапаев остался не только в анекдотах, но и в классическом кинофильме. Правда, молодежи нынче трудно выбирать, на чью сторону становиться – Чапаева или Колчака. Герои-то они несовместные.
А подлинный кумир собирает в себе любовь всего поколения, всего народа. Последними такими объединительными личностями были Сахаров, Лихачев, Королёв, Гагарин, еще два-три крупных, великих ученых. Но вообще прошлый век, может быть, был и богат на гениев, но крайне беден был у нас на святых, чтимых всем народом, особенно молодой его порослью. Не говоря уже о веке нынешнем, когда (посмотрите хотя бы на наши телеэкраны!) у нас в крайнем дефиците такие простые, очевидные ценности, как милосердие, сострадание, самопожертвование, верность, благородство, совесть. Обходимся без образцов, примеров всего этого. Страна живет с опустевшими пьедесталами. Стоят мраморные столбы, и там - никого.
- В прошлом нашем диалоге помянуты были ахматовские слова: «Кто знает, как пусто небо на месте упавшей башни…». Вы тогда сказали: «Может, это не пустота, а пауза – гении являются в положенный час кустами. Не слишком ли затянулась пауза?
- Ну, это как раз зависит и от того, создаем ли мы условия для её преодоления.
- Кто должен взять на себя такую задачу?
- Никто. Кумиров не в силах родить ни правительство, ни даже какая-либо широкая общественная инициатива. Они рождаются без их ведома. Их повивальная бабка – всеобщая потребность народа.
- Но потребность эту должен кто-то выразить, оформить? Положим, национальным героем Чапаев стал во многом благодаря легендарному фильму. В искусстве была тогда такая потребность – предлагать, формировать представление об идеалах, хотя, конечно, часто это делалось по социальному заказу.
- Искусство давало не идеалы. Оно давало героя, который становится идеалом. Ошибка Никиты Михалкова в «Утомленных солнцем-2» в том, что он «ставил шедевр». Нельзя ставить шедевры. Надо ставить кинофильмы. Нельзя создавать образ героя, который должен стать кумиром для всех. Люди сами найдут среди создаваемых искусством образов такие, которые возьмут в примеры для себя. Нашли же в свое время такого героя в Павке Корчагине.
- Но Николай Островский и те, кто помогал ему готовить к печати «Как закалялась сталь», такой задачи и не ставили. Был в первоистоке просто рассказ – исповедь об одной потрясающей человеческой судьбе, как бы потом это все ни оформлялось идеологическими подпорками.
- О чем я Вам и говорю. Другое дело – молодости в жизни всегда нужны примеры. Я вот в юности читал «Мартина Идена» Джека Лондона, и мне он очень нравился. Интересен был Рахметов. Сегодня это, может быть, выглядит наивно. Но – было такое время. Кто знает, может, и наше время через 40 лет покажется глупым и наивным. Но это потребность каждого времени – иметь свои примеры, своих кумиров, которым ты можешь отдать симпатии, любовь. Которых можешь выбрать в качестве жизненной опоры.
- Согласен: настоящий художник не ставит перед собой целью их сотворение. Но все же не только по неисповедимым каким-то путям читатели выбирают себе в кумиры одних литературных персонажей и не выбирают других. Вот все Ваши книги об ученых – от «Искателей» и «Иду на грозу» с их довольно рельефным «оттепельным» оптимизмом, до «Места для памятника», «Этой странной жизни», «Зубра», где уже на ином, более высоком (или более глубоком?) жизненном витке куда больше печали и горечи от многой мудрости – они ведь не столько о науке, сколько о жизненном выборе. Между модусом бытия и модусом обладания, в конце концов. О нравственном наполнении времени, отпущенного нам на личное бытие.
Вы в прошлый раз говорили мне, что до сих пор удивляетесь, когда разные люди уверяют, что Ваши книги повлияли на их жизненный выбор. Тут можно, конечно, предположить и некоторую комплиментарность читателей в адрес автора. Однако и мне довольно часто, и тоже до сих пор, встречаются ученые, которые на вопрос, что позвало их в науку, среди других мотивов называют Ваши книги.
- Я Вам вот что скажу. В науке гораздо больше, чем в других областях, порядочных людей. Конечно, и здесь – читайте книгу Симона Шноля «Герои и злодеи русской науки» – есть свои праведники и свои злодеи (один Лысенко чего стоит!). Но по природе своей – как поиск истины – сама наука предполагает высокую нравственную планку, делает человека более бескорыстным, готовым жизнь положить на поиск, положительный исход которого ему никто не гарантирует, ибо сам человек – мечтатель, он увлечен своим делом. Заплатите ему меньше, он все равно будет им заниматься. Конечно, до определенных пределов.
- А потом уедет из страны.
- Да, уедет. Но как раз для того, чтобы заниматься своим делом, а не идти торговать. Обеспечьте его всем необходимым на родине – так и не уедет! Все-таки в научном сообществе, вне зависимости от академических карьер, чинов и наград, люди хорошо знают цену друг другу именно по гамбургскому счету. И даже тот, кто получает эти знаки отличия без достаточного основания, кожей чувствует: он на самом деле ничто, пустое место в науке.
А самое главное – ученый живет впереди нас. В его распоряжении наш завтрашний день. Он в нем уже работает. И когда приезжает вечером домой из своей лаборатории, он при этом возвращается из завтра в сегодня, во вчера даже, а, может быть, и в позавчера. Но он-то знает, что прокладывает путь туда, в завтра, нам всем. Поэтому наука во многом очищает, облагораживает человека, делает его терпимым, толерантным, милосердным к людям и к миру.
Вместо эпилога
Прощаясь, задаю вопрос, ответ на который знаю – он есть в его книге-размышлении «Причуды моей памяти». Но хотелось еще раз услышать подтверждение из его уст:
- Ваше любимое полотно в Эрмитаже? В Русском музее?
- В Русском музее репинский портрет композитора Глазунова. А в Эрмитаже, конечно, «Возвращение блудного сына».
Подумалось: может быть, в этом простом ответе и есть ключ к его творчеству, к его жизни? Вечный поиск нашего возвращения к самим себе от жадного, ненасытного господства модуса обладания – нет, не просто к оголенному модусу бытия, но к мудрому, дальновидному согласию этих двух извечных начал нашей жизни. Или, если словами самого Гранина: «Для Рембрандта библейская притча – непростая возможность дойти до божественной души человека».
