На прошлой неделе от нее улетел Каррерас. Поэтому до последнего не было времени на нашу встречу, а я не хотела беспокоить — тяжело это, наверное, сопровождать звезду.
Любовь Глазкова — профессиональный оперный импресарио. Именно ей приходится выслушивать капризы мировых знаменитостей, выполнять любые их требования и прихоти. А что взамен?
Оперные примы, как и голливудские звезды, известны всему миру. Паваротти, Доминго и Каррерас — великие теноры; даже если вы ничего не слышали в их исполнении, эти имена все равно на слуху.
«Между прочим, многие топы не отказываются и от закрытых частных концертов, — говорит Любовь. — В отличие от того, как мы это себе представляем, на таких вечерах не бывает чавкающих зрителей. Хотя на входе в зал в Барвихе, помнится, висел листочек с объявлением: «Уважаемые зрители, просим в валенках на концерт не приходить». Валенки — это новомодные угги».
На Западе можно не любить оперу, но если ты принадлежишь к элите общества, ее нужно посещать. Наши же нувориши ценят только тех звезд, которые дорого стоят. Как в анекдоте: зачем покупать галстук за 50 долларов, если за углом тот же продают за пятьсот? Дешевка им не нужна.
«Сколько я от этих звезд настрадалась… Но я не имею права обижаться, — продолжает Любовь Глазкова. — Многие великие как дети, тянут энергию из окружающих. А кто рядом во время гастролей? Импресарио. После одной примы я серьезно заболела. Онкология. Мне врачи потом прямо сказали: что ты делала в декабре 11-го года, заболевание началось именно тогда? Выжила я чудом».
— А как вы пришли в оперный мир?
— Это гены. Предполагалось, что моя бабушка и прабабушка — простые крестьянки. Но на чердаке в загородном доме я находила неимоверной красоты старинные зонтики, изящные туфельки, платья. И вот когда бабушка собралась умирать, то открыла мне эту тайну. Оказывается, мы имели отношение к семье Зиминых. Сергей Иванович Зимин — владелец первой частной оперы в России. Прабабушка была его родственницей, но вышла замуж за рабочего. И семья ее как отрезала. Сейчас прямых потомков Зимина уже почти не осталось. Связь прервалась.
И вот я, юрист по профессии, в начале 90-х нагло пошла в Большой театр и попросила о вакансии. Я не представляла себе, какой каторгой окажется эта работа. Большой театр как раз переходил на контрактную систему, начался период горьких слез. Все как на Западе. Я могу об этом говорить, потому что контрактами и скандалами, недовольством, судебными исками занималась лично.
Хотя в творческом отношении годы моей работы в Большом — роскошный период, когда творил Владимир Васильев. К сожалению, сейчас многое изменилось.
Контрактная система, ради которой было пролито столько крови, на практике, как мне кажется, не оправдала себя. Берут не лучших, а своих.
— После работы в Большом вы, наверное, стали разбираться в искусстве и людях в нем.
— Я просто менеджер с хорошими оперными связями. И кланяюсь я тоже легко. Готова интендантам, директорам театров пятки целовать ради результата.
— А оно того стоит?
— Скажу честно, в России это неблагодарный труд. На Западе агент — специалист, который выступает от имени звезды. Не может быть такого, чтобы агента кинул работодатель. А у нас театр может напрямую выйти на певца, которого им предложил импресарио, чтобы на этом сэкономить. И певец согласится.
Я не могу сказать, что я бедный человек. Но, повторю, опасно лезть туда, где нет европейских финансовых отношений.
— В опере их нет?
— Были очень некрасивые случаи. Чтобы не платить, артист мог обвинить своего агента в краже, в мошенничестве. Конечно, рано или поздно правда всплывает, только осадочек-то остается.
И еще, это тоже характерно только для России: у нас как бы звезда себя ни вела, она всегда права. Поэтому я не очень люблю работать с русскими.
— А кто ваш любимый исполнитель?
— В мужском пении — это Хосе Кура. Мы познакомились через Любовь Казарновскую. Она хотела устроить бенефис в Кремле, и ей нужен был достойный партнер. Хосе Кура — аргентинец. В их семье было восемь детей. И он себя буквально вытащил из нужды. Сегодня лучшие площадки мира рвут его на части. Знатоки понимают, что если, к примеру, увидишь Куру живьем в роли Отелло — как оперный меломан ты прожил жизнь не зря. Я всегда прошу Хосе на концертах: «Спой мне финал из «Отелло»!» — и реву как дура всякий раз.
Я считаю, что каждый певец родился для какой-то партии. И вот Кура рожден, чтобы быть Отелло. Мавр у него — интеллигентнейший человек, с образованием, Дездемона его обожает.
Но вообще, если честно, опера — идиотский жанр. Отелло додушил Дездемону и стоит еще двадцать минут, поет, пока его не арестуют. Разве это нормально?
— Паваротти, Каррерас, Доминго, Раймонди... Они уже легенды. Иных уж нет.
— Это так кажется. Мы все ждали, что Каррерас закончит карьеру, а он начал петь современную оперу и недавно опять приехал в Москву.
Любого оперного певца воспринимают на самом деле как фигуриста на льду. Есть техническая составляющая, и есть оценка за артистизм. Например, Анджела Георгиу, в мире она известна не меньше чем наша Анна Нетребко. «Дива Абсолюто». Готовимся к концерту. Вдруг подбегает ее личная помощница: «Люба, Анджела просит вас помочь застегнуть ей платье». А помощница для чего? Но пошла. Стоит. Юбку уже надела, лиф не застегнут еще. И тут я понимаю, что она меня пригласила именно для того, чтобы я как импресарио увидела, что она в безупречной форме.
Анджеле будет 50, но выглядит на 30. И я не представляю, каким должен быть мужчина, чтобы быть достойным ее.
В позапрошлом году Анджелу пригласили через меня на закрытый концерт. Ее захотели. Встречаем диву в аэропорту — в таком простом пальтишке-дутике цвета асфальта. Но только вошла — и все выпали в осадок.
Безупречна. А это даже Каллас не всегда удавалось. Румынка, которая вышла замуж за французскую оперную суперзвезду Роберто Аланью. Очевидно, вмешались звукозаписывающие конторы, которые всегда стараются создать шумиху вокруг топового певца. Но, видимо, в какой-то момент пара не смогла существовать в рамках пиара — и брак распался.
Ровно перед тем, как приехать в Москву, Анджела написала мне, что развелась и ей надо срочно переделать фамилию для визы на Георгиу. Очевидно, что она подустала от этого замужества. Вообще, она очень закрытый человек и просто так душу не распахнет.
— Обычно звезды, наоборот, выкладывают свои новости в Интернет, и даже эротические снимки, или хакеры постараются. Вспомним, к примеру, скандал с Наташей Королевой и Тарзаном.
— Это ужасно. Одной своей подруге-певице, когда та начала заигрывать с публикой, я напомнила Бодлера, который сказал замечательную вещь: никогда не прикасайтесь к идолам, их золотая пыль остается у вас на пальцах.
Нельзя быть «как все». Дистанция — 10 километров. Не меньше.
— А тело-то Анджела показала!
— Ну она догадывалась, что я дам вам интервью и расскажу, что она само совершенство. Тело — это часть ее карьеры. Но я обычно рассказываю о своих подопечных только то, что могу рассказать.
— Расскажите еще про иностранцев. Они все равно не узнают. Кто из молодых сегодня на самом верху?
— Кроме Хосе Куры, скажем, Хосе Диего Флорес, за редкостный тембр голоса его называют еще «изящным тенором». Прозрачный, хрустальный, неземной человек.
Флорес приехал в Москву первый раз зимой, был очень сухой воздух, и он боялся, что не сможет петь. Засыпал только в ресторане, когда мы приходили поужинать.
Но вышел на сцену — и зрители выдохнули с восторгом. Мы же не делаем концерты с микрофонами. Опера — это живое.
Сальваторе Личитра — потрясающий был голос. Его сравнивали с Паваротти. Сальваторе происходил из богатой итальянской семьи, мог заниматься чем угодно — но выбрал сцену. Его мировой дебют состоялся в Метрополитен-опера.
Он любил оперу и почти так же сильно мотоциклы. Есть его фотография на диске, где он за рулем и в косухе, при этом исполнял великолепные и сложные партии... И в вождении рисковал. Однажды не справился с управлением и вместе с невестой врезался в бетонную стену. Его органы, как он и хотел при жизни, были использованы для трансплантации. Ему было 43.
— Можете что-нибудь поведать про наших? Не такое печальное. Скажем, про Баскова.
— Басков — очень умный человек. И к себе мудро относится. В Большой театр он попал как раз в мою пору. Спел, разумеется, Ленского в каком-то смешном парике. Как певец он создавал приятное впечатление. Всегда талантливо обыгрывал свою роль. Но, вероятно, понял, что опера все же не его. Надо искать себя на смежном поприще. Зато какая карьера теперь! То же самое было и у Муслима Магомаева.
Если честно, я к Баскову один раз подкатывала. Одна очень известная певица просила подыскать ей красивого Альфредо в «Травиату». Я уважала ее желание, хотя «Травиата», конечно, технически вещь сложнейшая — кажется, ну что там трудного, бегает по сцене какая-то девчонка, поет, а потом умирает. Наша певица хотела всем показать свой высокий вокальный уровень. Она желала заполучить такого блондинистого красавчика в жабо. Я связалась с Басковым. Но тот звезде отказал. Я после этого взвешенного решения его еще больше зауважала.
— Почему отказал?
— Потому что опера — это не две арии спеть. Когда я вижу лица своих актеров после окончания, мне становится страшно... Такая нагрузка, люди теряют килограммы.
Это раньше оперные певцы были, что называется, в теле. Сейчас все стройные, занимаются фитнесом. Хотя, не буду называть имен, были случаи, когда, особенно певицы, начинали худеть и... голос портился. Так что все должно быть в меру.
— А вот так сделать ручки замочком и спеть. Помогает ли эта поза в пении?
— Это женская постановка рук. Когда человек хочет на что-то опереться, он опирается на себя. Я спрашивала у итальянской звезды Ренаты Скотто, она приезжала в Москву на мастер-класс, что означают эти позиции. И актриса пообещала за две минуты сделать из меня великое сопрано: значит, меняем положение рук — домиком вверх, домиком вниз, левая рука сверху, затем правая. В зависимости от расстановки это сопрано в Риме, сопрано в Париже, сопрано в Нью-Йорке, сопрано в Москве. Все, готова к выступлению.
— Оперу часто сравнивают с балетом.
— Мне кажется, хотя я и необъективна, что опера тяжелее. В танце есть школа, которую просто так не пропьешь. А тут всего две маленькие хрупкие связочки — и они творят чудеса. У меня, слава богу, никто голос не терял. Но я однажды была на спектакле, там шикарнейше пели Зураб Соткилава и Маквала Касрашвили. В середине спектакля главный герой замолчал, и все — закрыли занавес. Этот феномен никак не объясняется... На самом деле удивительно даже не то, что человек вдруг перестает петь, а то, что он вообще поет.
— А бывало, что звездами становились случайно?
— Да все. Тот же Паваротти. Заболел основной исполнитель, и на подмену выпустили никому не известного мальчика. Хосе Кура до своего взлета носил смешное звание «четвертого тенора». Все оперные звезды начинали с того, что кого-то подменяли. Может быть, только Анна Нетребко выстрелила сразу — но она настолько ярка, что уже можно даже и не петь...
С недавних пор я дала себе слово иметь дело только с мужчинами. С ними проще. С женщинами завязала раз и навсегда. Последний мой опыт был как раз с Анджелой Георгиу, но она классная.
Поработала и с Любовью Юрьевной Казарновской. В то время, когда она вернулась в Россию. В Большом театре в какой-то момент стало невозможно дышать.
— Кризис в искусстве.
— Мне кажется, что все равно нужно оставаться людьми. Ту же Казарновскую я обожала. Мы с ней долго проработали в ее благотворительном фонде. Но однажды в пятницу среди лета пришла в офис, а мне говорят, что в понедельник я уже могу не приходить, фонд закрывается — это был 2003 год.
Сегодня я благодарна Любови Юрьевне за то, что она меня, как щенка, научила плавать. Я осталась без выходного пособия. Или пан или пропал. Меня уволили в середине июля. А в декабре у меня уже был Паваротти.
— Как?
— Так. Это был последний его концерт на сцене в Москве — вообще. Так что мы вошли с ним в историю. Но было нелегко. Ведь гонорары у топовых мировых звезд далеко не копеечные.
— А какой порядок цифр гонораров, если не секрет?
— Бывает, речь идет о миллионах долларов. Но как-то получается все слепить, хотя иногда и на разрыве аорты.
...Паваротти опаздывал на репетицию на четыре часа. Мы его ждали с его близким другом Леоне Маджеро, и я спросила его о том, как Паваротти умудрился выучить назубок столько партий. «Как? Со слуха! Я пою, а он слушает. Он же нот не знает». А у Паваротти на пюпитре всегда стояла зеленая папка. «Я его отвлеку, а ты в нее загляни». И действительно, объявляется наконец наша звезда в ковбойской рубашке, в кроличьей ушанке, которую он купил на Арбате за 31 евро, а его племянница сбила цену на еще одну, для себя, до 30, и он потом сутки с ней не разговаривал... Он даже на сцену заходил в этой шапке. И я пошутила, что если выйдет в треухе еще и на концерт, то я тогда украду его легендарную белую шляпу. «Да я могу ее тебе подарить!» — предложил мне Лучано.
— Широкий жест.
— Да, и я все-таки заглянула в эту секретную зеленую папку. Там были напечатаны слова арии. Аршинными буквами, чтобы было можно разобрать без очков. Кстати, в Москву Паваротти приехал всего через неделю после женитьбы на Николетте, своей последней супруге, и, конечно, не знал, что это будет и его последний концерт в Москве... Николетта в Москву не прилетела. Он был с двумя помощницами — врачом-физиотерапевтом и костюмершей. Они нигде не появлялись, обслуживая маэстро. Паваротти никогда и не скрывал: чтобы хорошо петь, у него должно быть все хорошо с женщинами. Из России он привез молодой жене огромное количество янтаря, который тоже купил на Арбате.
— Вы много общались потом?
— Я даже осталась ему должна... Он коллекционировал рождественские вертепы, и я обещала прислать ему русский вертеп с Иисусом. И хотя у нас нет такой традиции, договорилась с Софрином. Но, увы, мы не успели — Лучано не стало.
— Судя по вашему рассказу, Паваротти был весьма эксцентричен.
— День спектакля все великие певцы начинают с того, что заявляют о своей болезни. Но после концерта все моментально «выздоравливают».
Целая наука содержать себя так, чтобы голос не отказал. Нельзя лишнего поесть, выпить. Только несколько раз я видела своего друга Хосе Куру с бокалом вина, но и то это ему Шабтай фон Калманович предложил.
— Который владел нашей женской сборной по баскетболу? Известный бизнесмен?
— Шабтай еще был и великолепным организатором концертов звезд в России. На самом деле, открою тайну, он ненавидел оперу. Но зато у меня никогда не было проблем с тем, где будет жить певец, что станет есть после концерта. Шабтай каждого опекал как ребенка. Уже после гастролей Каррераса он несколько раз посылал тому черную икру с черным хлебом. Когда Хосе Куре принесли на приеме, который, кстати, тоже устроил фон Калманович, горячий борщ, тот в недоумении отказывался это есть. Помню, такой длинный стол и Шабтай — во главе. Подают тарелку с дымящимся кушаньем. Кура удивленно спрашивает у меня: «Это что?» — «Борщ». — «Из чего?» — «Из свеклы». Шабтай слушает нашу беседу. Кура: «А белое что плавает?». Я только рот открыла, чтобы ответить — но Шабтай меня опередил: «Это сперма повара». Кура обреченно взглянул и попросил красного вина. Ему принесли водки.
— Бедный! Потом объяснили, что это сметана?
— Конечно! Благодаря Шабтаю, царство ему небесное, я не знала бытовых забот. Но подобных ему меценатов нет. Да, в России часто бывают частные концерты, но исключительно для себя.
Тот же мой предок Сергей Зимин, владелец первой частной оперы в России, приходил в кассу семейной фабрики, брал оттуда деньги и на эти средства ставил спектакли с Шаляпиным. Сегодня спонсоры требуют финансовой отдачи.
На том же Западе есть понимание того, что, если ты не ходишь в оперу, не посещаешь классические концерты, ты не истеблишмент. Искусству надо помогать. Это входит в число необходимых добродетелей. Классический пример — австрийский новогодний концерт начинается 1 января в 11 утра, и народ идет. А у нас люди еще в салате в это время спят!
— Очевидно, что это уровень определенного класса.
— Естественно. Говорят, что опера — это искусство для толстых. Кошельков, я добавлю. Вы думаете, в той же Америке так прямо обожают настоящее оперное пение? Да они его в гробу видели. Но положено. А у нас если и пытаются что-то послушать, то адаптированные шлягеры, удобные для восприятия.
— А как насчет преданных фанаток? Много лет назад я делала интервью с вдовой великого Сергея Лемешева. Так она рассказывала, как соперничали друг с другом, кто больше любит своего кумира, «лемешевки» и «козловистки». «Сырихи» спали в подъездах, штопали чулки, чтобы выкупить билет.
— Конечно, у каждого известного певца и сейчас своя клака — то есть группа поклонников. У Хосе Куры, например, свой фан-клуб, его организовала девочка-японка. Дочь очень богатых родителей. Хосе с ней дружит. Совершенно очаровательное существо, часто прилетает на его концерты на личном самолете.
— О! В такую и влюбиться недолго.
— Все может быть. У знаменитого тенора Хуана Диего Флореса развивался роман с фотомоделью из Германии, но в один прекрасный вечер к нему в гримерку за автографом заглянула обычная поклонница, и... Сейчас у них уже дети. Хотя до этого Флорес жениться не спешил. Вообще со стороны кажется, что многие звезды оперы — забубенные ловеласы. Но большинство из них верные мужья. И так жалко девчонок, которые караулят у «Националя»... У меня Морриконе всегда на гастроли приезжает с женой. Она практически его ровесница, а маэстро уже 87 — и он не может себе позволить дальние перелеты, так как ему трудно сидеть. Он может либо стоять, либо лежать. И она рядом с ним.
Владимир Косма, чья музыка звучит во французских кинофильмах «Невезучие», «Игрушка», тоже приезжал в Россию с супругой. Мадам Бриджит — очаровательное создание, постарше его, но очень трогательно за ним ухаживает.
Но совершеннейший идеал жены певца — Вера Лейферкус, супруга Сергея Лейферкуса. Их вообще невозможно друг от друга отделить. Они давно живут за границей, как и многие другие российские звезды. И это дама, которая сделала своему супругу не только карьеру, но и жизнь. Подчас именно жены — самые лучшие импресарио
