В одном неплохом стихотворении, когда тяготы и увлечения новой империи – Новой Англии ещё не предполагались, молодой ленинградец Бродский траурно пропевал: «Во вторник начался сентябрь. Дождь лил всю ночь». Сегодня вторник, а начался октябрь. И произошло нечто похуже, чем ливень.
Первого октября в Москве отключают тысячи фонтанов. А их очень любят в столице.
Их любят в середине весны, когда холодная тяжесть прошедшей зимы перестаёт окольцовывать парки и скверы.
Их любят в течение всего лета, вне зависимости от погодных условий, когда тёмная синева московского неба нагнетает ночь.
Их любят в начале осени, когда земляные ароматы опавших листьев пробираются в ноздри ранним вечером.
Разновидностей огромное количество: от монументальных водяных ансамблей (в том же парке «Царицыно» или на ВДНХ) до районных малышей, затерявшихся среди бетонных построек на дальних станциях метро. Баланс в эстетичности столичных фонтанов неминуемо соблюдается – от превосходных до тошнотворных.
Взять Александровский сад. Смольно-чёрная тройка могучих коней (не лошадей, там очень даже видно) вздыблена и мускулиста – величественные фигуры забрызгивают выстреливающие в небо струи воды. Они же, на другой стороне фонтана, создают арку, под каплями которой вечно носятся дети.
У этого водяного и гранитного сооружения мне нравится мыслить величественно.
Взять Болотную набережную. В немыслимо разнообразной Москве-реке, круглосуточной бурлящей бутылками у краёв и живучими утками посередине, расположились несколько труб. Они лупят лепестковыми струями вверх, разбиваясь о волнующуюся поверхность воды, и летними вечерами подсвечиваются странноватой фонариков. Не сказать, что фонтаны больно красивые, но как минимум необычные. Хотя и создают некую тавтологию, как «масло масляное», посреди речной магистрали столицы.
У этих высоких ледяных лепестков грязнейшей воды мне нравится мыслить скептически.
Взять Новочеремушкинскую улицу. Посреди дворика с разбитыми детьми каруселями и просиженными взрослыми лавочками стоит нечто несуразное. Большая дырка в земле, проложенная по бокам старой ванной плиткой бежевого оттенка, наполнена где-то на 10% позеленевшей водой. В центре лужи стоит металлическая труба, из которой одной струей, как из обычного дачного шланга, по наклонной бежит вода. Зрелище этого фонтана напоминает мужчину после пяти кружек пива.
У этой косой фонтанной ошибки из советской плитки мне не нравится мыслить вовсе.
Но – всё равно...
Всё равно фонтаны столицы великолепны, потому что, как и всё здесь, разнообразно и дико разного качества. Всё равно каждый из них успокаивающе шумит, взмывая в воздух и крушась вниз. Всё равно рядом с каждым замечательно остановиться и удивиться (приятно или неприятно). Всё равно у московских фонтанов чувствуется некая волшебная связь.
«Люблю немолчный говор твой и поэтические слёзы»,
– писал Пушкин самому знаменитому фонтану своего творчества.
И вот пришло время, когда их отключают.
...В великолепном сериале «Друзья» помимо волшебного сюжета и исполнения всегда привлекает заставка: та самая, меняющаяся с каждым сезоном. Неизменным элементом остаётся большущий освещённый фонтан, рядом с котором (или в котором) танцуют актёры. Они обнимаются, падают, смеются – под частыми брызгами струй. Все сейчас счастливы. Но вот заставка подходит к концу, и герои, усевшись на диван спиной к зрителям, смотрят на фонтан – как вдруг его освещение выключается. Становится темно.
Становится понятно: прекрасные занятия закончатся; дорогие воспоминания сотрутся; фонтан потеряет фонари и вскоре закончит брызгаться. Когда приходится осознавать подобное, накатывает щемящее чувство нежелания.
Не все ли мы такие же, как те самые актёры: кружимся в танцах друг с другом около большого фонтана, смеёмся и радуемся, но через какое-то время мирно усаживаемся и смотрим на освещаемые водяные столбы, как вдруг... Разом темнеет и утихает.
Так меняется жизнь – октябрь ведь.
Борис Поженин
