Различить в толпе поэта предельно просто. Нужно спросить: доктор Фрейд или Доктор Кто? Если ответ будет «доктор Живаго», значит, с точки зрения Фрейда, этот человек мазохист, а с точки зрения Доктора Кто — фантастический идиот. Следовательно, перед вами поэт.
Кадр из фильма «Иерей-сан»
Может показаться странным, но, помимо пренебрежения ежегодной диспансеризацией, нас всех — я имею в виду людей, говорящих на русском языке, — объединяет ещё одна вещь. Мы все не читали Пастернака. Некоторые его при этом осуждают, но просто забыть тоже не есть хорошо. Поэтому вместо того чтобы говорить о том, что быть знаменитым некрасиво, мы говорим о некрасивых знаменитостях. Среди нас порой проявляются чудаки. Возможно, одним из них является автор этой заметки. И тогда мы говорим о красивых не-знаменитостях.
Однако не в этот раз, потому как Жору Крыжовникова и Ивана Охлобыстина знают все. Странно при этом, что их не пытались сравнить, потому что сходство налицо. В рамках этой заметки я не смогу дотошно проанализировать творческий метод того и другого, но для меня очевидно, что оба, избрав предметом российскую действительность в её лубочном варианте, рассматривают её с противоположно разных сторон.
Там, где Охлобыстин романтизирует, Крыжовников развенчивает. Сравните фильмы «Горько» и «ДМБ», и вы увидите, что тема в общем одна: пьянство. Но в одном случае оно скорее светлое, в другое скорее тёмное. В обоих случаях нефильтрованное, да.
Там, где Охлобыстин иронизирует, там Крыжовников серьёзен. Сравните фильмы «Даун Хаус» и «Нечаянно». Первый известен насмешливой сценой, в которой Мышкин и Рогожин едят на пару тело Настасьи Филипповны (фильм — ироническая экранизация «Идиота» Достоевского). Во втором главный герой взаправду убивает свою тёщу.
Там, где Охлобыстин героизирует, Крыжовников робеет. «Соловей-разбойник» и «Иерей-сан» — это песни о деятельной душе, может быть противоречивой, но живой. «Жизнь впереди» — это надгробная элегия, в прямом смысле: герои встречаются на похоронах друга, после чего затевают вечеринку. Повод даёт о себе знать: назвать это радостью сложно. Но своеобразное удовольствие они получают, вернее — временную разрядку от стресса при мысли, что кто-то умер.
«Прислонясь к дверному косяку, я ловлю в далёком отголоске, что случится на моём веку», — писал Пастернак. Насколько могу без фарисейства, скажу, что названные мною авторы пытаются слушать жизнь. Это спектр, диапазон. Вспомните принцип радиоприёмика. Можно ловить разные радиоволны, но эфир всё равно один.
А Пастернака, наверное, прочитать всё-таки надо. Хотя бы — чтобы различить в толпе поэта. А может быть, окажется, что он, то есть поэт, — ты и есть.
Глеб Буланников
