Это было на просмотре в Доме кино, в 88-м. Так получилось, что для меня спараллелились фильмы Абуладзе «Покаяние» и «Комиссар» Аскольдова. В отличие от широкой публики мне «Покаяние» совсем не срифмовалось. А фильм Аскольдова просто сразу стал моим.
Во-первых, по манере изложения. Там хороший кинематографический язык. Потом черно-белое кино я люблю и продолжаю любить, несмотря на весь цветовой треск, всю фейерверочную пальбу, устроенную в кинематографе. Забыли, что цвет — это тоже часть гармонии.
Но дело, конечно, не в этом.
Дело в том, что режиссер — это выбор. Ему попался на глаза рассказ Гроссмана, и он преобразил текст в нечто большее, имея опыт прошедшей войны.
Еще меня удивило, что в то время, когда на слово «еврей» оборачивалась половина улицы, Александр Яковлевич сделал кино, где еврейская тема является ведущей, а поверх нее уже другие темы, иные — и любви, и материнства, и женская тема. Очень много слоев.
Дивный эпизод, где он перемешал колыбельные еврейскую с русской, абсолютно хватает за горло. Если этот эпизод будут только иногда показывать вместо этого их рекламного говна, уверяю вас: воздух в стране будет другой.
И все это сложилось для меня в результате появления фильма «Комиссар».
Узнал я о нем в 1977 году, когда у меня сложилась непростая ситуация с фильмом «Сказка сказок». У нас на студии тогда появился замдиректора — некто Докучаев. Потом выяснилось, что он служил в органах. На худсовете, когда я отказался что-либо менять, Докучаев вдруг, глядя не на меня, а на директора нашего, сказал: «Один тоже отказался переделывать, сейчас не работает». Я подумал, о ком же это речь? Речь шла о фильме «Комиссар», на котором Докучаев был директором.
Я потом Саше рассказал это, он вспомнил: «Когда с фильмом уже пошло устаканиваться через двадцать лет, мне позвонил Докучаев: «Александр Яковлевич, а когда постановочные?» Озаботился, когда бабло будут выдавать.
Меня многое в «Комиссаре» удивило. Это был первый Сашин фильм. Но я тогда еще не знал его биографии. Мы потом с ним познакомились. На просмотре в Пущино, где он показал «Комиссара», а я — «Сказку сказок».
У него внешность очень выразительная. Он похож на персонажа Петрова-Водкина «Смерть комиссара» — там лежит человек в кожанке, уже уходящий, профиль которого очень мне напомнил Сашин. Я через какое-то количество лет сказал ему: «Саша, у меня тогда возникла этакая траги-ироническая ассоциация — «Смерть комиссара» Петрова-Водкина завязалась с тем, как вас гонобобили».
С тех пор мы с Сашей очень сдружились, глянулись друг другу. Когда он приезжает в Москву, мы обязательно видимся. Я-то ему все время говорил: «Саша, напишите историю фильма. Никто же, кроме вас, не сделает». Но не знаю, пишет он или нет.
В эту историю вплетается многое, это такая сложная вязь, в которую входит поведение своих же собратьев-кинематографистов, то, как вело себя начальство. Он же, допустим, был очень хорошо знаком с Баскаковым, который сразу принял фильм с абсолютным восторгом, сказав, что это второй «Броненосец Потемкин», а потом крутанул заднего. Причем он Сашу, работавшего до «Комиссара» главредом Госкино и помощником Фурцевой, хорошо знал.
И Саша, который всех знал, как облупленных, вдруг делает это кино. Для меня сам факт, что сценарий был запущен в производство, невероятен, притом, что он два года бился до начала съемок.
Если бы «Комиссар» вышел в 67-м году, он был бы большей бомбой, но и через 21 год он произвел колоссальное впечатление. Саша ездил по всему миру, и везде фильм был отмечен как кинематографическое явление, как явление мысли, как явление эстетики и прочее, и прочее.
Мне наплевать на идеологию, она — противоположна искусству. Когда начинают сегодня ту же самую идеологию проталкивать, пытаясь подсюсюкнуть ямбом президенту, тому-этому, Михалкову Никите и прочим, мне наплевать, потому что самое главное — эстетика, художественность. Идеология, она быстро уходит, а художественность остается. Переживание остается, понимаете?
А в «Комиссаре» столько искусства, что оно останется, и режиссерам надолго хватит черпать из этого источника.
