Психоаналитики начинают работать со своими пациентами с того, что предлагают обратиться к периоду раннего детства: просят вспоминать наиболее ранние события, оставшиеся в памяти.
Ну и что? Если я сейчас начну вспоминать собственное детство, то действительно узнаю, какие маски на меня надеты? Мне даже трудно представить собственных родителей в то время.
Молодые: им — около двадцати лет. Война. Сорок третий год. Папа — курсант лётного училища…
Сейчас, сейчас. Как они оказались в Куйбышеве (теперь — Самара)? Папа, работая в Москве, посодействовал (О… Он уже тогда мог организовывать жизнь вокруг себя!) своим родителям в переезде в Куйбышев. Наверное, он этим сохранил им жизнь. Его завод переехал на Управленческий, в лагерную зону, туда же переехали бабушка с дедушкой. Кажется, ещё была и прабабушка. Под Киевом, где они жили раньше, их дом разбомбили.
Мамины родители там оказались раньше. Дедушка предложил расстелить на полу карту и выбрать место, куда уехать из Одессы. Бабушка ткнула пальчиком в изгиб Волги. И они тоже, благодаря этому, остались живы. Вся остальная их семья погибла…
Мама была красавицей с огромными голубыми глазами, длинной толстой косой, стройными ножками и крутым станом. Папа — весельчаком, заводилой, рассказчиком. Поскольку я родилась двадцатого сентября, моё существование началось под Новый год.
Может быть, после вечеринки.
В радость, вкусненькое, в сверкающий снег, в ёлку, наряды, флирт…
Письмо
Не надо лилий мне. холодных белых лилий.
Вл. Набоков
«Ты меня вылечил, миленький! Спасибо.
Я выкопала из почтового ящика твоё письмо с таблетками панадола и рассказом о легендарном граффити на стенах архитектурного института: «Ушац», «Ушац», «Ушац». Достаточно было представить, как ты принёс и положил в ящик этот конверт, чтобы мой внезапный грипп прошёл.
Заболела я двадцатого сентября. Это дата моего рождения.
В прошлом году, этим днём, я лежала на спине в тягучей бирюзовой воде Мёртвого моря, как в гамаке, заложив руки за голову. На берегу, под пальмами — ждал меня белоснежный «Ниссан». «Весь этот розовый день, волшебным даром упавший мне под ноги, пел стихом книги «Зохар»:
— Белый огонь над ликом вод…»
Понравившийся тебе перламутровый браслет — из того дня.
«Метафизика первоначал. Бескомпромиссно-плотный ультрамарин».
«Море Эллады, рассказывают, так же, как и Мёртвое море, держит в своей воде тело… или часть? По легенде — отсечённый противником в бою член бога-отца долго плавал в Эгейской воде, одеваясь пеной, пока из неё не возникла дочь красоты»…
Античная гибкость Афродиты и дни сентября…
Двадцатое — день рождения девы Марии.
Сейчас сяду за руль и закружусь восхитительными дорогами, проложенными по Библейской Земле…
И были — открытые для меня двери, за которыми мне верили и искренне меня ждали.
И был ужин за длинным столом с жемчужной скатертью. Рядом со мной улыбался папа. Загорелый, в светло-голубой шёлковой рубашке и белых брюках. Я украдкой поглаживала его красивую, седую голову.
На мне было очень длинное золотистое, греческого покроя платье — из тончайшего прозрачного льна. И мягкие белые лодочки на шпильках.… Те самые! Помнишь?
Цветы, фрукты, сладкий воздух, пена из шипучих бокалов… Осколки эротической раковины на моём запястье.
Всего год прошёл. А как давно это было.
Мама приехала в Москву уже без папы. Она здесь себя чувствовала чужой. Постоянно повторяла: «Хочу домой». Когда я возмутилась: «Как же так, мама, ты там прожила совсем немного?». Она ответила: «Прожила немного. Но дома себя почувствовала только там. Ну что я сделала хорошего Израилю, чтобы он обо мне так заботился? И пенсия, и квартира, и любая нужная мне поддержка… Хочу домой. Мой дом уже там. Где остался в земле папа…»
Вчера я отвезла её в аэропорт.
Когда мы расцеловались, она уже за таможенным турникетом, произнесла странную фразу, из которой я поняла, что ты с ней встретился. Хороший такой… Правда, судя по её тону, ты на меня жаловался. Не было времени расспросить.
Не жалуйся, любимый. Не ищи поддержки в моих родных. Не плачь. Наступил новый день, в котором мы больше не вместе. Так надо. Всё закончилось. А то, что было, — никуда не делось. Оно живёт в нашей памяти волшебной сказкой, рассказанной нам с тобой жизнью. Я тебя люблю.
Твоя. Навсегда. Лэолам.»
Письмо — без даты. Затерялось в «душистой духоте» старой сумочки. Моя поездка в Израиль. Потом — приезд в Москву мамы «…А лилия ничья…» Как быстро всё забывается.
