Статья в 2 частях. Часть 1.
Русское общество после реформ 1860-х годов и особенно после реформ премьера Российской империи Петра Столыпина имело внушительную тенденцию к росту самоорганизации. Захватившим власть большевикам понадобилось немало усилий, чтобы не просто искоренить тенденцию, но и практически тотально разрушить все социальные структуры проклятого, по их версии, прошлого.
Компартия совершенно логично начала наступление на общество с запрета всех политических организаций, способных организовать и возглавить народное сопротивление. Еще в Гражданскую вне закона оказались все буржуазные партии. Затем пришла очередь левых. В 1921 году репрессии обрушились на анархистов. В 1922-1923-м были разгромлены эсеры, по итогам выборов в Учредительное собрание 1918 года - самая популярная партия в России. В 1931-м прошел последний крупный показательный процесс над меньшевиками.
В 20-30-х годах продолжалось систематическое изничтожение русской интеллигенции, которую пока еще не удалось окончательно поставить на колени и которая пыталась оппонировать новой власти в духе протестов либеральной общественности накануне революции 1905 года. Скажем, на Всероссийском агрономическом съезде (март 1922-го), по мнению компетентных органов, «общественная агрономия показала себя противником советской власти и сторонником восстановления буржуазного порядка». В мае того же года на 1-м Всероссийском геологическом съезде была принята следующая резолюция: «Русские ученые остро чувствуют гражданское бесправие, в котором пребывает сейчас весь народ, и полагают, что уже наступило время для обеспечения в стране элементарных прав человека и гражданина, без чего никакая общеполезная работа, и научная прежде всего, не может протекать нормально».
Но длань красного самодержавия оказались куда тяжелей, чем у самодержавия романовского. Постановление Политбюро «Об антисоветских группировках среди интеллигенции» от 8 июня 1922 года гласило, что отныне «ни один съезд или всероссийское совещание спецов (врачей, агрономов, инженеров, адвокатов и т.д.) не может созываться без соответствующего на то разрешения НКВД РСФСР. Местные съезды или совещания спецов разрешаются губисполкомами с предварительным запросом заключения местных отделов ГПУ (губотделов)». ГПУ предписывалось «произвести… перерегистрацию всех обществ и союзов (научных, религиозных, академических и прочих) и не допускать открытия новых обществ и союзов без соответствующей регистрации ГПУ.
Незарегистрированные общества и союзы объявить нелегальными и подлежащими немедленной ликвидации». ВЦСПС было предложено «не допускать образования и функционирования союзов спецов помимо общепрофессиональных объединений, а существующие секции спецов при профсоюзах взять на особый учет и под особое наблюдение. Уставы для секций спецов должны быть пересмотрены при участии ГПУ. Разрешение на образование секций спецов при профобъединениях могут быть даны ВЦСПС только по соглашению с ГПУ».
Политотделу Госиздата совместно с ГПУ надлежало «произвести тщательную проверку всех печатных органов, издаваемых частными обществами, секциями спецов при профсоюзах и отдельными наркоматами (Наркомзем, Наркомпрос и прочие)». Первостепенное внимание в цитируемом документе уделялось высшей школе - было решено «в целях обеспечения порядка в в[ысших] у[чебных] заведениях образовать комиссию из представителей Главпрофобра и ГПУ (…) и представителей Оргбюро ЦК для разработки мероприятий по вопросам: а). о фильтрации студентов к началу будущего учебного года; б). об установлении строгого ограничения приема студентов непролетарского происхождения; в). об установлении свидетельств политической благонадежности для студентов, не командированных профессиональными и партийными организациями и не освобожденных от вноса платы за право учения… Той же комиссии (…) выработать правила для собраний и союзов студенчества и профессуры». 23 ноября ГПУ издало циркуляр своим органам по работе в вузах с тем, чтобы на каждого профессора и политически активного студента составлялась личная картотека, формуляр, куда бы систематически заносился осведомительский материал.
В августе-сентябре 1922 года на пресловутых философских пароходах были высланы за границу более ста выдающихся русских интеллектуалов. В конце 20-х - начале 30-х годов практически одновременно произошел разгром едва ли не всех видов интеллигенции - инженеров (Шахтинское дело, дело Промпартии), экономистов (дело Трудовой крестьянской партии), гуманитариев (Академическое дело, дело славистов) и офицеров (операция «Весна» - репрессировано не менее 10 тыс. человек).
Одновременно производились масштабные кампании по очистке от социально-опасных интеллигентов Москвы, Ленинграда и других крупных городов. 7 мая 1929 года шеф ГПУ Г.Г. Ягода инструктировал своих ближайших подручных: «Злостная агитация в Москве принимает довольно большие размеры... Необходимо ударить по всей подобной публике... Необходимо провести широкие аресты злостных агитаторов, антисемитов, высылая их в Сибирь... Даже с семьями, особенно, если они бывшие люди». Молодым людям так называемого буржуазного происхождения и сомнительного образа мысли был фактически закрыт доступ в советские вузы.
Антиинтеллигентские гонения продолжались вплоть до конца 30-х, затем сломленным и перековавшимся остаткам бывших милостиво разрешили влиться в состав новой трудовой интеллигенции, которая без них вряд ли сумела бы создать что-нибудь путное. Например, по моим подсчетам, едва ли не 90% ведущих советских историков - бывшие или их дети и внуки. Или вот еще яркий пример: автор «Брянского леса», многодесятилетний главный редактор вполне официозного «Огонька» и видный функционер Союза писателей СССР А.В. Софронов был, как недавно выяснилось, сыном расстрелянного в 1926 году за связь с контрразведкой Белой армии в Гражданскую войну юриста Северо-Кавказского военного округа В.А. Софронова, в досоветском прошлом - начальника харьковской полиции.
Естественно, за социальную реабилитацию приходилось платить социальной и идеологической мимикрией, особенно гуманитариям. Философ А.Ф. Лосев, ослепший на строительстве Беломорканала (куда он, естественно, попал не по свой воле), а позднее ставший профессором МГПИ имени В.И. Ленина, рассказывал своему секретарю В.В. Бибихину уже в 70-е: «Я вынес весь сталинизм, с первой секунды до последней на своих плечах. Каждую лекцию начинал и кончал цитатами о Сталине. Участвовал в кружках, общественником был, агитировал. Все за Марра - и я за Марра. А потом осуждал марризм, а то не останешься профессором. Конечно, с точки зрения мировой истории что такое профессор. Но я думал, что если в концлагерь, то я буду еще меньше иметь... Вынес весь сталинизм как представитель гуманитарных наук. Не то что физики или математики, которые цинично поплевывали».
Бибихин комментирует: «В доме Лосева я видел старые тетради с хвалебными посланиями Сталину на древнегреческом языке». Историк С.С. Дмитриев записал в дневнике в 1951 году: «До чего все же низведено у нас чувство собственного достоинства и самостоятельности в ученых людях… Покойный Михаил Петрович Погодин с его политическими письмами времен Крымской войны просто представляется каким-то античным героем, трибуном. Что уж вспоминать о Чернышевском. Такие смельчаки вывелись навсегда при нашей жизни».
Прежде гордая, вольнолюбивая русская интеллигенция превратилась просто в одну из групп государственных служащих. Сам фундамент ее старорежимной автономии был разрушен - в СССР с начала 30-х не осталось никаких частных периодических изданий, издательств и учебных заведений.
Еще более жестокому погрому поверглась Церковь. К 1939 году были закрыты все монастыри; из 37 тыс. действовавших в 1930-м приходских храмов официально действовали только 8032 (на самом деле гораздо меньше, ибо при многих из них не было священников), например, на всю Тамбовскую епархию - два из 110; из 163 епископов продолжали служить только четверо.
Атмосферу того времени замечательно передает текст Д.Д. Шостаковича в книге «Знатные люди Страны Советов о религии» (1939): «К созданию антирелигиозной оперы следует отнестись очень серьезно. Тут не отделаешься шуточками и смешками по адресу церковников. Нам нужно могучими средствами музыкального искусства, очень понятного массам, раскрыть невежество и мракобесие людей церкви, контрреволюционное нутро многих из них, их подрывную работу по заданию врагов народа из иностранных разведок». Тем более потрясает мужество тех верующих, которые пытались сопротивляться насильственной дехристианизации. Например, в специальном сообщении НКВД от 13 октября 1938 года говорится о том, как жители села Черная Заводь Ярославской области числом 300-400 человек помешали снятию колоколов в своем храме - при том, что даже местный батюшка призывал их «пойти навстречу государству и добровольно сдать колокола».
Во время войны Сталин пошел на уступки Церкви и даже восстановил патриаршество, но уже после марта 1948 года в стране не было открыто ни одного нового православного прихода, а многие старые закрылись. При Хрущеве развернулась новая волна гонений.
Отношения между атеистическим государством и Московской патриархией стабилизировались только к середине 60-х годов - по словам одного из сотрудников Совета по делам религий при Совете министров СССР, с тех пор возможно говорить о неком «возрождении системы дореволюционного обер-прокурорства: ни один мало-мальски важный вопрос деятельности религиозных организаций не мог быть решен без участия Совета по делам религий. Но одновременно сам Совет действовал в тех рамках, какие определяли ему высшие партийные и государственные органы». Следует, однако, отметить, что если обер-прокуроры - при всех оговорках - ставили своей целью распространение православия, то Совет по делам религий решал задачу прямо противоположную.
Автор: Сергей Сергеев
