Никита Хрущев в своих мемуарах рассказывал, как Сталин, посмотрев некий иностранный фильм о пиратах, главарь которых, избавляясь от конкурентов в команде, ставил к себе на стол изображение намеченной к уничтожению жертвы, восторгался капитаном. И от себя Хрущев добавлял, что Сталин, видимо, сравнивал себя с этим пиратом. Историческая ирония заключается в том, что уподобить капитану флибустьеров можно было и самого Никиту.
После смерти Сталина он, подобно этому пирату, последовательно убирал своих соперников. Первым, уже 3 с половиной месяца спустя после похорон вождя, пал Лаврентий Берия, увлеченный реформами и ни о чем не подозревавший. Лаврентия сгубила беспечность и вера в людей, конкретно — в соратников. Опытного чекиста им удалось «развести» как младенца. Так поезд советской истории проскочил мимо развилки «реформы» — по образцу тех, что предпринял Дэн Сяопин после Мао.
Вторым на столе у Хрущева стоял портрет его друга Георгия. Уговорив Маленкова арестовать Берию, он теперь стал плести интриги против него. Ослабленный премьер пал в феврале 1955-го, и только тогда Маленков понял, как сглупил, предав Берию. И снова СССР упустил шанс на исторические преобразования — в вину Маленкову ставилось преимущественное внимание к производству средств потребления, потеря бдительности к империалистам, он выступал за снижение налогов с крестьян. Хрущев же позиционировал себя как hardcore коммунист. В 1956-м третий титан сталинского времени — Молотов, был отправлен из МИДа на второстепенный пост в Госконтроль.
Формально страной правил дуумвират Булганин—Хрущев, но на деле с сентября 53-го власть сосредоточилась в руках Хрущева как 1-го секретаря. Однако в отличие от сталинского времени и казуса с Берией отброшенные соратники не репрессировались, они даже оставались членами Президиума ЦК и считали Хрущева всего лишь первым среди равных.
Этот либерализм и сослужил плохую службу, став поводом для раздоров в советском руководстве. К июню 1957-го Никита Хрущев сильно утомил своих коллег по Президиуму ЦК непродуманными решениями и прямыми авантюрами. Вместо подъема убитого сельского хозяйства в центральных районах он придумал осваивать целину, продавил непродуманную идею с совнархозами, разогнал Госплан, а в мае выдвинул нереалистический лозунг за три года догнать Америку по производству мяса и молока на душу населения.
Хрущев уже не считался ни с чьим мнением и навязывал свое видение. Его сила заключалась, возможно, в том, что он привык быть первым — что на Украине, что в Москве, тогда его соратники-конкуренты выступали лишь в роли порученцев Сталина. Возможно, у него просто было больше драйва и крестьянской хитрости. Но как бы там ни было, недовольство достигло предела, и в конце июня оно прорвалось.
Ирония судьбы заключалась в том, что те, кого принято считать твердокаменными сталинистами, всерьез поверили в «демократизацию» и решили снять Хрущева относительно законным способом, а именно голосованием на Президиуме. В этом заключалась их роковая ошибка. До того кризисы в верхушке большевиков решались точно так же, как в мафиозном клане — методом простого убийства. Так поступал Сталин, так поступили и с Берией, ликвидировав его во внесудебном порядке, заманив в засаду, устроенную прямо в Кремле.
Хрущева же в отличие от Лаврентия арестовывать на Президиуме не стали, а отпустили домой, предварительно проголосовав за его снятие с первого секретаря и перевод на должность министра сельского хозяйства. Резолюцию поддержало семь членов Президиума из одиннадцати, а его заседание было решено продолжить.
Хрущев же сдаваться не собирался. И в этот момент выявилась проявленная им ранее кадровая мудрость — выдвижение на посты глав КГБ и Минобороны Ивана Серова и Георгия Жукова, которые продемонстрировали ему личную лояльность и преданность. Они (тут свидетельства разнятся — у победы много отцов, но в любом случае все произошло при их активном участии) организовали экстренный вызов и переброску в Москву членов ЦК и заблокировали (что важнее) переход в руки противников Хрущева контроля над силовыми ведомствами.
Дальнейшее известно — на проходившем 22–29 июня 57-го пленуме ЦК КПСС «заговорщики» были осуждены и изгнаны из власти. Молотов поехал послом в Монголию, Каганович на Урал на асбестовый комбинат, Маленков в Казахстан директором ГЭС. Произошедшее напоминало «День одураченных» во французской истории, когда кардинал Ришелье утром получил отставку, к удовлетворению королевы-матери, а к вечеру Людовик XIII вернул ему свои милости.
Сообщать о масштабе раскола в верхушке ЦК народу побоялись. Потому ограничились тремя именами, добавив «и примкнувшего к ним Шепилова». Последний почему-то вызвал особенную ненависть Хрущева. Возможно, Никита Сергеевич счел его главным предателем — по возрасту тот принадлежал к молодой генерации и не должен был примыкать к «старикам», тем более что Хрущев его продвигал, сделал на какое-то время министром иностранных дел, возможно, намечал и на более высокие посты.
Сабурова, Первухина убрали «по-тихому», переведя на нижестоящие должности. Булганина сняли с премьеров в марте 1958-го, сперва поставив на Госбанк, а позже в Ставропольский совнархоз, и лишили маршальского звания. В мае 1960-го дошла очередь до Ворошилова, который покинул пост формального «главы Советского государства». Его преемником, кстати, стал Брежнев, назначение нетипичное для поста «всесоюзного старосты». О действительных размерах «заговора» народу сообщили лишь в октябре 61-го, на XXII съезде, когда Хрущев решил еще раз втоптать в грязь противников, и после которого Молотова–Маленкова–Кагановича исключили из партии.
Июньский пленум стал поворотным в карьере многих в советском руководстве. Хрущев ввел в Президиум своих выдвиженцев, в т.ч. Брежнева, а Косыгина сделал кандидатом в члены. Алексей Кириченко, один из четырех членов Президиума, поддержавших Хрущева, вскоре стал вторым секретарем, но ненадолго, слетев из-за склонности к самодурству. Главные же «герои» контрпереворота — Жуков и Серов — ничего не выиграли. Георгия Константиновича убрали с позором в отставку через четыре месяца, Серова — через полтора года.
Вокруг июньского Пленума сложилось немало мифов, но сегодня, спустя шестьдесят лет, очевидно главное. Борьба не шла между реформаторами и консерваторами. Если почитать выступление Маленкова на Пленуме, то он именно призывал к внутрипартийной демократии и упрекал Хрущева в отходе от им же провозглашаемых принципов. В основе кризиса лежали личное соперничество и неприязнь, как и в 20-е годы, когда Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Сталин боролись за власть, прикрываясь идеологическими принципами. Апелляция к идеям XX съезда и культу личности носила чисто инструментальный характер. Если сопоставить с нашим временем, то различие между Хрущевым и Маленковым было наподобие разницы между Путиным и Касьяновым в 2004-м — то есть никакой принципиально. Молодое поколение управленцев поддержало Хрущева не потому, что страшилось возвращения репрессий, а потому, что он показал себя более динамичным и уверенным руководителем, за ним была сила, и потому что при нем открывались перспективы для более скорой карьеры.
Для населения СССР победа Хрущева означала вхождение в турбулентный период. Кукурузная кампания, «догоняние» Америки, построение коммунизма в 1980 году, Карибский кризис и очереди за хлебом, который потребовалось срочно закупать в тех же Штатах, — как итог. Семь упущенных лет — с 1957-го по 1964-й — окончательно загнали страну в тупик, обусловивший и брежневский «застой» и горбачевскую «перестройку» — то есть невозможность планомерного и последовательного выхода из коммунизма, возвращения к «нормальности».
Максим Артемьев.
