30 января исполняется 100 лет со дня рождения кинорежиссера Леонида Гайдая, фильмы которого — «Кавказская пленница», «Иван Васильевич меняет профессию», «Операция «Ы» и другие приключения Шурика»… — знает и постоянно смотрит вся страна. Он умер в 1993 году, когда ему было 70 лет, успев снять 23 фильма, включая короткометражные.
В день его столетия в Московском Доме кино пройдет вечер, вдохновителем которого стал кинодраматург Аркадий Инин, работавший с Гайдаем на его последних фильмах «Частный детектив, или Операция «Кооперация» (1989) и «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди» (1992). Мы поговорили с Аркадием Яковлевичем накануне юбилейных торжеств.
— Каким будет вечер в честь столетия Гайдая?
— Всего я вам, конечно, не расскажу. Вечер я назвал «Бамбарбия Киргуду», что в переводе означает: «100 лет Леониду Гайдаю, великому мастеру». Это же Гайдай, поэтому Бамбарбия. Пройдет он в музыкальном сопровождении оркестра композитора Александра Зацепина, поскольку Леонид Гайдай навеки породнен с музыкой, прозвучавшей в его фильмах. Петь будут Лариса Долина и Дмитрий Харатьян. За роялем — сам Зацепин в свои 96 лет. Расскажут о юбиляре Светлана Аманова, Валентина Теличкина, Леонид Ярмольник, Лариса Долина, Игорь Ясулович, Леонид Каневский, Юрий Чернов, надеюсь, и Шура Ширвиндт. Наталья Варлей в это время будет в Иркутске, где Леонид Иович учился в школе, работал в театре, и где тоже запланированы торжества. Но Варлей пришлет своего представителя. Вы даже представить себе не можете — кого…
— Полтора года назад довелось побывать в Иркутске в доме, где жил Гайдай. Печальное зрелище! Заброшенное строение, вокруг носятся собаки. С тех пор ничего не изменилось, как выяснилось. Частная собственность…
— В Иркутске есть памятник Гайдаю. А мы с фестивалем «Амурская осень» ездили когда-то на его родину, в город Свободный, на открытие другого памятника.
— Сколько лет вы были знакомы?
— С 1970-х. Жили рядом. Он был худруком на фильме «По улицам комод водили», который по моему сценарию снимали молодые режиссеры Марк Генин и Николай Ковальский. Съемки проходили в Одессе, где он бывал. А я как всякий комедиограф мечтал, чтобы Гайдай поставил мой сценарий и пару раз ему показывал свои сочинения. Леонид Иович был мягким человеком, не мог сказать: «Да пошел ты!» Он культурно выражался: «Извините, это не мое». И я понимал, что написал бред собачий.
— Вы были знакомы с Тарковским? В прошлом году широко отмечалось 90-летие со дня его рождения. В данном случае все гораздо скромнее. А ведь они в своих жанрах равновеликие.
— Не могу сказать, что Тарковский был мне близким человеком, далеко нет. Я бывал пару раз у него дома. Лет сорок назад мы жили неподалеку. А моя жена Инна, когда Андрей был простужен, а его жена Лариса отсутствовала, приносила ему мед, что-то еще, и он называл ее «моя спасительница». Но что его сравнивать с Гайдаем? Есть еще Бергман, Феллини, Герман и Рязанов. Все они примерно одного времени — и совершенно разные. Еще Ломоносов сказал, что комедия — низкий жанр. Разве про Рязанова и Данелию написано столько же книг, как о Тарковском? Нет, конечно. Но люди в массе своей и не знают, что написаны книги про Тарковского и не написаны про Гайдая. Это все наш интеллигентский междусобойчик. Народ этого не знает, и надо это без пренебрежения признать.
— Неужели все дело в жанре? Не в судьбе?
— Только в жанре. При чем тут судьба? Она, конечно, тоже имеет значение. У Гайдая она была непростой. Он воевал, был ранен. Осколок у него в колене застрял. Я узнал об этом случайно, когда мы поехали в Крым выбирать натуру для съемок. Леонид Иович появился с толстой суковатой палкой, поскольку надо было много ходить по горам по долам, а он хромал. Если я правильно формулирую, то частицы осколка у него не раз вынимали. Я попытался как-то вывести Гайдая на военную тему, но он не стал ничего рассказывать. Леонид Иович не очень интересен критикам, организаторам тусовок, потому нечего о нем сказать, кроме того, что он был гениальным народным режиссером.
30 лет прошло с тех пор, как он ушел из жизни, а его фильмы показывают постоянно. Ни один Новый год без них не обходится. С самого утра идут «Кавказская пленница», «Бриллиантовая рука»… Но у культурной элиты свои звезды и вершины. Сколько Гайдая поливали при жизни за фильмы, которые сегодня не сходят с экранов! А как ему за «Инкогнито из Петербурга» присвоили третью категорию! Ну, неудачный фильм, но зачем же унижать человека, который кормил весь советский кинематограф? Зачем обращаться с ним, как с провинившимся мальчишкой? И никаких призов у него не было. Он был народный артист СССР, слава богу. Если бы и звания не дали, то это было бы совсем уже хамство. Гайдай был режиссер, о котором говорили через губу. Не народ, конечно, а коллеги.
— У него не было покровителей? Неужели никто из влиятельных людей во власти ему не симпатизировал?
— Его фильмы любили, но никаких покровителей у него в жизни не было. Леонид Иович был малообщительным человеком. Ну что в очередной раз рассказывать о том, что в жизни он не был похож на режиссера? Гайдай был высоким, сутулым, с седым хохолком, не мрачным, но и не улыбчивым. Он совершенно не был похож не то что на режиссера, а вообще на кинематографиста. Особенно по сравнению с ярким, буйным, фонтанирующим Эликом Рязановым. Мы жили рядом, и можно было видеть, как Гайдай шел с маленькой собачкой на рынок. Он ничем не отличался от прочих покупателей. Его жена Нина Павловна Гребешкова посылала его покупать мясо и рыбу. Лучше Гайдая в семье никто этого сделать не мог. Но забить гвоздь, ввинтить лампочку — это не по его части, это все Нина. Она вообще боевая, была даже председателем того кооператива, где они жили. У нее и сейчас ясный ум, прекрасная речь. Когда я ей позвонил и сказал: «Готовься, будет юбилейный вечер в честь 100-летия Леонида Иовича в Доме кино», она очень смешно ответила: «А зачем? Лени же уже нет». Они любили друг друга. Это была чудная пара…
— Больше сорока лет вместе?
— Нина для него была свет в окошке. Когда мы втроем сочиняли сценарий, наш одесский кавээнщик Юра Волович начинал дремать в кресле, но в нужный момент просыпался и выдавал гениальную репризу. Для этого мы его и взяли, потому что сами этого делать не умели. Я сидел записывал. Гайдай руководил процессом. Вот мы обо всем договоримся, разойдемся по домам, а на следующий день приходит Гайдай — не каждый раз, но бывало, — и говорит: «Нинок сказала, что здесь мы неправильно сделали». Он ее Нинок называл. То есть Леонид Иович приходил домой и все, что мы придумали, выкладывал. Если Нинок сказала, что это не так, то мы все начинали придумывать заново. Не подумайте, что Гайдай был подкаблучник. Нет! Нина была творческим мотором, руководила семьей.
— Гайдай какими-то благами пользовался? Может быть, ездил отдыхать в недоступные обычным людям места?
— Он вообще не понимал, что такое отдыхать. Иногда они с Ниной Павловной выезжали за границу в составе киноделегаций. За пять лет нашего тесного общения не помню, чтобы он куда-то поехал с семьей, дочкой, внучкой. У них была дача — советские шесть соток, щитовой домик, который потом сгорел, и уже Нина занималась его обустройством. Дачу Леонид Иович любил. Драматическое воспоминание связано с тем, как он лежал в клинике с воспалением легких. Нина его постоянно опекала. Как-то она сидела у его кровати. Они листали журнал «Шесть соток», увлеченно обсуждали дачные дела — и вдруг Леонид Иович откинулся на подушку и умер…
— Вечный вопрос: веселым ли человеком был тот, кто умел рассмешить миллионы других людей?
— Гайдай никогда не сыпал анекдотами. Он их вообще не рассказывал. А юмор у него был такой. Мы приехали на премьеру фильма «Операция «Кооперация» в Ленинградский Дом кино. После показа кто-то Гайдая обходил стороной, считая, что это комедийная ерунда. Одна критикесса в кожаной юбке и куртке прижала его к стенке и сказала: «Вы такой талантливый! Я обожаю ваше творчество». Гайдай без тени улыбки ответил: «Вы действительно считаете, что это талантливо? А по-моему, это гениально». Повернулся и ушел. Она застыла у стенки со своей папиросой. Тогда курили прямо в вестибюле. Сейчас смеюсь, когда вижу в советских фильмах, как герои смолят в кабинетах и самолетах. Сегодня это кажется дикостью. Занимаясь подготовкой вечера, я просмотрел множество документального материала и нашел выпуск «Кинопанорамы», где во время интервью Алексею Каплеру Леонид Иович курит. Можете себе такое представить?
— Так это был юмор, когда Гайдай сказал про гениальность?
— Конечно, юмор. В оценке своего творчества Леонид Иович не был самоуверенным. Он всегда скромно о себе говорил.
Помню, как на премьере в Доме литераторов в Москве мы представили картину и спустились покурить. Гайдай — нахохлившийся старичок — сидит на гардеробной стойке. Прибегает опоздавшая молодая пара, бросает ему пальто, принимая за гардеробщика. Ни слова не говоря, он берет их одежду, выдает номерки. Они ему суют 10 рублей, на что Гайдай говорит: «Спасибо. Не надо. Я на чай беру сахаром».
А когда мы поехали в Израиль с премьерой и отметили это событие, Нина Павловна Гайдая одернула: «Леня, не пей! Какой пример ты подаешь молодому артисту Диме Харатьяну?» А он ей ответил: «Нинок, я для того и пью, чтобы молодой артист видел, как отвратительно пьянство». Вот это его юмор.
— Но на площадке Гайдай был строг и властен?
— Он никогда не повышал голоса, не ругался, в том числе и на съемочной площадке. Когда мы втроем — Леонид Иович, я и Юра Волович — сидели у меня в мастерской на чердаке и писали сценарий, Гайдай мог сказать: «Аркадий Яковлевич, по-моему, вы бредите». Это было проявлением высшей степени недовольства.
— Зато начальство не было с ним так обходительно. Нервы ему потрепали?
— Конечно. Однако в отличие от очень принципиальных художников непримиримым он не был, не бился за каждую мелочь. Если начальство требовало внести поправки — вносил. Когда его спрашивали: «Лень, почему ты не отстаиваешь свой фильм?» — отвечал: «У меня группа 50 человек. Если картину не примут, они не получат зарплату. А им надо семьи кормить. Я не могу из-за какой-то своей шутки оставлять людей без денег».
Прошло 30 лет со дня его смерти, и ничего нового уже не скажешь. Байку про ядерный взрыв помните? Хотя это реальная история, не вранье. У Гайдая было много поправок по «Бриллиантовой руке». И он в финале приклеил кадры ядерного взрыва: огромный гриб накрывает планету. Худсовет, министр пришли в ужас. Гайдай очень серьезно им объяснил, насколько важно показать, что если мы потеряем все человеческое, то придем к апокалипсису, планета погибнет. В общем, плел всякую ерунду. Ему дали два-три дня на раздумья, после чего он «с болью в сердце» согласился убрать ядерный взрыв. Зато об остальных поправках никто больше и не вспоминал.
— Гайдай застал самое начало 90-х. Как он тогда жил?
— Он был абсолютно советским человеком с нормальными жизненными установками. Не пережил бы, наверное, увидев, что сделали с его страной. Он был настоящим коммунистом, не ура-патриотом, понимал, что добро есть добро, а зло есть зло.
— А материально был обеспечен?
— Он же фильмы снимал, получал зарплату. Но на эту тему мы с ним никогда не разговаривали, хотя на протяжении пяти лет очень тесно общались, практически ежедневно встречались и работали. Всегда оставались на «вы», называли друг друга по имени-отчеству. Нельзя его назвать нелюдимым — он был самодостаточным. Не было такого, как обычно, когда заканчивается съемка: «А давайте выпьем по рюмочке, за жизнь поговорим…»
— В чем секрет популярности Гайдая?
— Кинематографисты делятся на две категории, находящиеся по разные стороны экрана. Одни — там, где создается кино, другие — в зрительном зале. Гайдай — человек из зрительного зала, все понимал и чувствовал, как его зрители. Я так не умею. Тарковский не человек из зала, Герман — тоже. А Эльдар Рязанов — из публики. Гайдай — тем более.
— Он был азартным человеком?
— В конце 80-х у него была одна, но пламенная страсть к игровым аппаратам. На аэровокзале, недалеко от которого мы жили и откуда уходили автобусы во все аэропорты Москвы, стояло два игровых автомата. Это сейчас они с кнопками, а тогда были с ручками. Возвращаясь с «Мосфильма», он не доезжал два километра до дома, останавливался на аэровокзале и часа два дергал как ненормальный эти ручки. А тогда они были чуть ли не свинцовыми, и руки становились черными. Гайдай приходил домой и еще часа два рассказывал Нине, что мог выиграть, если бы у него яблочко совпало с лимончиком, а лимончик с апельсинчиком.
— Он ведь даже снимал в американском казино?
— Мы снимали «На Дерибасовской хорошая погода…» в казино в Атлантик-Сити. Гайдай, имевший раньше в своем распоряжении всего два автомата, вдруг оказался в их царстве. Они звенели, шумели, и он, бедненький, потерял разум.
А вообще он был человеком старой школы. Его режиссерский сценарий был раз в пять толще обычного, потому что он рисовал каждый кадр, движение камеры. Гайдай сто раз посмотрит в окуляр камеры, прежде чем скомандует: «Мотор!»
Помню, как оператор Вадим Алисов уже выстроил выгородку, приготовил все для съемки, а Леонид Иович продолжал дергать ручки игровых автоматов. Вадик к нему подошел и сказал: «Леонид Иович, все готово». Я впервые увидел, как Гайдай одной рукой дергал автомат, а второй махнул и крикнул: «Мотор!» Потом он запечатлел, как его, сумасшедшего игромана, оторвавшего ручку у автомата, выносят секьюрити. А он у них на руках поет: «Люди гибнут за металл». Это было последнее появление актера Леонида Гайдая на экране…
В титрах у нас указан владелец казино Дональд Трамп. Так и написано: «Выражаем благодарность Дональду Трампу». Когда мы приехали в Атлантик-Сити, нам сказали, что казино ни за что для съемок не дадут. Но администраторы договорились с Трампом. Он любил мелькнуть в эпизоде и сказал, что хотел бы у нас сняться. Но Гайдай попросил ответить, что в его кино снимаются народные артисты — Джигарханян, Мягков и Куравлев, а актера Трампа он не знает. В общем, отказал.
Ему нужна была актриса, владеющая русским языком. Американская ассистентка Наташа предложила приехавшую недавно в США молодую и талантливую Миллу Йовович. А Леонид Иович сказал: «Милла Йовович? Нет! Двое Иовичей на одну картину — это слишком много». Так с горя после отказов Гайдая Дональд Трамп подался в президенты, а Милла Йовович стала простой кинозвездой.
Светлана Хохрякова
