Елена
Принимала участие в клинических испытаниях несколько раз
Я живу в Твери, оттуда и езжу в Москву на все исследования. Когда моему ребенку исполнилось 11 месяцев, я работала в аптеке, но денег в семье катастрофически не хватало.
В один из дней, сидя на работе, я решила поискать в интернете нестандартные способы заработка. Мне даже предложили разводить страусов. И случайно нашла материал о клинических исследованиях. Поскольку я училась в медакадемии, я сразу поняла, о чем идет речь.
Единственное, я тогда не знала, как лекарства попадают на рынок, потому что нам об этом не рассказывали. После я узнала, что клинические испытания дженериков(аналогов существующих лекарств) стали проводить в России недавно, так как раньше были другие условия выхода препарата на рынок.
Я нашла группу в «ВКонтакте» и стала ждать очередного исследования, которое проходило в Москве в незнакомой мне больнице. Друзья сказали, что это развод, мама тоже меня отговаривала. В Москве ведь очень много развода.
Когда я приехала, то по ощущениям и по людям поняла, что все хорошо. Мне понравилось, как разговаривал врач, как был устроен процесс в целом. Люди сидели в очереди на анализы и сильно переживали, но мне было проще — я понимаю, что такое оригинал, а что такое дженерик.
Первый препарат, в испытаниях которого я участвовала, был от эпилепсии, очень тяжелый по воздействию на организм. Я чувствовала себя как растение. Одна женщина, с которой я тогда лежала, даже хотела уйти — настолько сильно она испугалась. Я знала, что так будет, но мать ради ребенка пойдет на все. Больше таких тяжелых испытаний у меня никогда не было. Вообще, я участвовала в тестированиях нескольких препаратов — от шизофрении, давления, сахарного диабета и эпилепсии, также я тестировала противозачаточные таблетки.
Для испытаний выбирают тех, у кого лучшие анализы: хороший гемоглобин, правильный вес, отсутствие болячек и так далее. В общем, выбирают самых здоровых. Затем мы ложимся в больницу. Перед тем как лечь, мы сдаем тесты на наркотики, алкоголь и прочее. Дальше нам дают препарат — испытывается всего одна таблеточка. Затем начинаются заборы крови строго по регламенту.
Каждое исследование занимает разное время. Когда я первый раз лежала, лекарство испытывали четверо суток — сравнивали оригинал и дженерик, и мы не знали, что нам дадут. Это делается вслепую — допустим, 15 человек пьют оригинал, а еще 15 — дженерик.
Должно быть полное соответствие препаратов: по времени они должны выводиться одинаково, а еще обращают внимание на побочные эффекты. Иногда побочек от дженерика больше, чем от оригинала, — я это чувствовала на себе сама. Возможно, препарат с большими побочками не выходит на рынок.
Насколько я знаю, в России проводятся два основных вида испытаний — сравнение оригинала и дженерика, а также тестирование совершенно новых препаратов. Что касается дженериков, тут ты точно знаешь, что тебя ждет. А новые препараты — это совершенно неизвестные вещества, поэтому здесь есть опасность для здоровья. Испытания новых препаратов проводятся в основном на мужчинах: во-первых, они сильнее, а, во-вторых, женщинам еще рожать. Ведь тот образ жизни, который мы ведем до момента беременности и родов, отразится на нашей репродуктивной системе.
На участии в клинических испытаниях можно заработать 15–20 тысяч рублей, но занятость при этом большая, потому что надо не только отлежать свои дни в больнице, но и приезжать потом на забор крови. Для меня это еще имело смысл в тот момент, но со мной в палате лежали люди, которые просто не хотели работать. У всех разные мотивы: кому-то просто есть нечего, кто-то не хочет работать, а кто-то, например, копит на квартиру. Среди участников испытаний есть и 20-летние, которым нравится, что можно просто полежать и получить денежку.
За все время, что я участвовала в клинических исследованиях, у меня появилось много знакомых, а с некоторыми я даже подружилась. Среди моих друзей по клиническим исследованиям было много приезжих, которые жили в Москве постоянно. Попалась одна коренная москвичка — я спросила у нее, зачем ей это, ведь у нее есть квартира, хорошая работа, высокая зарплата. А она ответила: «Если честно, я прихожу просто потусить, мне деньги на фиг не нужны». Я уже год не была на испытаниях, и мне, если честно, уже тоже хочется потусить.
Однажды во время клинических испытаний я разговорилась с бабушкой, которая лежала в той же больнице, и она назвала нас «кроликами». У меня не было ощущения, что я подопытный кролик, мне кажется, врачи даже благодарны нам, потому что мы все-таки делаем хорошее дело. Но та бабушка считала иначе, она говорила: «Вот вы ради денег на все идете, как это низко». Я ответила, что мы, вообще-то, делаем это ради вас, бабушек, иначе не будет дешевых таблеток, мы ведь получаем совсем небольшие деньги за исследования, а наш организм терпит неудобства.
Анатолий Михайлов
Сотрудник лаборатории Государственного научного центра Института иммунологии ФМБА РФ. Участвовал в клинических испытаниях препарата
Я участвовал в клинических испытаниях единственный раз, и для меня это была возможность заработать — тогда я был студентом. Препарат, который я тестировал на себе, использовался как небольшой стимулятор для сердца в тех дозах, которые проверялись. Испытания проходили в больничных палатах, и, судя по всему, люди, которые это организовывают, тратят большое количество денег — у нас были шикарные условия. Был, например, даже вайфай — специально для нас. На нас не тестировали эффект от вещества, а подтверждали его, также проверяли его распределение по организму. Каждые полторы минуты, а потом реже и реже у нас отбирали небольшую порцию крови, для того чтобы узнать концентрацию вещества.
На исследования приходят разные люди. Я общался там с людьми трех категорий: знакомые врачей — это медики, которые понимали, что будет происходить; студенты, которые хотели подзаработать, не сильно нагружая свой организм; и так называемые «халявщики» — их было много. Я не думаю, что, обычный офисный работник, который получает от 50 тысяч и больше, согласится на такое. За то, что я два раза на выходных полежал в больничке, мне заплатили больше 20 тысяч.
На работе я занимаюсь производством новых лекарств. Сейчас синтезирую на самых-самых ранних этапах вещество, затем тестирую его. Я проверяю безопасность вещества на культуре клеток — выясняю, как вещество, попадая в клетки, себя ведет. Его надо протестировать со всех сторон. Проверяется, например, как оно работает в больших и маленьких дозах. После того как доказывают, что в некоторых концентрациях оно действует с нужной активностью, вещество проверяют на мышах: тестируют дозовые зависимости, распределение по организму, смотрят, куда попадает вещество, где оно собирается, концентрируется. Если это нецелевой орган, вещество изменяют, чтобы оно попадало в тот орган, который мы лечим.
Самые попсовые животные для тестов — это мыши. Дальше идут крысы, потом — морские свинки и кролики, затем, в зависимости от того, сколько можно потратить, проверяют на кошках, собаках, овцах, в самом конце — даже на пони и лошадях. Иногда тестируют на шимпанзе — в зависимости от того, что мы исследуем. Мое личное мнение — лучше уж проверять на промышленных животных, чем сразу на людях. Ведь есть такие нелекарственные вещества — лосьоны, шампуни, маски и так далее, — которые проверяют не так строго ввиду того, что они не попадают внутрь организма.
Однако на человеке надо обязательно проверять вещество перед тем, как оно будет попадать в организм в виде лекарства. Биология людей может принципиально отличаться от биологии и биохимии животных, на которых это все проверялось предварительно. И те дозы, которые будут использоваться в лечении, тоже обязательно проверяются на людях.
Когда я сам участвовал в клинических исследованиях, меня предупредили, что во время тестирований нельзя употреблять алкоголь, жирные продукты и так далее. Человек должен быть максимально здоровым в общем понимании, у него также не должно быть примесей в крови. Проверяют и на наркотики. Кстати, некоторые люди, которые на самом деле не собираются участвовать в испытаниях, приходят только затем, чтобы проверить здоровье. Мне медсестры жаловались.
Алексей Шустов
Мастер спорта по жиму штанги лежа, чемпион России. Болеет гемофилией, участвовал в клинических испытаниях нового препарата
У меня гемофилия. Это несвертываемость крови — у меня не хватает одного из трех факторов свертываемости. Из-за этого при определенном внешнем воздействии, даже если ты просто ударился или оступился, открывается кровотечение. И для того чтобы его остановить, надо принимать лекарство внутривенно. При тяжелых формах гемофилии можно с утра проснуться и обнаружить, что какая-то часть тела у тебя не двигается.
Я занимаюсь спортом уже 18 лет, сейчас мне 30. И пока что я держусь. Врачи всегда запрещали заниматься спортом, но я доказал им, что это не вредно.
Единственный вариант для больных гемофилией жить полноценной жизнью — это постоянно получать лекарства. Эти лекарства стоят очень дорого. Моя нормаль — 3–4 тысячи международных единиц, которые надо вводить через день. 500 международных единиц стоят, в зависимости от производителя, от 7 тысяч рублей. Вот и считайте, сколько стоит мой поход в спортзал, если перед тренировкой мне надо принять 2,5–3 тысячи единиц. Конечно, сам бы я не мог себе этого позволить. К счастью, государство выделяет больным гемофилией необходимое количество лекарств. Это работает следующим образом: я получаю заключение врачей на годовую потребность в лекарстве, под это выделяются деньги, и каждый месяц я прихожу к доктору по месту жительства, выписываю рецепт и получаю препарат.
Я 1985 года рождения — в тот период у нас не было препаратов вообще, была только плазма крови, а позднее появился криопреципитат. В 20-миллиграммовом шприце содержалось 100 международных единиц, а требовалось 2000. Я был совсем маленький, криопреципитат еще не выделялся, и я не уберег себя — повредил коленный сустав. С 4 до 28 лет у меня все время болело колено, а два года назад мне стало совсем плохо и больно, поэтому потребовалась операция.
Когда стали вводить санкции, начался кризис и все остальное, стало страшно за получение лекарства, ведь оно приезжает из-за границы. Поэтому, когда в больнице меня спросили, не хочу ли я попробовать российский препарат, я обрадовался.
У меня всегда было очень мало побочных реакций на препараты. Но все равно появлялась мысль, что я сейчас ставлю на карту вообще все. Я думал — а вдруг что-то пойдет не так и мне скажут, что мои локти пришли в негодность? Переживал, было страшно, конечно.
Когда я был маленький, я болел и мне было плохо, мы с мамой лежали рядом и мечтали: «А представь, что сейчас изобретут лекарство, один укол которого вылечит тебя на всю жизнь. Или, например, его будут вводить хотя бы раз в неделю, а после приема лекарства ты сможешь бегать, прыгать и заниматься теми делами, которыми занимаются твои сверстники». Такие фантазии, наверное, опустили планку страха.
Тестирование длилось 5–6 месяцев, но после программа завершилась, и, естественно, российский препарат мне перестали выдавать. На тот момент моя главная задача заключалась в том, чтобы не потерять тот уровень работоспособности моего колена, которого я добился. Поэтому я принимал все накопленное лекарство, а также то, которое мне давало Всероссийское общество гемофилии. Когда я обратился по месту жительства с просьбой выдавать мне российский препарат, мне сказали, что такая возможность появится только через год.
Самочувствие стало лучше. Когда травмированы суставы и активность фактора снижается, появляется ноющая боль, малозаметные ограничения в движении. Когда ты приходишь заниматься в спортзал, ты чувствуешь это очень хорошо. Хотя, возможно, это был эффект плацебо от радости от того, что наконец появился российский препарат.
Сейчас, при современных лекарствах, человек, больной гемофилией, не сильно отличается от здорового. До появления фактора человек с гемофилией жил до 30–35 лет. Сейчас мы живем столько же, сколько здоровые люди. Главное — не дать крови выйти из твоего сосуда.
Диана Опар
Рекрутер по набору участников клинических испытаний
Моя работа состоит в том, чтобы находить добровольцев на клинические испытания. Можно сказать, эту профессию создала я. Все началось с того, что я сама была добровольцем, участвовала в клинических исследованиях в Санкт-Петербурге. Однажды клиника объявила о довольно сложном тестировании — там было много критериев, по которым было трудно набрать добровольцев. И они сделали реферальную систему — если ты участвуешь и приводишь еще людей, получаешь за это дополнительные деньги. Я решила им помочь, все хорошо получилось, и я подумала — почему бы не заниматься этим постоянно? Сначала я работала только с этим центром, потом узнала о других центрах и начала предлагать им свои услуги. Сейчас это моя основная работа.
У некоторых центров уже есть своя наработанная база. Но чаще всего базы не хватает, потому что исследований много. Тем более по международным правилам добровольцы могут участвовать только один раз в три месяца. А в одном центре могут проводить от 1 до 5 исследований в месяц, поэтому требуется много новых людей.
Я ищу добровольцев в интернете, в социальных сетях, размещаю объявления на разных досках объявлений. Желающих много, но также много тех, кто осуждает. Есть люди, которые даже пишут в группах гневные сообщения. Они не понимают, что лекарство, которое тестируют добровольцы, может помочь им самим или их близким справиться с болезнью.
Испытания совершенно новых российских препаратов бывают очень редко, и я стараюсь ими не заниматься, потому что это более рискованно, чем исследования биоэквивалентности. Конечно, сначала препарат тестируют на животных, но все равно есть риск. В прошлом году был скандал, когда испытывали новое лекарство и несколько человек скончались, а пятеро попали в реанимацию. До этого был подобный случай в Америке.
Юридически я не несу ответственности за добровольцев, потому что быть добровольцем — это решение человека. Он сам обязательно заключает соглашение с клиникой после того, как ему подробно расскажут все о препарате. Насчет испытания новых лекарств — это уже в области моих моральных убеждений, мне немножко боязно браться за такое.
Из тех, кто изначально высказывает желание принять участие в клинических исследованиях, проходит процентов 30. Где-то 50% не доходят до скрининга вообще — может быть, их родные отговорили, или они сами решили, что такой вид заработка не для них. Другие отсеиваются по состоянию здоровья.
Конкуренция чувствуется. Желание помогать людям все равно отходит на задний план, ведь главное здесь — заработок. Когда появляется какое-то исследование, сразу возникает много желающих на него попасть. И бывает так, что на скрининг приходит намного больше людей, чем нужно для данного тестирования.
Доброволец должен быть адекватным, и если мне пишет человек, который ничего не понимает и видит только деньги, то я стараюсь отказать ему. Бывает, что они даже информационное согласие с клиникой не читают — им вообще без разницы, что они будут делать. Но таких немного — наверное, 1 человек на 200. Сначала я прошу всех ознакомиться с большим объемом информации о клинических исследованиях, и если человек осилил этот объем, он заполняет анкету. Многие отсеиваются на этом этапе — когда надо много читать.
Приходят разные люди. Например, в Санкт-Петербурге в клинических исследованиях участвуют в основном студенты. В Москве же я была удивлена, когда пришла добровольцем и увидела в основном взрослых людей, у которых есть работа, но которым требуется дополнительный заработок. Контингент людей очень разнообразный. Есть, например, и люди, у которых нет основной работы, поэтому они живут только подработками: участвуют в клинических исследованиях, опросах, массовке и так далее.
Сначала я боялась рассказать родителям и друзьям, чем я занимаюсь, потому что опасалась осуждения. Но если подробно объяснить, что это значит, все смиряются и ничего против не имеют. Также в исследованиях регулярно участвует мой муж и многие друзья. Клинические исследования — хорошее дело, фактически мы помогаем выйти на рынок лекарствам, которые могут себе позволить люди.
Алексей Лозовский
Медицинский юрист
Клинические испытания препаратов — это абсолютно законно, но при определенных условиях: во-первых, лицо, которое участвует в клинических испытаниях, должно быть согласно на это, во-вторых, оно должно быть извещено о последствиях. Человек должен знать обо всех вариантах, которыми может закончиться клиническое испытание. Его согласие и информированность должны быть подтверждены в письменной форме.
Проводить клинические испытания могут не только государственные организации, но и частные фармацевтические фирмы и компании, которые имеют на это разрешение. Испытывать могут и инвазивные, и неинвазивные методы, а также любые препараты. Участнику главное внимательно прочитать контракт и изучить те условия, которые предлагает компания, тогда он будет юридически защищен.
Дарья Благова
