Сегодняшняя наша статья об особенностях взаимодействия официально-делового стиля с разговорным стилем - таких разных, но в то же время, как оказалось, и в чём-то общих. Читайте и комментируйте!
Дмитрий Меньшиков, редактор "1001.ru".
Фото Corbis Images
Заметную часть нашего активного словарного запаса составляют названия разных бытовых предметов — тех, с которыми мы сталкиваемся каждый день. Может показаться, что изучение и описание таких слов нетрудно и малоинтересно — то ли дело, например, названия животных и растений, всевозможные оттенки цветов или юридические термины, в которых сам черт ногу сломит. Однако именно потому что бытовая лексика — самая частотная и общеупотребительная, лингвисту, который ее исследует, приходится тяжело: каждый носитель языка имеет собственное твердое мнение, какой предмет как называется, и составить из этой палитры мнений то единственно правильное, которое надо поместить в словарь, очень трудно. По-разному говорят представители различных профессий, люди разных возрастов и интересов, жители разных городов. Кроме того, язык постоянно меняется, и быт — сфера наиболее интенсивных изменений: то и дело появляются новые предметы, рождаются новые названия, старые слова меняют свои значения, и возникает неуправляемый хаос.
Приведу примеры проблем, возникающих при работе над словарем бытовой лексики, которым я занимаюсь со своими коллегами и учениками.
Прежде всего, нужно определить написание. А как быть, если слово только недавно было заимствовано из иностранного языка? Орфография оригинала соблюдается далеко не всегда: например, слово колготки происходит от чешского kalhoty, а итальянское borsetta (небольшая сумочка) дало русское слово борсетка, которое все больше людей предпочитают писать через «а»: по нашим исследованиям, барсетка пишут как минимум в десять раз чаще, чем борсетка, причем в любых текстах (от протоколов обыска до газетных статей). По-видимому, борсетку ждет судьба колготок, только в колготках «а» сменилось на «о», а в «барсетке» – наоборот. Чтобы определить тренды в орфографии, мы изучаем огромные объемы текстов, в том числе и запросы пользователей в поисковых системах. То же и с произношением слова, только здесь работать еще сложнее: ударения в письменном тексте не увидишь, нужно обрабатывать записи устной речи и проводить масштабные опросы (так мы узнаем, что рекомендованное словарями ноутбу́к чаще стало заменяться более «английским» но́утбук, а в слове фо́льга, на котором еще недавно так настаивали словари, ударение, наоборот, уже по крайней мере сорок лет как сместилось на последний слог: фольга́).
Меняется и начальная форма слова. Многие образованные люди сейчас возмущаются обилием уменьшительных, особенно в речи официантов, продавцов или, например, парикмахеров: Салатики нести? Вот эту модельку показать? Височки подровнять? А между тем лингвисты знают, что многие слова, которые сейчас нам кажутся абсолютно нейтральными, когда-то тоже были уменьшительными. Выдающийся ученый, академик Андрей Зализняк приводит множество таких примеров. В древнерусском языке говорили буда, миса, пряга, лава – сейчас будка, миска, пряжка, лавочка. Мы и теперь наблюдаем такие изменения: в современном языке говорят не шнуры для ботинок, а шнурки, не ремень для часов, а ремешок, не шапка для душа, а шапочка – и это, кажется, никого не раздражает, а значит, должно быть включено в словарь как нейтральная лексика. Новые изменения — на подходе: слово тапки пока вполне нормально, но тапочки уже встречается в четыре раза чаще.
Интересно, что в официальных документах уменьшительные слова приживаются менее охотно. Для наших исследований мы работаем с юридическими текстами, с описаниями протоколов — например, с огромной базой данных «Консультант Плюс». И вот там, например, слово тетрадь встречается во много сотен раз чаще, чем тетрадка, кепи — в полтора раза чаще, чем кепка, попадаются даже ремни для часов (в приговорах суда или в постановлениях правительства).
Тексты официальных документов вообще представляют особый интерес. Порой мы читаем их, как поэзию: вот, например, отрывок из «Норм обеспечения обозным имуществом и конским снаряжением воинских частей, военных образовательных учреждений профессионального образования и учреждений внутренних войск Министерства внутренних дел Российской Федерации», утвержденных постановлением Правительства РФ от 10 мая 2006 г.: «попона хлопчатобумажная, трок попонный, недоуздок стоялый, чумбур цепной, чумбур веревочный, торба для овса, ведро водопойное, щетка конская…» Но не только элементы конской упряжи, а и самые распространенные бытовые предметы часто называются или описываются в ГОСТах не так, как нам привычно: «Сандалеты — обувь, заготовка верха которой по конструкции соответствует полуботинкам и имеет разнообразные по форме и размерам перфорационные отверстия»; «Платок — платочно-шарфовое женское и для девочек изделие, имеющее форму квадрата»; «Разновидностью трусов являются трусы с нагрудником и бретелями». Когда нам говорят «Предъявите документики!», все ли знают, что документ — это «зафиксированная на материальном носителе информация с реквизитами, позволяющими ее зафиксировать»?
Определения ГОСТов предельно точны: «Книга — книжное издание объемом свыше 48 страниц»; «Свитер — трикотажная плечевая одежда с длинными рукавами, без застежки, с высоким воротником более 5 см». В быту же язык не терпит такой точности: книгу из 47 страниц мы обычно все равно готовы считать книгой, свитер с воротником четыре сантиметра — свитером. А значит, использовать официальные определения для анализа неофициальных текстов неправильно.
Читать ГОСТы часто довольно трудно. Как без специального образования понять такой текст: «Допускается изготовлять чемоданы без пуклей длиной не более 40 см; с применением наружного профилированного кедера по ботану корпуса и крышки; с другими деталями, выполняющими назначение пуклей»?.. Однако для того, чтобы составить полноценный словарь, отражающий все сферы использования бытовой лексики, надо учитывать и эти тексты, потому что бывают случаи, когда людям необходимо знать профессиональное или принятое в юридической практике словоупотребление.
Далеко не все, что встречается нам в официальных предписаниях, легко точно интерпретировать. Даже такие часто встречающиеся объявления, как «Вход в верхней одежде запрещен» или «Сумки сдавать в гардероб», требуют точного определения: что входит в «верхнюю одежду»? Является ли, скажем, чемодан сумкой? Дело осложняется тем, что язык непрерывно меняется. Еще у Аркадия Гайдара в «Судьбе барабанщика» (1938 год) читаем: «Я стал собираться. Достал белье, полотенце, мыло и осмотрел свою верхнюю одежду. Брюки у меня были потертые, в масляных пятнах, и я долго возился на кухне, отчищая их бензином. Рубашку я взял серую. Она была мне мала, но зато в пути не пачкалась». Назовем ли мы сейчас «верхней одеждой», вход в которой в театр запрещен, брюки и рубашку? А пиджак? Между тем даже в словарях, вышедших в 2000-е годы, мы находим, что пиджак — это «однобортная или двубортная куртка с отложным воротником», а куртка — «короткая верхняя одежда на застежке». Составление толкового словаря без непоследовательностей, основанного на принципе системности, — одна из самых актуальных, но и наиболее сложно выполнимых задач современной лингвистики.
