Земля стоит на трёх китах, и у каждого из них есть равное избирательное право, так мне сказал мой друг либерал-демократ. Как я понял, про черепаху они все благополучно забыли...
Мы с моим другом либерал-демократом знакомы с детской подгруппы школы олимпийского резерва. Я плавал на животе, а он на спине. Мы видели друг друга голыми и писали на дальность в стену, которую называли Великой Китайской, потому что стена эта олицетворяла тот непоправимый ментальный барьер, который был установлен между нашими сердцами и женской душевой.
Ещё он, конечно, отражал наш нутряной страх перед китайским народом, способным в едином порыве запечатывать ядерный чемоданчик склеенными страницами из трактатов Конфуция.
Нам тоже хотелось служить. Мы и служили. Я дисциплине брасс, он - дисциплине спина.
Это в общем даже определило наши дальнейшие устремления, потому что, покинув школу олимпийского резерва, я занялся поглаживанием живота, раненного аппендицитом. Я натирал его дымом фимиама и духами Chanel, урванными в девичьей толпе среди институтских занятий. Он занимался спиной, позвонками, стержнем материальной жизни - заколачивал бабки, короче.
Время шло, киты по-прежнему имели равное избирательное право, Китайская стена вроде как рухнула. Черепаха, увидев открывшиеся горизонты ойкумены, уплыла до востребования. Последние пару лет я искал её то на телеканале Paramount comedy, то на вечеринках одиноких сердец, то в ассортименте магазина "Твоё" под грифом "уценённое".
В результате судьба свела меня с моим другом на обочине станции метро "Давыдково". У светофора подрались бомжи, которых волновало, достаточно ли жёлт жёлтый плафон. Я был рад кипежу и влез под горячую руку. Ровно с таким же восторгом в драку влетела какая-то девушка. Автозак забрал нас всех. За рулём этого автозака как раз сидел мой друг либерал-демократ, устроившийся на временную подработку извозчиком преступных элементов.
Мы узнали друг друга, и он тут же предложил отпустить меня по старому знакомству. Я сказал ему, что уйду только вот с этой девушкой, потому что она явно затесалась к бомжам случайно, а мне страшно оставлять её одну.
Но мой друг либерал-демократ тоже успел положить на неё глаз и так запросто отпускать её отказался.
Тогда девушка наконец подала голос:
- Я вот что предлагаю. Поскольку я Королева Драмы, я хочу, чтобы вы подрались за меня. Эта битва будет иметь историческое измерение.
Мы, конечно, не поняли, что она имеет в виду, но честолюбие наше было задето. Вскрылись, к тому же, старые обиды. Я вспомнил, что струя либерал-демократа всегда достигала Китайской стены раньше моей. К тому же, мне с самого детства было обидно за черепаху. Этот мой друг - он был старше меня, и он учил меня, что только киты имеют значение, а черепаха не имеет. Я ему верил, пока не вырос и не заметил, что в моей жизни нет места смыслу.
Мне была нужна моя черепаха. И теперь я собирался назначить на её роль лоно этой прекрасной дамы, назвавшейся Королевой Драмы.
После того как мы подрались и я был знатно побит, впрочем, как и мой друг либерал-демократ, мы решили устроить ток-шоу с Королевой Драмы. На повестку был поставлен вопрос:
"А в чём собственно был смысл драки?"
- Мне нужна мать, - сказал я.
- А мне - дочь, - сказал мой друг либерал-демократ.
- А мне нужен батя, но я скажу, что мне никто не нужен и покажу вам фак, потому что я аутло, - сказала Королева Драмы.
После этого все мы разъехались по своим делам.
А я лежал в своей кровати в одних трусах, натирал живот эссенцией из воспоминаний о детстве и о черепахе - и мечтал. Мечтал об императрице, за которую я бы мог отдать жизнь.
Глеб Буланников
