После угощения сильно давит к почве. Мы сели в засаду. В западню. Вмявшись в кресло, следить за полетом сподручнее. Неуверенные они — в августе… потому боятся любых перемен в розе ветров. Как будто эту розу крутят руки, те же, что закрутили до поломки машинку Макарова на тысячах баночных литров. Но это — что неуверенные в большинстве. Особенно после дождей. Пищат крылато и иногда сподабливаются на укус. В тот момент, когда что-то жуётся, либо пьётся, либо руки заняты. Надо уходить с открытых мест.
Unsplash
В соседней комнате бёем французов. Шар падает винтом с борта. Такие шары очень похожи на срыв крышечки, после скользящего щелбан(ь)чика. Эффектно и щегольски. До восьми натренировались доигрывать быстро. 12 футов стола кажутся футбольным размером в сравнении с американкой. Но мы русские. Поэтому пирамида — и только свободная. Бить из дома неприятно, стеснительно. Хочется отдаться геометрическим правилам. По-сёрферски обуздать неконтролируемое. Но за дураков извиняемся. Так уж заведено.
… И ещё была волна отдачи. Была стрельба. Красные точки из-за головы поймать взглядом решительно невозможно. Нужно ждать и терпеть. Терпеть отпечатки на плече. Но вина на патроннике. И на глупости. Именно по ней взят супермощный магнум. Потому что иначе плохо стволам. Хорошо стволам — плохо плечу и щеке.
А чистить ружьё после кучи дроби, утраченной в песках карьера, ещё хуже. Тарелки раскалывались на земле. В воздухе им ничего не угрожало. Потому разбивать 13 рублей дробью — кощунственно; а не потому что — мажем.
Угрожает своей красотой глазам, смотрящим отщелкнутое на кодак, золотое кольцо. Плёсы приятны, наверное, были. Но их затопило вместе с русалками. Дамбы, везде теперь дамбы. Даже в маленьких купеческих городах. Теперь дамбы. Но в купеческих городках ещё и соль ухи, вкусный квас и пирожки с творогом. Бабка в церкви печёт самые вкусные пироги с творогом.
Я даже подскажу гору, если интересует.
Теперь уже осень. Учусь свистеть на рябчика.
И может, наконец сниму фильм для фейкового кинофестиваля.
Егор Сомов
