Пока в России с пеной у рта обсуждают, кто собрал или не собрал «Олимпийский», стоит ли ездить на «Нашествие» и так ли хороша Монеточка, как в свое время Земфира, на другой стороне глобуса идет странная, непонятная, непохожая на нашу, но тоже музыкальная жизнь. Русским музыкантам приходится непросто в Америке, они берутся за любую работу, а в свободное время разъезжают с концертами. Это больше похоже не на шоу-бизнес, а на партизанскую войну на чужой территории. У них сплоченное комьюнити, прекрасные навыки самоорганизации, вера в идеалы. То есть все то, что когда-то, в восьмидесятые, было и здесь, но мы это потеряли, а они нет.
— Паша, что сегодня самое яркое в русской музыкальной жизни Америки?
— Для меня — фестиваль JetЛАГ, в этом году ему исполнилось десять лет. С одной стороны, он русский, поскольку создан русской диаспорой, вырос из русских рок- и КСП-слетов. Каждый год больше всего гостей — из России. Приезжал «Аукцыон», был концертный состав «Норд-Оста». С другой — это место, где русская культура встречается с американской и не только. Подросли эмигрантские дети, у них есть друзья, которые никакого отношения к России не имеют, но знают, что у русских есть интересный фестиваль, куда хорошо бы поехать.
— Много сейчас русских музыкантов в Нью-Йорке?
— Из громких имен — Юрий Наумов, Федор Чистяков, Максим Покровский.
Назову еще Женю Колыханова, он участвовал в довольно известной группе Red Elvises, сейчас у него проект Flying Balalayka Brothers, играют на огромных балалайках и гитарах, получается интересный звук.
— Можно все это назвать русской сценой? Есть такое явление?
— Явления, пожалуй, нет, но социальная среда, обеспечивающая домашние и клубные концерты, офисники, синагожники, библиотечники, — существует. Далеко не всегда на таких сборищах играют русскую музыку, это может быть и клезмер, и балканщина, и что-то электронное. Но от прошлого никуда не деться: по сей день проходят ностальгические party с советской музыкой, советской песней, советским винилом. И, конечно, существует большое количество фестивалей. Не думайте, что в этом поле есть только один JetЛАГ.
Псой Короленко на квартирнике в Чикаго, 2009 год
— Есть распространенный миф о русском Брайтоне, на котором без перерыва гремят песни Шуфутинского и Токарева. Насколько это актуальное представление?
— Уже не очень. Мифологический Брайтон отошел на задний план, он не играет заметной роли.
А Токарев и Шуфутинский, как известно, вернулись в Россию, основная их аудитория там.
— Русская сцена в Америке локальна по определению. Как польская, китайская, португальская. А есть еще большой шоу-бизнес, сцена национального уровня. Кто-то из наших смог на нее пробиться?
— Регина Спектор — ее знают независимо от ее русскости. Второе имя назвать труднее. Скажем, Gogol Bordello, явно успешный проект. Он, правда, не вполне русский, там интернациональный состав и разноязычный репертуар. Но вообще таких примеров немного. Впрочем, их немного и у других диаспор.
— Насколько расходятся во вкусах американская и русская публика?
— В России сознательно или бессознательно зритель ожидает от артиста шока и подрыва основ. Такая традиция. А в Америке подрыв основ не является ультимативной ценностью.
Для этого существуют определенные жанры, определенные контексты, определенные среды. Есть песня протеста, политическое кабаре, там ценится протестное слово. Ценится революционность и в музыке. Но это все не является таким важным, как в нашей культуре, — начиная со скоморохов из фильма «Андрей Рублев».
— А русская диаспора, что о ней скажете?
— Возьмем среднестатистического иммигранта моего поколения. Естественно, он хранит в сердце музыку тех времен, когда покинул Союз. Но он уже познакомился с американским каноном, с американскими медиа и живет в этих двух призмах. Ему, может быть, не так важны Монеточка и Гречка, но он в курсе, что они есть, поскольку читает фейсбук. Тут надо уточнить, что
само понятие эмиграции изменилось. Сейчас это скорее миграция без «э»: многие живут то в Америке, то в России, поэтому попадают в оба информационных поля сразу.
— Но в Москве, я думаю, мало кто пойдет слушать условный ансамбль «Добры молодцы» или «Лейся, песня!», а в Нью-Йорке пойдут обязательно.
— Да, чтобы вспомнить молодость, поймать духовную галлюцинацию, возвращающую в советское прошлое. И кстати, я не уверен, что в Москве не пойдут. Вполне могут и пойти, причем по тем же причинам.
— Кто из наших рокеров часто приезжает в Нью-Йорк?
— Гребенщиков, Шевчук, Бутусов, «Ленинград», Арбенина, Земфира. Все они собирают большие залы, гораздо больше, чем местные русские музыканты.
— Сколько стоит билет на концерт?
— На альтернативной сцене, к которой я принадлежу, — от 10 до 30 долларов. Бывают и бесплатные выступления, и выступления, на которых пускают по кругу шляпу.
— Насколько сильна поляризация по политическим взглядам? Скажем, этого позовем к нам играть, он одних с нами взглядов, а вот этого — никогда.
— На персональном уровне кто-то может кого-то не захотеть пригласить, но устойчивых идиосинкразий я не замечал:
приезжали и Макаревич, и Скляр. Что не отменяет поляризованных взглядов. В 2014 году был сформирован естественный консенсус, люди поняли, что лучше не сраться из-за политики, потому что иначе сообщество не выживет.
Это не то чтобы неукоснительно выполняется, но в целом есть некая экология, все понимают, что если политические разборки выльются за пределы фейсбука, будет реально плохо. На JetЛАГ приезжают люди самых разных взглядов, но они не особо стремятся говорить о политике. Кто-то смотрит Russia Today, кто-то слушает «Голос Америки», кто-то и то и то. Ну и что? К сожалению, мало тех, кто готов интегрировать разные идеологии и формировать индивидуальную систему предпочтений. Например, здесь мне понравилось, что рассказала Russia Today, а здесь показалась объективной публикация ВВС. Такого мало, а жаль, это нужно в себе развивать, смотреть на существо вопроса, а не на то, под грифом какой партии тебе подают информацию.
Конечно, о политике спорят. И об американской, и о российской. А для многих еще израильская тема актуальна. Но работает сдерживающая сила, в опасный для всех момент кто-то скажет: «Ладно, не будем об этом», и разговор перейдет в область музыки, или спорта, или литературы. Музыке в этом плане принадлежит первенство, она по своей природе аполитична, интегративна, это беспартийная вещь.
— Русским музыкантам в Нью-Йорке тяжело, но не потому, что русские, а потому, что музыканты. Во-первых, огромная конкуренция. Это город, где количество музыкантов на квадратный метр самое большое в мире. Недавно был в маленьком клубе, слушал местных джазменов. Они мочат так, что у меня челюсть отвисла, это высокий класс. А вход пять долларов. Я подумал, сколько же они зарабатывают? Да почти ничего.
Другая проблема — то, что все мы self-employed, самозанятые. А у самозанятого в Америке нет нормальной медицинской страховки, других социальных бонусов, не всегда есть возможность стабильно платить по кредитам. Даже хорошую квартиру не снимешь, поскольку риелтор, скорее всего, потребует справку с работы, справку о налогах, справку о доходах. Здесь к этому подходят серьезно.
И все очень много вкалывают. Бывает так, что одна группа выходит на сцену три раза за ночь, и каждый раз выкладывается, как в последний, по полной.
Смотришь на них и думаешь: «Да ну его, такой шоу-бизнес!» Это кошмар какой-то, прямо сцена из фильма «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?».
Федор Чистяков, Слава Толстой и американский виолончелист Ian Maksin на концерте в Чикаго, 2018.
В отношении технологий Америка уже давно живет в XXII веке, но русская диаспора — это назад в будущее. По крайней мере, в отношении шоу-бизнеса. Я как будто вернулся в восьмидесятые, все это однажды со мной уже было. В России институт квартирников практически умер — а здесь он в полном расцвете. В России никто уже давно не поет «Милая моя, солнышко лесное» — а здесь от таких вещей тащатся. Был я на слете под названием «Простоквашино». Слоган у них: «Дядя Федор вернулся!» Все очень трогательно, костры, палатки. Давно такого не видел. В России известные исполнители зарабатывают музыкой — а здесь даже известные обязательно делают еще что-то, потому что иначе не выжить. Все это похоже на Ленинградский рок-клуб, главный принцип — самоорганизация.
Российскую аудиторию в Америке надо делить на десять. Допустим, собирал ты в Питере тысячу человек на концерт, значит, здесь будешь собирать сто. Публики резко меньше, но зато она благодарная. В Чикаго на мой концерт записалась женщина, а потом не смогла прийти, что-то у нее не сложилось. Так она прислала записку с извинениями и приложила к этой записке сто долларов. В России я не могу себе такое представить.
В России все зациклены на успехе, либо ты пробился, либо стал неудачником. В Штатах, вопреки распространенным стереотипам, нету такой зацикленности.
Люди очень уважительно относятся к тому, что ты в принципе работаешь, а не бездельничаешь или занимаешься криминалом. Если у тебя маленький бизнес, а не огромный — это все равно ок, молодец.
У меня были большие шоу в больших залах, с хорошо поставленным светом, с декорациями, но уже ясно, что здесь так не будет, про это стоит забыть.
Поначалу я пытался ездить с электрическим составом, потом нашел партнера, классного джазового гитариста Славу Толстого, с которым мы можем играть в любых условиях на любом аппарате. Это интересный и удобный формат.
Пока я жил в Питере, у меня был достаточный доход с концертов, я мог экспериментировать, вкладывать деньги в проекты, которые ничего не приносили. Здесь это быстро закончилось, здесь ты занимаешься только тем, что реально работает. Я не готов тратить время и силы, если у меня нету заказа и перспектив.
Но грех жаловаться, прошло полтора года, как я приехал, за это время я выпустил новый альбом, регулярно езжу с гастролями, продюсирую чужие записи, да еще написал музыку к новому мультсериалу про Простоквашино. Редкий год в России складывался более насыщенно и удачно, чем этот.
— Меня удивляет гомогенность русских групп, базирующихся в Америке. Интернациональных составов немного. Почти всегда музыканты свои, русские. По мне, если уж уехал, играй с местными, зачем ехал-то тогда?
Для меня основной и единственной причиной переезда была бы возможность играть с лучшими музыкантами. Но этого почти не происходит.
Соответственно, и американская публика на эти концерты заходит довольно редко. Специфический музыкальный жанр под названием «русский рок» или «русский бард-рок» не пользуется успехом за пределами «русского мира». Основной русский музыкальный экспорт — тувинское пение и академическая музыка. Впрочем, это все касается авторов-исполнителей и типа рок-групп. С другой стороны, есть некоторое количество профессиональных инструменталистов, полностью интегрированных в реальный мир американской музыки, и это не какой-то недостижимый уровень.
Ситуация с шоу-бизнесом в России и Штатах примерно похожа. И там и тут 95% существуют вне системы, занимаются самоменеджментом, самопродвижением, логистикой, аппаратом, выпуском дисков — все делают сами. Это мировая тенденция.
И тут и там мало кто зарабатывает исключительно музыкой. Либо надо иметь «нормальную» работу, либо быть крутым профи, и тогда тебя приглашают в проекты, либо иметь имя. У нас ситуация чуть более расслабленная, в Нью-Йорке чуть более жесткая, но суть примерно одна: музыка — не лучший способ разбогатеть. Заниматься, не знаю, IT выгоднее в разы.
Мотивы музыкантов, которые уезжают сегодня в Штаты, самые разные, но экономика тут не на первом месте и политика, я думаю, тоже. Скорее, любовь к Америке, к этой музыке. Это страна, в которой изобрели электрогитару!
Публика отличается радикально. Там как-то принято на концерте получать удовольствие, люди отрываются, веселятся. И это, конечно, дает энергию тому, кто стоит на сцене.
Я жил и играл в Питере, и московские музыканты мне рассказали шутку про питерские концерты: ты играешь для тихого зала, где хлопают только после песни, а после концерта подходят и говорят одухотворенным голосом: «Мне так понравилось, потрясающе!» Какая уж тут энергия. В Москве лучше, но тенденция та же, а в Америке в этом смысле, конечно, повеселее. И главное, слушают внимательнее. Я много играю в кабаках для случайных посетителей.
И заметил, что в Америке даже случайная публика внимательнее к музыкальным нюансам, чем у нас.
Что удобно в русской диаспоре — отличная инфраструктура. Чуть ли не в каждом городе ты можешь играть квартирник, причем на нормальной аппаратуре и за неплохие деньги. Так ездят очень многие. В каком-то смысле это возврат к квартирникам 1980-х, но на гораздо более богатой и технически оснащенной почве. Дом может быть большой, иногда просто огромный, собирается человек сто. Это уже даже не квартирник, а что-то вроде корпоратива. Такой концерт порой играть приятнее, чем выступать где-то в клубе. И получается, что если ты не мегазвезда, по Америке тебе устроить гастроли намного проще, чем по России. И интереса больше, и денег.
На политические темы, типа русско-украинской, меня в Америке никто никогда не расспрашивал, никто не приставал с вопросом «Чей Крым?». В России, кстати, тоже. Мне кажется, все эти терки происходят в основном в интернете, а в реальной жизни их почти нет.
Ян Шенкман
