Помните ли вы Базарова с его отчаянным «Нужен ли я России?». Наш извечный вопрос. Извечное желание приносить пользу Отечеству – и прохладца, с которой встречают этот порыв люди у власти:
– Вот не надо, не сейчас. Вы лучше читайте функционал.
Из раза в раз, и, кажется, никто не ответит за погасшие глаза учителя, за страх, поселившийся в них. Но, оказывается, это как посмотреть. Если из широкой практики литературного творчества и политического участия, да еще глазом, наметанным на распознавание истины, – ответчиков увидеть можно.
…Если мы не будем представлять себе школу будущего, у нас не будет, простите за каламбур, ничего настоящего. И вопрос о том, кто должен быть министром просвещения, неизбежно входит в эту парадигму: не только потому, что роль личности в новейшей российской истории возрастает на глазах, но и потому, что Россия – в силу недостатка личной устойчивости у каждого отдельного гражданина – чрезвычайно подвержена влияниям. Чиновник способен парализовать и формализовать деятельность всего министерства; человек ограниченный и узкий уничтожит саму идею просвещения; человек, горячо болеющий за просвещение, но при этом неумный, превратит все в «зряшную суетню», по-ленински говоря…
Мы ведь понимаем, что главная оппозиция нынешней российской власти идет не по линии политической борьбы (она еще и не начиналась), а именно по линии интеллектуального противостояния. Кремль поднял на знамя не просто сервильность, но сервильность в сочетании с установкой на «простоту»… Самые опасные оппозиционеры сегодня – интеллектуалы, даже если они вовсе не участвуют в политике; главная сфера деятельности реальных оппозиционеров – культура и школа. Именно в этом залог очевидной для всех обреченности этой снижающей, унизительной для страны установки на простоту: управлять ограниченными людьми нельзя, они непрофессиональны, не верят в высокие мотивировки, легко предают. Победа всегда за интеллектом – вот почему так опасно противопоставлять верных и умных.
…Сегодняшним российским образованием никак не должен и не может руководить менеджер, поскольку главная задача будущего министра – сделать так, чтобы учителям хотелось работать, а школьникам – учиться. Сделать это можно только путем передачи все той же пассионарной энергии – никакие зарплаты не спасут: делать скучную работу за большие деньги нельзя, это успела показать вся российская история. Чтобы хотелось жить и работать, надо чувствовать смысл жизни и работы, а это не менеджерская проблема.
Нужен ли образованию менеджер? Безусловно. Я считаю, что как во всяком фильме есть директор (продюсер) и режиссер, так и во всякой школе должны быть директор и ректор: первый отвечает за материальное обеспечение процессов, второй – за творческую и научную составляющую. Ведь учителя попросту не знают, как работать с этим новым поколением детей: прежние хоть галдели, а эти молча тычут в кнопки своих гаджетов… Мир, каким мы его знали до XXI века, безвозвратно ушел в прошлое, откололся, как льдина: нереальны прежние противостояния, неактуальны исторические оппозиции, заданные прошлым веком и даже тысячелетием… Здесь нужен человек, способный отстаивать ценности знания, непредвзятого суждения, духовной свободы – человек с темпераментом Бруно и Коперника, а не конформный государственник под личиной управленца.
И прежде всего это должен быть человек, прошедший реальную школу педагогики. Человек, понимающий, что значит держать внимание класса на протяжении нескольких уроков кряду, знающий повседневные проблемы учителя и лектора, осведомленный об их реальных рисках и нагрузках.
Если нас интересуют граждане, способные мыслить, то единственное, что страна должна производить, ибо все остальное приложится, – нам нужен министр образования, сочетающий широчайшую образованность с серьезным творческим потенциалом, человек Возрождения. А менеджеров надо привести в каждую отдельную школу, чтобы они там занимались повседневными делами, оставив директору собственно педагогические задачи...
Школьнику – как, впрочем, и любому гражданину – хочется уважать себя, а уважать пока не за что. Детей надо учить сложному – они это любят; говорить с ними о неоднозначном, увлекательном и красиво звучащем – это повышает не только их самооценку, но и интерес к окружающему. Один математик любил задавать детям на дом доказательство теоремы Ферма – слава богу, формулируется она просто; один продвинутый ребенок узнал задачу и спросил: «Но ведь это еще никем не решено?!» – и услышал в ответ строгое: «Неинтересно решать уже решенное!» Лучший способ мотивировать школьника – сыграть на его амбициях: дети, кажется, последние, у кого они еще есть, хотя бы в силу гормональных причин. И если их будут в школе по-настоящему загружать – у школы появится шанс стать похожей на Хогвартс или на куда более жестокую школу волшебства, описанную Мариной и Сергеем Дяченко в выдающемся педагогическим романе «Vita nostra». Чтобы научиться летать, надо очень много бегать.
В школу должен прийти профессионал – не только в методической области (это как раз дело наживное, опыт есть опыт), а прежде всего в том, что он собирается преподавать. Если это учитель иностранного языка – он должен быть способен час кряду разговаривать с детьми только на этом языке, иначе не будет «погружения». Если это историк – он должен иметь собственную концепцию исторического процесса, притом образцово знать цифры и даты (без концепции, увы, они выскальзывают из памяти, как бусины с порванной нити). Если это математик – он должен уметь рассказать историю великих математических проблем…
Современный российский школьник редко представляет себе, зачем нужен адронный коллайдер, ему непонятны и чужды споры об Атлантиде, он не помнит историю великих географических открытий – все самое интересное, самое праздничное и вкусное в школьной программе ему рассказывают измученные люди, выдоенные бессмысленной работой за гроши...
У учителя должно быть преимущественное право на получение самой современной информации: закрытые кинопремьеры и дискуссионные клубы для учителей, поездки за границу для обмена опытом, лектории, санатории, зарплата никак не менее полутора тысяч долларов при минимальной (15–20 часов) ставке. Учитель обязан стать привилегированным классом, поскольку именно от него зависит мотивация ребенка в самый опасный и важный период его жизни – в отрочестве, когда закладывается все.
Учитель должен стать объектом такой же государственной заботы, как высокопоставленный военный, – и пенсию получать соответствующую, ибо работа его принадлежит к числу самых изнашивающих.
…Вы спросите: откуда деньги на это? Ответ: оттуда. Просмотрите сметы наших министерств и ведомств – например, суммы, выделяемые на обновление компьютерных сайтов или обеспечение сотрудников служебными автомобилями. Прикиньте количество бессмысленных идеологических дисциплин вроде «Россия в мире», «Знай свой край» или «Основы религиозной (или безрелигиозной) этики». В конце концов, вспомните суммы, пошедшие на организацию митинга в Лужниках: думаю, для формирования гражданского чувства у российского населения любой учитель делает не меньше, а больше.
…Достаточно отказаться от лишнего и признать необходимость очевидного. Зайдите на урок в обычной российской школе, посочувствуйте этим скучающим детям и ни во что уже не верящим педагогам – и вы всей кожей, всеми легкими почувствуете, как нужен всем им сегодня обычный глоток свежего воздуха. Дайте им такого министра просвещения, каким был Луначарский – да, болтливый, легкомысленный, но умеющий увлечь кого угодно. А менеджеры пусть подождут. Они – как и церковники, и проповедники всепоглощающей нежности к родному краю – должны помнить свое место, только и всего.
Печатается в сокращении. Подготовила Ольга ФРОЛОВА
