Книги, возможно, одно из самых опасных изобретений в истории человечества. Впрочем, так можно сказать про каждое. Даже про колесо, ведь благодаря ему придумали стритрейсинг, а его огрех следующий: перед заездами на стартовой линии регулярно появляются девушки в бюстгальтерах... И если бы не придумали колесо, эти девушки не попадали бы в больницу с пневмонией. В профессию врача не шли бы люди, желающие это в рамках амбулаторного лечения наблюдать. И было бы меньше смертей от халатности.
Чем опасны книги? Они способны создать для человека «вторую реальность».
Я прочитал много книг. Большинство из них, я уверен, того не стоили. Возможно, того не стоили даже те книги, о которых я расскажу ниже. Когда я писал эту заметку, я лишь отвечал на заданный мне вопрос. Так что здесь высоко влияние момента. Я по-прежнему лабилен, а правда познаётся в развитии. Через неделю я бы мог написать эту заметку иначе.
В скобках я написал, сколько мне было лет, когда я читал ту или иную книгу.
«Наташа Нестерова на садовой скамье», Дмитрий Кардовский, 1914
«Весёлое мореплавание Солнышкина», Виталий Коржиков (9 лет)
Мне нравилась моя одноклассница Маша. Она приехала из Пятигорска. В те годы я занимался футболом, она фигурным катанием. Она напоминала ожившую статую. Невозмутимое лицо, на котором никогда не появлялось улыбки. При этом казалось, что это вот-вот случится. Тонкий свитер, тугие спортивные штаны, то и другое — в плотном соприкосновении с телом, чёрное. Кроссовки тоже чёрные, увесистые, с большими мысами — в таких лазают по горам. Мне казалось, это всё равно что носить на ногах колодки. Она могла бы создать готический образ из своей внешности, немного позаботившись о макияже.
Рядом с лесом находилась библиотека. Однажды мы всем классом пошли туда на литературный утренник. Темой обсуждения был «Маленький принц». Я его не прочёл.
Модератор встречи, худенькая женщина среднего возраста, носившая на голове маленькое каре с проседью, показывала иллюстрации из книги, на них светловолосый мальчик разговаривал с цветком в космосе, и говорила про ответственность. Больше я ничего не помню из её рассказа. Я смотрел на Машу, мне казалось, она и правда не чувствует, что мой взгляд упёрся в её уши.
Когда встреча кончилась, нас распустили осмотреть книжные полки. Я тоже решил что-нибудь выбрать. На одном из стеллажей стояла по-детски сброшюрованная книга с мальчиком у штурвала на обложке. Его лицо усеивали конопушки.
Колонной мы возвращались в школу. Меня и Машу разделяла уйма шумных людей. Они наперебой обсуждали, куда пойдут гулять. Я старался держать книгу на виду, надеясь, что она её заметит.
«Айвенго», Вальтер Скотт (12 лет)
Я вернулся в школу после того, как пропустил год. Никита, с которым я сидел за первой партой, не испытывал недостатка в общении. Он писал стихи на переменках. На уроках он писал то, что говорил учитель. Больше всего он любил математику. На половине уроков позади нас сидели Наташа и Настя. На другой половине они сидели перед нами. Девочки смущали Никиту, он уходил в себя. Иногда давал им списывать. Меня любили просто так, поэтому я принял позу независимости и стал носить в школу книгу из дома — и читать её всё время.
Книгу я выбрал по наитию. Осматривал книжные полки в своей комнате. Моих книг там не было. Туда попадали те, которые родители не захотели оставить в гостиной. Я наткнулся на старенькую книгу в твёрдой розовато-пурпурной обложке с названием «Айвенго».
«Евангелие от Матфея» (16 лет)
Я дружил с мальчиком (мы становились юношами), который заправлял брюки в носки. Поверх носков он носил старомодные лаковые сапоги. Он шутил, что эти сапоги его дед снял с мёртвого фрица. Где — не уточнял. Я не спрашивал. А это существенно. Курск, Брест, Нарва — разные истории.
Кроме этого, он исповедовал сектантскую веру. Расхождение следующее: имя Бога в Ветхом Завете — это четыре буквы, тетраграмматон. Есть несколько вариантов, как это имя можно произносить. Возможно, его не стоит произносить. Я не знаю. Они произносили часто. В этом и была основа их ереси. И вместе с тем — уникальности.
Мы любили обсуждать книги. Я выпросил у родителей планшет — вслед за ним. И мы в мессенджере обменивались цитатами. В любимцах у нас ходили «Герой нашего времени», пьеса «На дне» и «Сокровенный человек» Платонова.
Ж. был настоящий гедонист. Он любил хороший кофе. Однажды мы встретились в кофейне. Я шёл туда, уже зная предмет встречи. Мы планировали обсудить книгу Иова.
Беседы с ним вызывали во мне сопротивление. Он был убеждён в том, что говорит. Силе его харизмы сложно было противостоять. Но я хотел. И потому я стал читать сам. Дома. Перед сном. Под одеялом. С фонариком. Мне казалось, что я делаю что-то запретное.
«Евангелие от Матфея» я прочёл около пяти раз. Каждый раз мне казалось, что я ничего не понял.
«Чемодан», Сергей Довлатов (18 лет)
У меня, как у всякого здорового лба в период наступления совершеннолетия, была мысль об эмиграции. Я мог уехать в Финляндию. Между Хельсинками и Таллинном жила моя троюродная сестра. Она — эстонка, но работала в Финляндии. В Хельсинках находилась её работа (она преподавала актёрское мастерство), в Таллинне — жила вся её семья. Она на выходные приезжала домой, но уже стремилась отделиться совсем, жить одна.
Вероятно, мой дядя передал ей, что я думаю о переезде. Она позвонила мне и предложила жить с ней в Хельсинках. Я в тот момент переживал сразу два по-чёрному меланхолических сюжета.
Во-первых, я целыми днями сидел в книгах на неинтересные мне темы. Я работал в архиве, собирая материалы из биографии одного русского биолога XIX века. Я хотел себе доказать, что способен на сложную интеллектуальную работу, и потому изматывал себя почти суточными бдениями над разной букинистикой, иногда прерываясь на комедийные сериалы (в этом находил покой).
Во-вторых, я помогал своей подруге Наде на её работе в больнице. Она проходила практику как санитарка и уговорила меня присоединиться, сказав, что технические вопросы (пропуск, форма, обязанности) она решит. Я находился у неё в подчинении. Делал всё то же самое, что она. Но мне при этом казалось, что я нахожусь в этой больнице незаконно. Я любил эту девушку, хотел быть с ней рядом, и потому согласился. Вообще такие выверты мне не были свойственны.
Сестра позвонила мне в тот день, когда я отмывал полы от крови. Ею харкал пациент с туберкулёзом. Половая тряпка моими руками прошла все стыки между плитами в туалете. А в конце Надя ещё и вошла, увидев меня в таком виде — я пытался дотянуться языком до кончика носа и выжимал кровяную тряпку в ведро.
По утрам, в метро, я читал «Чемодан» Довлатова. Мне нравился его образ простого и небрежного парня, плывущего по течению. Течение занесло его в Таллинн, где, как мне казалось, он проигрывает тот самый сценарий, который ожидал бы там меня.
После Таллинна Довлатов уехал в Америку. Про то, как это происходило, книга и написана. Я пережил это путешествие и тему для себя закрыл (да, звучит неправдоподобно, но как-то так и вышло).
«Ласарильо с Тормеса», неизвестный автор (19 лет)
Что-то случилось, я подрался с отцом и убежал из дома. Мой дедушка жил рядом с дворцом водного спорта. За ним начинался лес. Вечерами я гулял там в одиночестве, иногда слушая в наушниках выпуски передач с одним петербургским журналистом, который был католиком и панком одновременно. Рассказывал он главным образом о двух вещах — жизни в девяностые (она была бедной, но интересной) и любимых книгах (фантастика и приключенческая литература).
Дед мой целыми днями смотрел документальные фильмы про жизнь подводных обитателей океана. Раз пять в день он прерывался на то, чтобы приготовить еды. В эти моменты мы с ним разговаривали. У него была любимая сковородка, которую он всегда использовал. Маленькая, размером с ракетку для пинг-понга. Из чугуна — это смотрелось интересно, потому что разные участки сковородки как будто имели разный «пробег». Где-то она была молода, где-то проявлялись следы того, что она повидала многое. Смотря на неё, можно было вспоминать эпизоды жизни из разных лет. Рассказы деда постоянно перескакивали со вчерашнего дня на прошлый век.
Однажды он рассказал, как ездил в страну Басков. Это было уже в девяностые, одна из последних командировок. А по-честному — руководитель просто хотел попрощаться с командой и свозил всех на отдых. Поводом была назначена некая строительная конференция. Они там обсуждали виды кирпича, принципы многоэтажной застройки и закупку цементной крошки.
В гостинице по вечерам мой дед, скучая по жене, постоянно думал о том, чтобы сходить к проституткам. Они были и за углом, в жилом доме о трёх этажах, и в самой гостинице — ему об этом сказал портье, когда помогал стелить постельное бельё.
С его слов, однажды вечером его так припёрло, что он уже даже взял пиджак напрокат, купил контрацептивы, даже съел в кафе тройную порцию трески (для потенции). Он сходил за угол, потому что в гостинице могли заметить коллеги, неудобно, и выбрал себе женщину. Это была девушка по имени Бланка. По-испански мой дед не говорил, так что — только показал на неё пальцем. Ему показали на руках, чтобы приходил через два часа.
В гостиничном номере он решил ещё раз принять душ. Под струёй тёплой воды ему понравилось, и он решил из душа перейти в ванную. Набрал себе воды, налил средство, чтобы её вспенить, вынул пробку, чтобы вода уходила, но оставил работать кран, чтобы вода прибывала. А главное — журчала.
Улёгся в ванную и, чтобы не проспать момент, решил порыскать под ванной. В идеале он хотел найти какую-нибудь упаковку со стиральным порошком — и читать, что там написано на обратной стороне. Но рука наткнулась на что-то мягкое.
Это была книга «Ласарильо с Тормеса». Что удивительно — на русском языке.
Мой дед сделал из этого вывод, что Господь отвёл его от измены. Я сделал вывод, что хочу прочитать эту книгу. Дед сказал мне, что не пошёл к проституткам, потому что не смог оторваться от книги. Читал он в жизни мало, а если читал — то техническую литературу по профессии, и потому меня это удивило.
«Перед восходом солнца», Михаил Зощенко (20 лет)
Мне всегда нравилось смешить. Само собой, у искусства есть законы, и я их не знал. Но дара это не отменяет. Величайшей ценностью детства для меня была улыбка. Мальчика, девочки, мамы, пьяного шахматиста во дворе, водителя троллейбуса, продавщицы фруктов и овощей под вывеской «Дыни» (днями я ходил вокруг да около, не решаясь сказать ей, как мне нравится её грудь; она жила на пятом этаже в соседнем доме и выходила по ночам на балкон после душа голой; мы с моим другом Максимом её караулили снизу, в кустах, а мой дед даже подарил мне бинокль для этого).
В тот год я прочёл всё, что нашёл у Зощенко. Мне нравилась его позиция. Казалось, что она неуязвимая. Когда высказываешься и сопровождаешь свои слова смехом над собой же — предохраняешь себя от болезненной критики. Это на самом деле жёсткое, требовательное отношение к себе, как я потом понял.
Книгу «Перед восходом солнца» я прочёл последней. Она последней и была написана. Долгие годы он вынашивал её замысел в голове. Это книга о тех неврозах, которые сопутствовали его пути в юмористической литературе. Книга серьёзная, страшная, но тем не менее обнадёживающая. Я понял, что жизнь юмористического писателя нелегка — раз. И два — что только юмор и оставляет такого человека в живых.
«Структурная семантика», Альгирдас Греймас (21 год)
Я завёл привычку — чуть что, садиться в поезд на центральное кольцо с книгой и читать. Это позволяло сохранить концентрацию. Я выпадал из вереницы событий, по которой летел в течение дня, недели, месяца. В тот год я менял работу каждые полгода. Из грузчика шёл в корреспонденты, из корреспондента — в курьеры, из курьера — в рекламщики, из рекламщика — в помощника столяра. Я даже поработал в ломбарде — правда, всего три недели, это было экстренно, меня попросили подменить (я постеснялся просить вознаграждение, и все три недели сидел в окошке с заложенными вещами с мыслью о том, что делаю это бесплатно, из любопытства; за три недели я не встретил там ни одной интересной истории, лишь однажды пришла беременная женщина, заложившая пистолет-зажигалку, инкрустированную нефритом в рукояти, я побоялся узнать лежавшую за этим историю).
У меня в голове звучал конфликт «ходоков» и «седоков». Первые говорили, что надо ходить в люди, чтобы узнать жизнь, вторые — что нужно фантазировать за письменным столом. Среди первых был Джек Лондон, среди вторых — Тонино Гуэрра. Первый работал в прачечной, продавал устрицы контрабандой, был проводником на Севере. Второй говорил, что любимое путешествие — в чайхану XV века, находящуюся в Константинополе, — он совершает, не вставая со стула.
Книгу я взял случайно, на развале, потому что много думал о прадеде. Он был литовец. Меня привлекла фамилия «Греймас». Я открыл книгу, прочёл несколько строк и купил её. Она рассказывает о том, что такое грамматика языка. Почему фразы строятся из слов, как здание из кирпичей. Прочёл я её за неделю поездок на кольце. Минус: я повернулся на теме языка. Плюс: я научился совершать длительные переезды в поезде и не обращать внимания на попутчиков — и на то, что за окном. Надеюсь, впрочем, что этот навык не пригодится мне в постапокалиптическом мире, где единственным путём сообщения будут железные дороги.
David Mamet in Conversation (23 года)
Многажды разные женщины, рядом с которыми мне казалось, что я улетаю в тартарары (я не понимал, что так оно и есть; несерьёзное отношение к этому много лет держало меня на поводке таких девушек, а через них — хаоса жизни), говорили мне, что опору не нужно никогда искать вовне. Её нужно искать внутри себя.
Именно разность между словами и говорящим всякий раз сподвигала меня относиться к этим словам невнимательно. Очевидно, с их стороны это было самовнушение. Им нужен был свидетель их преображения в моём лице.
Мне даже кажется, что я неслучайно более других симпатизировал в античной мифологии богу Гермесу (в римском пантеоне — Меркурий; его изображают с крылатыми сандалиями). Функционально я не раз действовал на людей и с людьми ровно так, как действовал бы он. Безоговорочно принимал, а что-то и передавал дальше — какой-то другой инстанции. Они называли это «вселенная», а я никогда не задумывался об этом, мне благодаря этому удавалось заглушить внутреннюю боль.
Дэвид Мэмэт был для меня одной из важнейших внешних опор с того момента, как я узнал о нём. Наше знакомство произошло аккурат в тот момент, когда начался карантин, связанный с коронавирусом. Я отсмотрел всё, что с ним есть в сети. Посмотрел фильмы. Нашёл книги, изданные по-русски. А ради этой книги я освоил механизм заказа товаров из Америки.
Начал её читать, как сейчас помню, на школьном дворе. Мы с друзьями пришли на большое травяное поле играть в футбол. Нас было семеро — столько человек требовалось, чтобы назваться командой. Пример чистой самоорганизации, кстати. Никакой брони, регистрации, договорённостей. На это поле стекались со всех концов округа — нужно было только прийти в нужном количестве.
Мы ожидали очереди выйти на поле. Я от скуки полез в рюкзак, открыл книгу.
На поле я чуть не подрался с игроком из команды-противника. Так я был заряжен и уверен в своей правоте...
«О пользе волшебства», Бруно Беттельгейм (26 лет)
Эту книгу я пытался подарить аптекарше в том районе, в котором снял квартиру. На бейджике значилось: «Маргарита». Я подошёл к ней и попросил воды. На следующий день я принёс ей блокнот с письмом. Я вложил их в эту книгу. К тому моменту я уже её прочёл, и мне казалось, что тот человек, который её прочтёт после меня, мгновенно станет моим лучшим другом. Она на сто процентов отразила всё, о чём я думал в те месяцы и в том году. Ответов она, разумеется, не дала, но я почувствовал близость такого нужного во все кризисные моменты жизни собеседника.
P.S. Я буду рад опубликовать ваши собственные списки, написанные в таком же ключе, с указанием возраста и рассказом о моменте в жизни. Присылайте на bulannikov@ergosolo.ru.
