Ровно 60 лет назад, в конце лета 1963 года, строители заканчивали обустройство подземной части Нового Арбата — самой грандиозной московской стройки со времен реконструкции улицы Горького. К концу этого года по новой магистрали поехали автомобили. Радикальные для тогдашней Москвы дома-книжки будут построены лишь через несколько лет, но и в 1963-м работы сильно изменили город: исчезли несколько переулков и знаменитая Собачья площадка. Как москвичей «готовили» к принятию перемен — выяснил «МК».
Сама по себе идея проложить параллельно Арбату новый проспект от Арбатской площади до створа Можайского шоссе была еще довоенной — такая трасса появилась в знаменитом Генплане 1935 года. И если бы не война, мы имели бы примерно такой же по трассировке Новый Арбат, только уставленный монументальными «сталинками» со шпилями и без. Однако до воплощения в жизнь этого «художественного высказывания» Москва дожила лишь к началу шестидесятых.
Что автоматически означало: вместо богато декорированных кирпичных домов будет «бетон, стекло, металл» — иначе говоря, модернизм, тогдашний архитектурный мейнстрим всего мира. Впрочем, авторский коллектив Нового Арбата возглавляли Михаил Посохин-старший и Ашот Мндоянц — то есть архитекторы, за десятилетие до этого успешно построившие роскошную высотку со шпилем на площади Восстания.
На конец 1962-го — начало 1963 года пришелся самый драматический этап работ над проспектом: расселили и снесли многие десятки старых домов, среди которых все были историческими, а многие архитектурно ценными и мемориальными. В течение 1963 года возводили подземный коллектор для инженерных сетей, подземные переходы, а потом над всем этим автомобильную магистраль. Сразу после этого — уже в следующем году — под Арбатской площадью пробили тоннель, чтобы магистраль, уже получившая название «проспект Калинина», без светофоров шла от Кремля до Садового кольца. Наконец, после этого построили знаменитые «книжки» и «бруски» — многоэтажные дома вдоль проспекта, слева, если смотреть от центра, офисные, справа — жилые.
В историю Москвы Новый Арбат вошел как эпохальный, но все-таки градостроительный перегиб: в перестройку за ним закрепился даже ярлык «вставной челюсти Москвы». Тому две причины: во-первых, стеклянный модернизм более резко контрастирует с исторической застройкой, чем «сталианс» с его декоративностью и каменной отделкой. А во-вторых — строительство магистрали пришлось на хрущевскую оттепель, когда даже в газетах допускались если не дискуссии о необходимости таких радикальных перемен, то хотя бы авторские эмоции. Именно поэтому московская пресса 1963 года сохранила следы неоднозначного отношения горожан к прокладке новой трассы.
Стадия утверждения
Любой пиарщик знает: сопровождение того или иного проекта всегда состоит из двух основных элементов. Во-первых, нужно сформулировать пакет «положительных тезисов», которые будут переданы журналистам в качестве пресс-релиза. Во-вторых, необходимо нейтрализовать негатив, который вызывает любой крупный проект. Но об этом ниже; пока что о первом, утверждающем комплекте тезисов.
Хороший пример вполне «телеграфной» подачи этих утверждений — статья Якова Портнова «На трассе Нового Арбата» («Московская правда», март 1963 года).
«В промерзшей земле на глубине 5–6 метров дорожники прокладывают подземный коллектор, — воспроизводит автор факты, которые встречаются примерно в том же составе во множестве других заметок. — Это монументальный железобетонный коридор высотой в 3,2 метра, шириной 2,3. Здесь проходят все инженерные коммуникации.
— Здесь будет подземный пешеходный переход, — объясняет инженер. И я узнаю, что на Новом Арбате их три: еще один пророют близ Садового кольца, третий — у Арбатского переулка.
Инженер показывает на чертеже квадратные значки. Это дорожная новинка: вдоль магистрали устраиваются специальные люки. Сюда, на железные решетки, машины будут сбрасывать снег. А затем его смоют водой».
Юрий Соловьев, журналист «Вечерней Москвы», живописует магазины, которые должны появиться на Новом Арбате: «Огромен ассортимент товаров в будущем магазине «Русский хлеб». На его прилавках — все сорта выпускаемых в стране хлебобулочных и кондитерских изделий. В магазине можно будет не только сделать покупки, но и выпить чашечку кофе, стакан молока, чай.
Любой журнал или газету, издаваемые в нашей стране, можно будет найти в магазине «Союзпечать». Здесь же организуется продажа периодической печати, выпускаемой в разных странах мира.
Магазины самообслуживания «Обувь», «Гастроном», «Готовое платье» протянутся чуть ли не на четверть километра. Предметами первой необходимости — папиросами, спичками, мелкой галантереей, готовыми закусками, водами — будут торговать автоматы».
Интересно, кстати, сравнить проект с реальными магазинами, которые появились в итоге на проспекте Калинина. «Хлеб» действительно был, правда, по пути к реализации он потерял слово «русский» в названии и лишился концепции всеобъемлющего ассортимента. Вместо «Союзпечати» появился Дом книги — и, наверное, даже к лучшему. Обувные и одежные магазины были на проспекте в советское время и пользовались популярностью. А про «Мелодию» (пластинки) и «Юпитер» (фотокиномагазин) в анонсе не говорится — похоже, их тогда еще не придумали.
Зато вновь «рекламируется» концепция дома-коммуны — на сей раз люксового. «В стилобате каждого жилого дома находится кафе или ресторан, — пишет Соловьев. — Жильцы домов, спустившись из квартиры на лифте, попадают прямо в зал. Если же они пожелают завтракать, обедать или ужинать в своей квартире, то горячие блюда по заказу доставят из домовой кухни. Но кто откажется в теплый вечер поужинать в летнем кафе на плоской крыше своего же дома или побеседовать на площадке отдыха?»
Но согласимся — живописать, как хорошо будет на новом проспекте, намного легче, чем как-то нивелировать снос вполне легендарного района (где, среди прочего, согласно еще довоенному путеводителю, жил «повышенный процент интеллигенции»). Этой темы приходилось касаться практически всем авторам очерков и репортажей с Арбата 1963 года, за исключением разве что тех, кто писал краткие сводки строительства без подписи.
«Глаз беспомощно ищет привычные черты знакомой улицы и не находит их, — пишет Портнов. — Оказывается, строители «срезали треугольник» и снесли группу стареньких домов между «Прагой», аптекой в Мерзляковском и кинотеатром «Художественный». Аптека сохранится, но угловую часть дома придется все же срезать».
Автор «Московской правды» — органа столичного горкома КПСС — вскользь говорит о потерях и сразу же подробно рассказывает о том, как строители и проектировщики пытались их минимизировать. «Проект Нового Арбата разрабатывался несколько лет, — пишет Яков Портнов. — В него вносилось много поправок. Сколько раз пересчитывался баланс жилой площади! Рушить только то, что пришло в ветхость и негодность, что мешает, что действительно нельзя не убрать с пути новой магистрали!»
Чтобы отмести обвинения в варварстве, с автором «Московской правды» говорит Ашот Мндоянц, руководитель мастерской. «А.Мндоянц показывает два дома на Б. Молчановке, — пишет Портнов. — Они стояли на красной линии. Дома хорошие. Как быть? Проектировщики решили их сохранить.
— Задача нелегкая, — рассказывает А.Мндоянц. — И все же выход нашли: красную линию пришлось чуть-чуть отодвинуть и слегка закруглить.
А затем проверили на макете. И убедились, что перспектива даже лучше стала — богаче и живописней».
Авторы других изданий действуют чуть иначе. В очерке «Весна на Арбате» («МК», март 1963 года) журналист Яков Скляревский глубже погружается в щемящую атмосферу сноса: «Еще стоит последний дом на будущей трассе, мешая строителям. Только 1 марта, в первый весенний день 1963 года, из него выехал последний житель. Еще вчера на стене висела дощечка «Кречетниковский переулок, дом №10/12». А сегодня машинист экскаватора Василий Синицын, подняв хобот тяжелой машины, бьет металлической «бабой» о старые стены. И с каждым ударом последний дом, мешающий Новому Арбату, все больше и больше оседает»…
И тут же компенсирует эту эмоцию «позитивом»:
«Уже сломано более ста строений.
— А как же с жителями, которых вы «лишили» крова?
— Все уже справили новоселье, — отвечает Владимир Евдокимов. — Более двух тысяч семей выехали в Новые Кузьминки, на Юго-Запад, в Хорошево-Мневники».
Мы, привыкшие к реновационным правилам «переселение только в пределах района», пожалуй, охнем: ничего себе замена — Арбат на Кузьминки или даже Хорошево-Мневники!.. Какая потеря в стоимости жилья! Но не забудем, тогда рынка недвижимости (исключая подпольных маклеров) не существовало.
Так действовали солидные журналисты, профессионалы своего дела. А радикальнее всего — точнее, в данном случае эмоциональнее — были авторы молодые, конца 1930-х — начала 1940-х годов рождения. Например, Анатолий Панков (в будущем редактор множества изданий, а тогда инструктор райкома комсомола) начинает свой очерк описанием потерявшегося на стройплощадке приезжего — он ищет Кречетниковский переулок, куда должен попасть к другу в гости, а его только что снесли.
А текст его тезки Анатолия Макарова — тогда корреспондента газеты «Неделя» — это настоящая большая литература. Он достоин обширных цитат, показывающих отношение вполне молодых и прогрессивных людей к Собачьей площадке, исчезнувшей в 1963-м:
«С тишиной покончено. С утра на Собачьей площадке, то есть на Композиторской улице, надрывно стонут бульдозеры, кряхтят, напрягая бицепс стальной руки, экскаваторы, ревут автопогрузчики и грузовики. Под эту грохочущую неистовую музыку умирает Собачья площадка. Она уже опустела, обезлюдела.
<...> Еще весной эти особняки казались крепкими и бодрыми. Но сейчас, когда кругом никого, вдруг впервые понимаешь, как много им лет и как дряхлы их стены. В комнатах еще пахнет жильем, но хозяйничает тут только ветер. Он шелестит обрывками обоев. Житель Кречетниковского переулка по имени Петя писал когда-то с фронта матери, рассказывал, что чувствует себя как дома, тем более что у них на позициях есть свой Арбат — главная траншея, и все окрестные переулки — побочные окопы. В безмолвии покинутых комнат хочется представить себе автора писем — московского парня, который даже под пулями не забывал о своем Арбате. Но пора выходить, к дому подъезжает бульдозер. Подрубленный под корень домик падает, и рабочие сильной струей из брандспойта тушат взвившийся столб гнилой пыли. В некоторых домах стены еще прочны. Их разбивают трехтонной стальной «бабой», подвешенной к стреле экскаватора. После каждого удара стены тяжко вздыхают и, удержавшись какое-то мгновение, рушатся. Трещат балки, звенят остатки стекол. Рабочие сами творят будущее нашей столицы, иначе им было бы больно уничтожать эту пусть исторически не очень ценную, но все же бесконечно милую московскую старину».
Но и Макаров (которому на тот момент всего-то 23 года) выходит на позитивную коду: «Новый Арбат будет зеленым, светлым, просторным. Он будет настоящей улицей Москвы. А этот город может быть грустным, но не бывает унылым, может быть веселым, но никогда — бездумным. Он славится не холодной чопорной красотой, а человечным, жизнерадостным обаянием».
Еще один молодой тогда автор — недавно покинувший нас патриарх «МК» Лев Колодный — в 1963-м писал о строящемся Новом Арбате примерно в том же ключе: перечисление официально сформулированных преимуществ и достоинств проспекта, немного светлой грусти и позитивная концовка. Однако спустя почти полвека, в 2000-х, когда уже не было необходимости сообразовываться с советской подачей материала, Лев Ефимович писал совсем иначе:
«Десятки каменных зданий разрушили и снесли до основания. Тогда-то не стало известной каждому москвичу Собачьей площадки, о которой сейчас пойдет речь… <...> Никакого «волюнтаризма» в решении соединить Кутузовский проспект с центром Москвы, конечно же, не было. Другой вопрос в том, как это следовало бы сделать. <...> Архитекторы могли придумать и другой путь для машин, не уничтожая Собачью площадку, могли. Но все дело в том, что для Никиты Хрущева, для руководства тех лет старая Москва, ее архитектура, ее здания не представляли никакой исторической и архитектурной ценности. Сталин и его выкормыши стремились уничтожить «купеческую Москву», на ее месте соорудить новую Москву, застроенную громадными зданиями».
А нам — живущим шесть десятилетий без тех переулков и той Собачьей площадки и в большинстве своем даже не видевшим всего этого — история прокладки Нового Арбата ценна тем, что дает понять: любой смелый градостроительный жест в духе «Москва меняется» сначала воспринимается городом в штыки, затем прорабатывается как психологическая травма… А там уж и начинает восприниматься как органическая часть города. К всеобщему удовольствию. Правда, смелые авторы до этого обычно уже не доживают.
Антон Размахнин
